Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Снился спартанский рай или ад, сотворённый Ликургом: одни его полагали богу подобным, другие – богом самим. После смерти ему построили храм и приносили жертвы, как богу. Так, рай или ад? А может, и то, и другое, ведь никогда не узнать, чем сегодняшний рай обернётся, может, завтрашним адом? Снился великий Ликург, отказавшийся быть царём, Ликург, для которого ценность собственной жизни измерялась тем, что он создал, законами, по которым живёт его Спарта. Им радовался, как бог, сотворивший человека из праха. Прежде чем предложить их согражданам, побывал Ликург в Дельфах, где пифия назвала его любимцем богов, скорее богом, чем человеком.

Желая уничтожить неравенство, вместо золотых и серебряных он приказал употреблять железные деньги, которые стоили мало, и для значительной суммы надо было построить огромную кладовую и в телеге эти деньги возить. Так в Спарте вывелось воровство, взятки, грабёж. Суеверия искореняя, повелел хоронить в черте города, а памятники ставить близко от храмов, чтоб, привыкая, молодёжь не боялась смерти и не боялась быть осквернённой, к умершему прикоснувшись или перешагнув через могилу.

Он видел Ликурга в тенистой роще, над рекой нависающей. Видел его погружённым в раздумья. Одна Ликурга мучила мысль, одно душу сверлило. Он строен, здоров и силён. Лет с сорока не менялся: не седел, не лысел, не толстел. Но старость не сегодня-завтра придёт. Ни один человек её не избегнул. К тому же – всё в воле богов – сегодня здоров, силён, ну а завтра? И он решился. Как всё, что делал, план был безупречен. Обратился к спартанцам, сказав, что решил отправиться в Дельфы, испросить волю оракула: хороши ли законы, данные Спарте. Все согласились. Тогда взял клятву со всех: старейшин, граждан простых, что, пока не вернётся, узнав волю оракула, они будут законы хранить и детей им обучать.

Дальше во сне не было ни дороги, ни подъёма на гору, который сейчас сам совершает. Он видит Ликурга входящим в Дельфийский храм, приносящим жертву богам, вопрошающим, хороши ли законы. Оракул ответил: «Прекрасны!» Ликург ответ записал, отослал его в Спарту, а сам, продолжая план претворять, решил умереть, отказавшись от пищи. Спартанцы ведь поклялись, что будут хранить данные им законы, пока не вернётся, а обратной дороги нет из Аида. Так своей смертью Ликург бессмертье законам своим даровал.

 

Вдруг вздрогнул свет, яркий, внезапный, стремительный. Метнулись по стенам тёмно-зелёные подручные тени. Какие были там тени: глазища, носища, ротища, языки до земли, руки над жертвенником витают, ножища, как корни древесные, вгрызаются раскорякой в безводную землю. На одной стене птичья стая упоённо в небо взмывает. На другой, на лету погибая, грязными кляксами на землю падают мёртвые птицы, порождая страх и смятение. В углу пёс зализывал кровь. В другом из глины, рыжей, сырой, лепилась жизнь по образу и подобию. По стенам, углам, по полу, потолку носились, взбесившись, окаянные кони, чудища остроносые, краснорожие горбуны, хромые горбуньи. Вспыхнул свет случайно, внезапно. Так и погас. И тени, на круги свои возвращаясь, метнулись.

Ждали жреца.

Нового, молодого, высокого, не сутулого, избранного по конкурсу вместо старого, канувшего, запропавшего. Молодой жрец войдёт, и затянет не серой, но сыростью, войдёт, ступая по влажным, в мокрицах камням. Войдёт черноволос, чернобород, в одеянии чёрном. В белое облачится, белое таинство совершит. Войдёт, достигший всего, чего возжелал. Теперь везде и всюду собственная спина перед ним, останавливая с укоризной, маячит.

Ждали жреца.

А он, взяв паузу в вечном забеге, сидя у себя в кабинете, читал новую книгу, купленную лишь вчера. Ни имени автора, ни названия пока не запомнил. Сами запомнятся или сгинут, скатившись, как под гору салазки, в небытие.

«Жрецы обмазывают священной краской, на голову надевают колпак, ведут сквозь строй песнопений назначенного на заклание на самую вершину самой высокой на земле пирамиды. Четверо, поддерживая под руки, ведут к алтарю, застывают, за руки, за ноги держат назначенного на заклание.

Жрец медленно приближается. В руке каменный нож. Жрец застывает на долгое, бесконечное, как вечность, мгновение. Так же медленно направляет каменный нож и, взрезая грудь, раздвигая рукою ребра, вырывает пульсирующую красную плоть.

Медленно бьющую крыльями красную птицу передает другому жрецу. Тот подносит к статуе бога, брызжет кровавая пена – словно не охлаждённая кола из вскрытой наспех бутылки.

Статуя окрасилась красным. И если в этот момент сердце биться переставало, считалось: душа отлетела, боги не приняли жертву.

Затем ненужный распоротый труп швыряли, он скатывался по ступеням, с поднебесья на землю, оставляя кровавый след и доставляя радость богам, кровь возлюбившим».

Измученный ожиданием свет вспыхнул и снова погас. Время-пространство свернулось, как прокисшее молоко, и, створоженное, выпало белоснежными хлопьями. Так туман сжимает, плющит пространство, оставляя узкую полоску дороги ниоткуда и в никуда. Зато, когда рассеется, в прозрачном воздухе растворится, глаза бесконечная ширь ослепит.

Ждали жреца. Вместо него ввалились лавочники, забывшие своих предков-пророков, репризные мужики: один высокий-широкий, низенький-узкий – другой. Нарушая бинарность творения, зелёные подручные тени им навстречу метнулись, те шикнули, тени засквозили назад: знай, тень, своё место. Не обращая внимания, репризные вокруг жертвенника засновали, засуетились, друг на друга внимания не обращая. Дело у них вроде бы общее, а будто и не знакомы.

Высокий-широкий, жирно-мясной, мускусный, гибко бескостный, обвисшие щёки хомячьи, надутый картофельный нос, над запавшими глазками нависшие брови, голос ухающий, звук бочки пустой. Говорил раскатисто, смеялся заливисто. Он тяжело втискивал грузное тело в пространство, соединял провода, кнопками щёлкал, ручки крутил, включал-выключал, штепсель втыкая в розетку. Свет вспыхивал, свет потухал. Репризный сопел и пыхтел, младенец, не умеющий говорить, сопящий, мычащий, слюни пускающий.

Низенький-узкий, кисломолочный, обезжиренный и костлявый, ванильный, запавшие щёки, пуговкой нос незаметной, ниточкой брови, под ними глаза в пол-лица, навыкате, голосок дрябленький, дребезжащий. Говорил, словно на ушко шептал, хихикал. Поминутно склонялся над жертвенником, как иудей на молитве, покачивал головой, пальцами семенил, втыкал что-то мелкое и говорил-говорил без умолку, сыпал словами незначащими, дутыми и пустыми.

В ответ младенцу и пустослову заметались тени, затрепетали между отчаяньем и надеждой, упоеньем и гибелью, вспорхнули птицами, в небе исчезли. Дай Бог, чтобы живыми на землю вернулись.

Ждали жреца.

Репризные решили нарушить молчание. То ли Высокий-широкий начал, то ли Низенький-узкий, может, и вместе, одновременно. Запас тишины исчерпали. И понеслись от одного к другому слова, которые постичь невозможно, не слова – междометия, осколки, между собой вовсе не связанные. Да и как их связать? Не каждый слова полноценные свяжет, а тут осколки, обрывки, огрызки. Но чем дальше репризные друг в друга звуки швыряли, тем осмысленнее они становились, всё больше на слова походили. И когда вновь вспыхнул свет и погас, в темноте из звуков, немочи фонетической, слова стали расти. Так в соляном растворе возникают кристаллы, прорастая из насыщенности существительной.

Тронулось, понеслось, полетело. В одну сторону:

– Индия, каста, брахманы.

– Китай, даосизм, даосы, – в другую.

– В древности, в Иудее, власть иерусалимских жрецов, – это один.

– Обучали жреца с раннего детства, лет с четырёх, заканчивая к двадцати. Чтобы служить богу, нужно быть чистым. Четыре омовения в сутки: утром, в полдень, вечером, в полночь египетские жрецы совершали, – это другой.

– Перед храмовой службой совершали жрецы омовение в микве, ритуальном бассейне, – добавил первый репризный.

– Египетские жрецы были хранителями божественной силы, исцеляя, её людям передавали, даже предметам. Эта сила может быть созидательной, может быть разрушительной, – не уступая, добавил другой.

Ожидая жреца, репризные пикировались, спорили, соревнуясь в знаниях отвлечённых, с прямым делом не связанных.

– Слово «жрец» от старославянского «жрети» – приносить жертву.

– Слово «жрец» от названия букв «живете» и «рцы», жрец –занимающийся жизнеречением.

Так они обретали дар речи, дар слов, их единения, обретали, чтобы вздорно транжирить. Воистину, дар напрасный. В их пикировке не было чародеев, магов, волхвов, не было Вифлеемской звезды, ветхозаветным Валаамом предсказанной: «Взойдёт звезда от Иакова, скипетр поднимется от Израиля». Словно не приносили они младенцу дары: золото, ладан и смирну – благовонное масло, в осуществление сказанного в псалмах:

 

Все цари перед ним распрострутся,

все племена будут служить.

 

Словно их было не трое и не символизировали они три возраста человеческой жизни: Бальтазар-юноша, Мельхиор-мужчина, Каспар-старик, а также три стороны света: Бальтазар-мавр – Африку, белый Мельхиор – Европу, восточный человек Каспар – Азию. Словно по обычаям тех мест и времён не прибыли они на верблюдах в исполнение сказанного пророком Исаией: «Твои стены чужеземцы отстроят, цари тебе будут служить».

Слова накатывали, словно волны, раздвигая бетонные стены, требуя простора, воздуха, шири морской, небесной голубизны. Они звучали сперва на иврите, затем переложенные на греческий старанием древних, убеждённых, что Учение должно стать достоянием мира, в те времена говорившего на греческом языке.

Ждали жреца.

Жрец опаздывал. Жрец торопился.

В последний раз вздрогнули волны, затихли слова, пронёсся вроде бы шепоток. Это прохладный воздух, шелестя и подрагивая, сквозь отворённую дверь прорвался под бетонные своды. Репризные расступились, зелёные подручные тени, застыв и прислушавшись, вздрогнули, метнулись навстречу, к двери. Невидимый сзади подталкивал, и, казалось, сам собой под своды катится узкий стол, на котором распластана жертва. Её зелёные окружили, а репризные смотрели, взглядом впиваясь, словно подобное было в диковинку, но это было не так: за долгую безупречную службу всего насмотрелись. И вот тебе на, каждый раз словно впервые.

Теперь к ожидающим зелёным, репризным присоединилась и распростёртая, лучше сказать, расплющенная на столе невинная жертва в ожидании участи лучшей, ведь надежда умирает последней.

Ждали зелёные подручные тени, ждали репризные, ждала и жертва, распластанная на узком столе, но больше всех ждал его пластмассовый ящик расцветки весёленькой, даже игривой. В таких пластмассовых китайского производства контейнерах возят на пикники мясо для шашлыков и кебабов, чтобы, пристроив под развесистым баобабом мангал, обозначать подгорающим мясом своё присутствие в мире, пусть на крошечном кусочке пространства, но помеченным дымом вполне однозначно, так собаки мочой обозначают свою территорию, на которую врагу не ступить, не покуситься.

Ждали жреца.

И больше всех – ящик. В нём была красная плоть.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июнь 2022 года в полном объёме за 97 руб.:

Банковская карта:	Другие способы:
	Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина» и введите ключ дешифрования: wsloEAveNoMusGywYsOK5A	После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению июня 2022 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

 

 

	Поделиться: