Жрец

 

Новая редакция

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 часов 30 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Флейта звучала пронзительно, снежно, мятежно. Под эти звуки он спал беспокойно, настороженно, чутко, готовый в любой миг проснуться, вскочить, изгоняя дурман, побежать, и, остатки сна дожевав, повернуть ключ зажигания. Знал, минута-другая вряд ли могут что-нибудь изменить. Но привык, а привычка ведь не жена: с той развёлся – забыл, а с этой не разведёшься. Нередко вслед за стремительным пробуждением вдогонку сон посылал ему крохи, обрывки, остатки видений, которые не успел досмотреть, пережить, перечувствовать. От дома к шоссе переулками пробираясь, слышал, как капли стучат по стеклу, редко, легко, неуверенно, затем, набирая силу, тарабанят сильней, превращаясь в льдинки, звонкие, хрустальные, новогодние, содвинем их разом, и далее музы, дальше про разум. Под звон новогодний, хрустальный, смолистый, незнамо откуда выползают слова – уродцы хромые, горбатые и убогие. Чьи уста изрекли, извлекли, наполнили звуками, словно бокал – гнусью слюнявого рта? Эти уродцы, за руки взявшись – по одиночке западло пропадать – ведут хоровод, втягивая в него, как в воронку, иных, случившихся по пути. Шепелявя, цокая и картавя, прыгают, головами качают, машут руками. Пытается от них отмахнуться – вкруг него хороводную удавку затягивают, норовя окружить: «Жил на свете жрец печальный…» Не заладилось, сменили пластинку. Вперили зенки, кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, главный бабачит и тычет. Мычат, ржут и визжат: «Жил-служил на свете жрец, жрец – не жнец и не игрец…» Глупая песенка заглушает дождь, птенцом бьющийся о стекло. Но хрустальный звон капель пересиливает, и, скукожившись, она исчезает. Среди сонма дудящих, орущих уродов забивается в угол слово живое. Молчаливое, неприметное. Гарпократ, греческий бог молчания, тихий мальчонка. Нежно-белый, молочный, фарфоровый мальчик с пальцем у рта в короне сидит на бутоне лотоса, унаследованного от прародителя-египтянина Гора.

 

Вскоре после знакомства с Луцием Местрием Флором во время праздника в честь Сатурна Плутарх был приглашён на обед. День был прохладный, сильный ветер и дождь, переходящий в снег, но на улицах было много народа, со всех сторон раздавалось Jo Saturnalia. Договорились встретиться на улице, получившей название от некогда находившихся здесь неподалеку карьеров глины, теперь одной из самых в городе оживлённых, с бойкой торговлей и толчеёй, застроенной домами из туфа. Улица эта не слишком годилась для встреч, но было у неё и преимущество несомненное, тем более важное, что его римский друг пунктуальностью не отличался. Тут были книжные лавки, дверные косяки которых увешаны объявлениями о новинках, так что, ожидая, Плутарх времени не терял. К тому же, отсюда рукой подать и до форума, где перед храмом Сатурна должно жертвоприношениями начаться народное празднество. Луций Местрий Флор, опоздавший на встречу, извинился и объяснил: замешкались с домашним жертвоприношением, свинья, которую назначили в жертву, вдруг, сбросив веревки, убежала, и её долго ловили.

По дороге рассказал о хозяине, к которому направлялись. Не так давно тот был назначен на важный пост префекта Претория, которого все опасались. «Не один император был префектами Претория убит, не один был ими поставлен». Сообщая эту всем известную римскую тайну, склонился к самому уху и, обжигая дыханием, таинственно зашептал. В ответ молча кивнул: понимаю. Тот обижался, когда его прерывали.

– Это человек совсем не простой! Хотя старается им казаться. Был прокуратором Иудеи, префектом Египта. Представляете? Нет, вы представить не можете, что это значит. Неделя префектом Египта, и вы, ваши дети и внуки обеспечены до скончания века! И перепало тому, у кого не слишком хорошая родословная. Сын богача? Ну, и что? Сидел бы с отцовским богатством, ан, нет, еврейчику этому всё подай и положь. Говорят, он племянник философа. Как его там? Филон, кажется, ну, это не важно. Философ из Александрии? Ха-ха, какие в Египте философы? Даже в Греции их не осталось. Все философы живут нынче в Риме! – Луций Местрий Флор горделиво воздел подбородок, будто был одним из римских всемирно известных философов.

– В столь тревожные времена не знал он несчастий? – Пользуясь передышкой, вызванной самолюбованием собеседника, втиснул вопрос.

– О нет, милый друг, нет, конечно же, нет. Ему довелось пережить… Не скрою… Уверен, вы непременно подружитесь, он любит умных, много видавших людей. При Калигуле в тюрьме побывал, но тот вовремя умер, император Клавдий, выпустив, на службу вернул. Не просто на службу! Назначили сына еврея, который быть евреем не захотел, прокуратором Иудеи. Это Тиберий! Нерон назначил префектом Египта, командующим двух легионов. – Снова остановился передохнуть.

– Евреям Египта и Иудеи неслыханно повезло.

– Ха-ха-ха, как бы не так! Плохо вы знаете бывших евреев!

– Вовсе не знаю.

– Потому и сказали. В Александрии евреи жили с тех пор, как Александр Македонский в благодарность за помощь разрешил им в этом прекрасном городе поселиться. Всё было бы хорошо, только очень они с греками не дружили. Однажды в амфитеатр, где собрались греки, готовившиеся отправиться посольством к Нерону, прибыли и евреи. Греки убили их. Евреи – им мстить. С факелами бросились к амфитеатру, грозя греков, всё это сборище сжечь. Тогда бывший еврей послал солдат на защиту, и, хоть евреи долго сопротивлялись, наш друг Тиберий Александр опустошил еврейский квартал, перебив около пятидесяти тысяч бывших братьев своих. Вот! А вы говорите, тем повезло.

– Он что, порвав с верой отцов, принял римские верования?

– Принял, не принял, не знаю. Но статую богине Изиде в Александрии воздвиг. Однако дело не в этом.

– А в чём?

– В том, что поставил на нужную лошадь.

– Он что полюбил лошадей?

– Каких лошадей? Впрочем, не знаю. Это не важно. Он любил и до смерти своей любить будет власть. А лошадь, на которую хитрый еврей поставил, Веспасиан. – Снова к уху его наклонился и зашептал, горячим дыханием обдавая. – Именно он первым признал того императором, его легионы принесли присягу на верность. За это Веспасиан назначил его сопровождать сына Тита во время войны с евреями, он был начальником Титова войска, осаждавшего Иерусалим. По возвращении в Рим Веспасиан назначил его командиром преторианской гвардии. Теперь поняли, у кого мы будем обедать? Уф, вот и пришли.

Когда шли, огибая форум, и мимо них проходили безбородые юноши, его римский друг непременно оглядывался, рассказ прерывая, а разок, засмотревшись, заговорил юноше вслед стихами Горация: «Не вернётся, увы, свежесть ланит следом за чувствами!»

Пока гости ещё собирались, весёлый хозяин, предваряя его удивление, рассказал об обычае, ведущем начало со времён незапамятных. В этот день рабы освобождаются от обычных работ, одеваются в одежды господ, им разрешается есть за общим столом. А когда хозяин, покинув их, к другим гостям отошёл, Луций Местрий Флор тему продолжил.

– Так что, мой друг, не дивитесь, увидев сегодня раба за общим столом. И в знак того, что в честь бога Сатурна рабы свободны, в середине обеда все вольные люди (надеюсь, и вы не откажетесь) встанут и рабам одну перемену блюд будут прислуживать.

– Непременно. Спасибо, что предупредили. Особая, мой друг, благодарность за чудесный рассказ о хозяине.

Плутарх шёл, вспоминая давний тот разговор о горах, на которых боги разных народов живут, о том странном народе, чей бог почему-то живёт на горе не самой высокой. Как не понимают эти глупцы, что, строя храм не на самой высокой горе, своего бога они унижают? Странный народ. Иное дело римляне, тем более греки. Олимп. Гора гор! В приснопамятные времена свергли титанов. Зевс Крону и Рею с Олимпа изгнал. Ворота Олимпа охраняли богини времени оры. Ни зверю, ни человеку туда не пробраться. Олимпийцы наслаждались амброзией, дающей бессмертие, песней и танцем харит, богинь вечной радости, Аполлон на кифаре играл, девять муз ему подпевали. С Олимпа боги взирали на то, что творилось внизу, на земле, на муравьиную жизнь ищущих пропитание, тоскующих, веселящихся и воюющих, для которых самое главное богов волю познать. Многие годы он, снискавший славу Плутарх, прошлое познавал: изучал события и людей, точней, людей, а через них то, что случилось, выбирая таких, кто самой историей был отличен. Думал, прошлое способно научить человека, как жить. Если не повторять прошлых ошибок, их будет всё меньше, пока зло человеческого бытия не исчезнет, не восторжествует добрая воля. Всё правильно, всё так и должно было быть. Только было иначе. Тогда и решил: пришло его время, оставив и город родной, и семью, идти на Парнас, в храм Аполлона, созданный богом на месте победы над змеем Пифоном. После победы, пепел собрав, поместив его в саркофаг (вспомнил, как удивил не знавшего греческого римлянина, сообщив первоначальное значение слова: пожирающий мясо), в честь Пифона траурные игры установив, бог отправился искать для храма жрецов. Увидел в море корабль. Обернувшись дельфином, силою чар привёл его к берегу, где открылся он морякам, ставшим жрецами его первого храма. Самый главный и знаменитый храм Аполлона был на Парнасе, в Дельфах, названных в честь дельфина, в которого Аполлон обратился. В этом храме, жрецом которого он вскоре станет, находится знаменитый оракул. Им ведала пифия. Аполлон, прибыв в Дельфы, убил Пифона, охранявшего вход в прорицалище. Знал храм счастливые времена, когда со всех концов света приходили услышать волю богов, принося богатые приношения. Но теперь не слишком его почитали, и шёл Плутарх, поднимаясь на гору, надеясь, что поможет возродить славу былую.

Плутарх шёл, вспоминая, как после многолетних странствий вернулся домой. Первое, что увидел, были мальчишки, играющие глиняными черепками. Две команды стояли друг против друга, разделённые чертой, которую провели на земле. Мальчишка подбрасывал черепок, одна сторона которого была окрашена белым, чёрным – другая. В зависимости от выпавшего цвета, одна команда бросалась бежать, другая её догоняла. Подумал: умрут эти дети, умрут и дети детей, и их внуки, через тысячи лет краска облезет, а черепки сохранятся. Острака – материал воистину вечный. С ней играли и взрослые. Опасная, однако, игра: остракизм. По решению граждан полиса человека, хоть закон и не преступившего, могли к изгнанию приговорить. Собрание, приговаривавшее к остракизму, происходило раз в год. Голосовали глиняными черепками, процарапывая ответ: изгнать или нет. Изгонялись люди неугодные согражданам своим возвышением, авторитетом, могуществом, знатностью, славой, влиянием и богатством. Изгонялись чаще всего на какой-то определённый немалый срок, обычно на десять лет. Порочные и ничтожные остракизма могли не бояться. Он сам когда-то назвал остракизм «усмирением и обузданием гордыни и чрезмерного могущества». Так демократия боролась с личностью, большинству неугодной.

Плутарх шёл на Парнас, поднимаясь всё выше.

В храме ждали жреца.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: