HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Денис Коркин

Вторая попытка

Обсудить

Рассказ

 

Купить в журнале за январь 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за январь 2017 года

 

На чтение краткой версии потребуется 40 минут, полной – 55 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 24.02.2017
Иллюстрация. Название: «Старик-лесовик». Автор: Юрий Тарасов. Источник: http://www.photosight.ru/photos/2598188/

 

 

 

Старик плечом повалился в сугроб. Он выложил все силы разом – ждать пришлось недолго. Лыжи прижимали ступни к земле, и старик побоялся крутиться на спину: хрящ в коленной чашечке у него совсем прохудился. Как говорил доктор – держится благодаря уколам. Старик не верил в это и всегда добавлял: «Время не пришло», но от уколов не отказывался – он уже знал, что останется один посреди леса.

«Ни один укол не заменит глотка воды», – подумал старик и губами отщипнул от сугроба. Под ворот вдоль морщин потекли капли растаявшего на лице снега. Зубы согрелись горячим дыханием. Леденела промокшая на спине одежда. «Ещё немного», – повторял он каждую минуту отдыха и, заломив шею, смотрел на простор, открывающийся только в небе. Деревья теснились вокруг него и простирались на многие километры. «Лучше бы я уехал в степь, – подумал старик. Или на берег озера. За два года здесь я не видел дальше, чем на двадцать метров – проклятый частокол!».

«А я гадал, что окажется самым сложным… – вспомнил он то время, когда готовился уехать из города жить в лес. – Нет, самое сложное для меня – не торопиться. Куда это годится, чтобы старик говорил себе такое?! Какой он тогда старик? Он – мальчишка. Но я-то поторопился с выстрелом. И я уже не мальчишка – вот в чём беда». Старик хотел упереться рукой о поверхность снега и подняться, но провалился в сугроб по самое плечо. Тогда он проткнул толщу снега прикладом ружья, опёрся о землю и, подтягиваясь, встал на ноги. Охладевшая одежда по-новому прильнула к телу, и старик, как пришпоренный, продолжил погоню за раненым лосем.

 

Он первый назвал себя стариком. Думал, так будет проще порвать со своей прежней жизнью. «Стариков никто не держит. Они себе на уме», – полагал он и ждал, когда настанет долгожданный пенсионный возраст, чтобы и другие сочли его за старика. В судоремонтной компании, где он работал, пенсионеры попадали под сокращение, а ему как раз не хватало решимости уволиться самому. Он и выглядеть старался как старик, но в постоянном ожидании глаза выдавали его, загораясь молодостью. В это время старик усердно готовился к отъезду: в каждый свой отпуск и больничный он уезжал из города в неизвестном направлении и в глухом лесу строил хижину, пристреливался из охотничьего ружья. Он уже и забыл, когда так отсчитывал дни. Бежал старик не от одиночества. Его часто навещала взрослая дочь с внуками, и порой он уставал возиться с сорванцами. «Взбрело в голову, – отговаривался он, не желая копаться в истинных причинах побега, от которых не стоило ждать ничего хорошего. – Я и мальчишкой уходил далеко от дома». Старик любил вспоминать детство – ничего лучше у него в жизни не было. С возрастом границы детства в его памяти расширялись, и теперь он называл детством половину жизни. Множество историй принесла ему эта половина. Самые любимые из них он рассказал несметное количество раз. Удивительное дело, эти истории, которые всегда вселяли в него уверенность и помогали не пасть духом, как раз содержали корни причин, подтолкнувших его к бегству. Сам старик не искал ответов и всего лишь хотел построить укромный мир, в котором он проявит себя и ничего не испортит на этот раз.

Настал момент, которого старик так ждал: его проводили на пенсию. Однако он и дальше откладывал отъезд в хижину, исправно оплачивая коммунальные услуги. Каждый раз, когда он видел свою дочь, он подступал к ней, готовый всё рассказать и попрощаться, а оставшись наедине с собой, ещё долго обдумывал свою никчёмность, злился и клялся выложить всё при следующей встрече. Больше всего старик боялся, что не сможет жить один и вернётся обратно в город. Это будет возвращение навсегда, второй раз ему уже не собраться. Придётся слоняться по улицам без права на прежнюю страсть. «Если бы только кто-то поехал со мной…» – думал старик, перебирая в уме имена знакомых женщин. Некоторые из них жаждали перемен. Им можно было предложить путешествие, переезд в другой город, перестановку мебели и много чего ещё, но только не лишить их возможности выйти в свет. Помог ему решиться бездомный щенок, которого старик подобрал на помойке.

 

Лось упал как подкошенный, подскочил и побежал, ломая грудью заросли обледенелого кустарника. Старик бросился следом. Широкие лыжи скользили по поверхности снега. Одежда на спине взмокла до самой куртки, а из-под меховой шапки выступили капли пота. Хотелось быстрее отмучиться и уже добить обречённое животное. Старик терпел взятый темп молодости. Его подбадривал вид пятен крови вдоль следов копыт: кровь растопила корочку льда и зависла в рыхлом снегу, словно марганцовка, упавшая в воду.

Солоновато-приторный лесной запах окровавленной взмокшей шкуры лося напомнил старику его заношенную рубаху, в которой он грелся у печи после прежней охоты. «Эта будет такой же, – с досадой думал он. – Когда меня били ножом, я сам подвернул бок так, чтобы убили сразу. А этот готов три дня мучиться, герой…» Раздражаясь, старик дышал часто и прерывисто, и сбил ровное дыхание, и стал идти медленно.

– Лучше бы я промахнулся, – не унимался он. – Стрелять нужно – насмерть. Быструю смерть и убийством-то не назовёшь. Было – и нет. А сейчас налетит вороньё, и я буду идти вместе с падальщиками – дружная команда. Моя бабка никогда бы не стала есть мясо, которое полежало. Когда бы я ещё вспомнил свою бабку?! Она и в гости-то ходила со своим стаканом…

В том, что выстрел смертельный, старик не сомневался. Он целился в сердце прямо через лопатку. «Далеко лось не уйдёт, – думал он. – В нём засела целая пуля. Кусок металла там, где должна спокойно течь кровь. Не мог же я оцарапать только шкуру? Со шкуры столько не вытечет. Если я взял выше, то пуля могла уйти через шею. Но, как я посмотрю, кровь у тебя с одного бока. Скорее всего, я угодил в кость, в самый мосол, и пуля расплющилась об него. А могла и перебить, если бы я подкрался ближе. Вечно я не могу по-хорошему! В рюкзаке у меня только кружка да пачка чая. Иди, старик, больше от тебя ничего не нужно». Просто идти старик так и не научился за всю свою жизнь, и мысли одна за другой сопровождали его дорогой. Больше всего переживал он за своего щенка Ватрушку, которого оставил возле хижины на привязи. Накануне щенок повредил лапу, но сам ни за что не хотел оставаться в конуре, когда старик уходил на охоту. Ватрушку он подобрал на задворках столовой, в которую часто наведывался на старости лет. Изо дня в день этот щенок занимался только тем, что растаскивал из помойного бака мешки, набитые мусором и остатками столовской еды, драл их, играл с содержимым, а проголодавшись, тут же питался. Самым неприятным было наблюдать то, как щенок довольствуется подобной жизнью, хотя, судя по его стойке и густой шерсти, это был охотничий пёс. Старик приблизился к щенку и поманил за собой. Стая собак, обитавшая тут же, с лаем набросилась на него и прогнала. Вернулся старик в старом ватнике и с газовым баллончиком. Пустив струю слезоточивого газа в сторону озверевшей стаи, он схватил щенка и побежал. Одной из псин удалось вцепиться в рукав его ватника и оттянуть руку с баллончиком. Как единственное спасение, старик продолжал стравливать газ себе под ноги. Задыхаясь, едва разбирая дорогу сквозь слёзы и резь в глазах, добрался он до парадного входа, где ему помогли прохожие. У щенка был набитый круглый живот, и старик решил назвать его Ватрушкой.

 

Утреннее солнце вспышками света мелькало между деревьями. Старик жмурился, а кожа вокруг глаз без труда собиралась в морщины, словно в своё привычное положение. На пути старик увидел глубокую борозду, которая пересекала след лося под острым углом. «Косуля», – заключил он. В глубоких сугробах она утопала по самое брюхо.

Старик наклонился и пальцами потрогал примятый снег, определяя, насколько он успел смёрзнуться. Снег оказался рыхлым. «Мы едва не встретились», – подумал он, успев сообразить, что лучше не говорить вслух. Уже переживая за свои мысли, старик выпрямился и посмотрел в направлении следа. Метров через двадцать борозда терялась из виду за поваленным деревом. Из кармана он достал компас и по стрелке увидел, что косуля идёт в том самом направлении, где находится его хижина. «Как же ты устала, – во второй раз подумал он, ухватившись за эту мысль. – Ни одного прыжка. Ползёшь как гусеница. Догнать тебя сможет даже ребёнок. Калека. Уставший старик. Такой, как я, например. И надо же тебе идти прямо ко мне на стол... Я уже ранил одного, но он идёт неизвестно куда! А я слишком переживаю за своё колено. Ещё немного – и оно даст о себе знать. Что я тогда буду делать? Ползти, как эта косуля? Доктор поставил меня на ноги благодаря уколам. Сейчас у меня нет даже таблетки анальгина. И я помню, как часто он смотрел в окно – на улице всё интересней, чем моё колено. А ещё он молод, работает по книге…».

Старик взглянул на стрелку компаса и во второй раз убедился, что его хижина действительно в той стороне, куда направилась косуля. «Как хорошо, когда следы ведут к дому, а не от него…» – подумал он и с досадой взглянул вслед лосю. Из всего, что старик увидел, красной была только кровь. Её пятна на чистом снегу выглядели как шлейф жизни, уходящей из лося. И там, впереди, где кровь уже нельзя было различить в сгущавшейся темноте деревьев, мог бездыханным лежать сам лось. «Жаль будет не дойти сто метров, – подумал старик. – Так можно говорить каждые сто метров. Не каждые – где-то он всё равно упадёт. Ему осталось только умереть. А может, ничего не осталось. Вот бы застрелить обоих! Чтобы не выбирать. Хотя куда столько мяса? Как потеплеет – всё протухнет. И тухлятина кому-нибудь сгодится. Тем же червям. Иногда я не могу себя слушать. Лучше бы в столовой проедал свою пенсию. И с коленом всё в порядке... просто люблю поплакаться. Вот тебе и старик. Мне бы ещё жить и жить. А главное, с чего я взял, что косуля идёт к моей хижине? Она может идти куда угодно, в любую сторону – видно всего двадцать метров её пути!

Старик продолжил погоню за лосем быстрее прежнего.

 

Солнце подбиралось к своей наивысшей точке. Освещённый лес уже не казался старику таким тесным, и дышалось ему свободней. Он стал больше смотреть, а не думать: одни и те же деревья, всюду похожее небо, и солнце вот уж точно одно, и тоже оказалось неповторимей, чем его собственные мысли. В эту минуту он был уверен, что всё делает правильно, что готов пройти ещё не один километр и переночевать в лесу, если до этого дойдёт.

Лес вокруг старика становился разреженным. Всюду блестел снег отдельными многочисленными вспышками, словно солнечный свет высекал на нём искры. Искривлённые деревья выглядели болезненными. Старик догадался, что это за место. Он представил карту, которую когда-то сам нарисовал на листке бумаги, и себя на ней. После схода снега здесь обнажится болото в несколько десятков квадратных километров. На этом болоте ему довелось провести целую ночь, сидя на мокрой кочке, или стоя по щиколотку в илистых отложениях. Это было в прошлую осень. Тогда он заблудился. Сырость свела на нет все попытки развести огонь. Онемевшие пальцы не чувствовали, как сжимают спичку, и каждая вторая ломалась об чиркаш. Старик совсем отчаялся. А тут ещё послышался вой волков. Не разбирая дороги, старик бежал от них, то и дело падая в болотную жижу. И надо же было в таком гиблом месте наткнуться ему на тракторную покрышку! Старик стучал по ней кулаком, ощущая упругость резины, и всё не мог поверить в свою удачу. Покрышка была с хорошим протектором, без видимых повреждений, возможно, от «Кировца» К-700. Ножом старик отпустил треугольный лоскут, подпалил острый кончик и вдохнул струйку синтетического дыма. Запах жжёной резины расползался по болоту, распугивая всё живое. Густая гарь над пламенем чёрным пятном выделялась в безлунную ночь. Старик жался к спасительному огню. К рассвету от покрышки остались одни проволочные кольца. С чёрным от копоти лицом старик вернулся в хижину. «С неба она упала? – каждый раз вопрошал он, вспоминая этот случай. – Меня бы съели волки. Они любят это болото. Они сгоняют сюда лосей, а те запинаются о болотные кочки и ломают ноги. Нет, эта вонючая покрышка и вправду упала мне с неба. Я был как на блюдечке... Хотя я уже бывал на таком блюдечке», – подумал старик, припомнив одну из своих любимых историй... Истории эти он вспоминал не в своём изначальном виде, а так, как рассказывал их в самый удачный раз. Эта, например, всплывала у него в памяти, когда он был женат и воспитывал ребёнка. «Как давно это было, – подумал старик. – Чертовски давно…» На саму историю старик переключился с трудом, уже чтобы не впасть в уныние: «Был выходной день, – вспоминал старик. – Каждый из нас занимался своим делом. Все в одной комнате. Другие комнаты были свободны, но никто не хотел оставаться один. Было видно, как мы друг другу нужны. Мне захотелось что-то сделать для них. Сильно-сильно. А что я мог сделать – с температурой и в домашних тапочках? И я стал рассказывать. Говорю: «Цирк вышел из моды… Хотя бы раз в жизни каждый мечтал там работать. Особенно в бродячем и именно в детстве. И я мечтал. А как туда попасть, в этот самый цирк? Был у меня один знакомый из «Шапито». Так я его выследил и разыграл случайную встречу. Он меня еле вспомнил. Считай, заново познакомились. Полгода болтали о том о сём. Я уже переживать начал. Ничего, похлопотал он за меня всё-таки. Как сейчас помню, как на арену впервые вышел. Ни зрителей, никого не было. Меня в раздевалку ведут, а я увидел арену и выбежал. Прошёл в центр. А горит всего одна лампа под куполом, как будто это центр всей твоей жизни. Такого можно долго ждать. Это мне так виделось, а цирк переживал не лучшие времена. Я больше всего боялся, что «Шапито» разорится, пока я репетирую. С моим номером лучше не торопиться. Поднимешься наверх, а там, как в открытом космосе, только канат под ногами да балансир в руках. Своего часа я дождался. А лица у зрителей кислые. Одни дети радуются. Ну, думаю, погодите, я выйду – начнётся. И вот настал мой черёд. Давай я по канату бегать. Что только не вытворяю. Вниз смотреть нельзя, а я поглядываю – видно, что люди скучают, ни у одного рот не открыт. А мне охота! Отстёгиваю страховку и кидаю вниз. Она долететь не успела – смотрю, все ахнули и заёрзали. Я ещё вскинул руки, и аплодисменты мне. И давай я там. А высоко, того и гляди… Теперь уже отвлекаться некогда. Тишина стоит гробовая. Иногда нога, вот прямо чуть-чуть – и соскользнёт, и резко так тело туда-сюда дёрнет. Снизу аж вздохи. Сейчас рассказывать страшнее, чем тогда было. Меня долго отпускать не хотели. Хлопают и хлопают. И с мест своих повставали. Но самое интересное, что было потом… Вызвал меня директор, накричал… да и уволил к чёртовой матери! Уволил! И правильно сделал. Я бы уже остановиться не смог. Убился бы когда-нибудь точно». Потом Риточка долго приставала пройти по проводам с нашего дома на соседний. Сколько ей тогда было? Лет пять. Волшебное время… Почему бы мне не позвонить ей?» – обрадовался старик. Он снял рукавицы и полез во внутренний карман за телефоном, подпуская к разопревшей груди холодный воздух.

 

Последний раз они разговаривали совсем недавно. Старик не частил со звонками, старался лишний раз не расходовать запас батареи. В лесной хижине у него был маленький ветряной генератор. У подножия деревьев царил вечный штиль, и лишь установив на крышу хижины мачту из трёх сбитых жердей и закрепив на ней лопастной винт, удалось дотянуться до порывов ветра. Деревья вокруг всё равно оставались выше. Лопасти вращались только в ненастную погоду, когда ветер мог пробиться сквозь древесные кроны. Чем сильнее была гроза, тем ярче в хижине у старика горела лампочка.

Дочь была единственным человеком, который знал о том, где находится старик. Он всегда звонил ей сам, но не чаще одного раза в две-три недели. Найти сигнал в лесу было не так просто. После долгих поисков старик определил два места, откуда наверняка мог дозвониться. Первое – в десяти километрах от хижины, с вершины Верблюжьей сопки, второе – вдвое ближе, но в метрах двадцати от земли – с макушки чёрного тополя. В сухую погоду он предпочитал взбираться на дерево. Раскачиваясь на ветру, старик слушал гудки и ждал, что дочь примет вызов. И если телефон оказывался у неё под рукой, они разговаривали – обычно минуту.

Старик нажал кнопку включения телефона и уставился в загоревшийся экран. Напрягая глаза, он высматривал хоть один прямоугольный столбик в верхнем правом углу – их наличие означало, что телефон в сети. «Не видно, – говорил он себе. – Яркости не хватает. Да и вблизи я вижу хуже коровы». Без очков старик никак не хотел признать, что связи нет. Щурился, моргал, отдалял телефон, вытягивая руку, искал больше света. Хоть он частенько забывал очки в хижине и знал, что, присмотревшись, видит и без них. Найти в списке нужный номер и нажать кнопку вызова старик не торопился – да и зачем? И так понятно.

Он пытался восстановить в памяти свой последний разговор с дочерью. «Я хорошо помню, как уходил из хижины для звонка. Я надел резиновые сапоги вместо чуней – думал, что быстро управлюсь. На дерево лучше карабкаться в лёгоньких сапожках... Поднялся ветер. И когда я добрался до дерева, то побоялся лезть на него. На нижние ветви я мог бы взобраться, но этого недостаточно. А макушка ходила ходуном. Из-за погоды я долго искал сигнал, поэтому и ушёл дальше обычного. Ноги у меня околели. На вершине Вьюжной сопки я сумел дозвониться. Думал о том, как бы не сболтнуть, что могу остаться без ног. Возвращался я уже в темноте. И мои ноги были такими же холодными, как и резина сапог. Это всё я хорошо помню. О чём же мы говорили?.. Понятно, что просто так. Всё равно жаль, что я не могу вспомнить».

«Вот бы сейчас залезть на дерево и позвонить, – подумал старик и посмотрел на близстоящий кедр. Чтобы пройти взглядом по всему стволу этого дерева, пришлось запрокинуть голову чуть ли не к небу. – С самой вершины я бы дозвонился. Но я не знаю, сколько сил потребуется для погони. Хватило бы тех, что есть». Пальцы у него околели держать телефон в металлическом корпусе. Он еле убрал его обратно в пакетик и во внутренний карман.

 

В низине лес был захламлён поваленными гнилыми деревьями. Не все деревья касались земли. Некоторые из них цеплялись за соседние, дожидаясь в таком положении очередного штормового ветра. Старик раздвигал торчавшие отовсюду сучья, закрывая рукою глаза. Лыжи скребли по обломанным упавшим веткам, ружьё цеплялось дулом и мешало идти. На следы лося старик бросал мимолётные взгляды лишь для того, чтобы не сбиться с пути. Когда в очередной раз он посмотрел вперёд, то увидел, как за два-три метра до края его взору открылось пространство над большим глубоким оврагом. За годы жизни в лесу ему впервые предстал такой широкий обзор. Стая синиц пролетала перед ним на уровне глаз. Птицы покружились над оврагом и расселись у старика над головой. Ощущение простора отзывалось в его груди глубокими вдохами.

Овраг представлял собой глубокий канал, прорезанный лесным ручьём за сотни лет. Ручей на самом дне был занесён снегом, а на поверхность выбивались только макушки ивовых ветвей. Охватывая пространство перед собой одним взглядом, старик не сразу заметил, что раненный им лось поднимается по склону противоположной стороны. Лось оглянулся, завернув длинную шею, и тут они впервые посмотрели друг на друга. Расстояние между ними было велико для выстрела, но не для взгляда. Старик увидел блеск в больших чёрных глазах животного. Прежде этот лось не обладал своими особенными чертами, а был всего лишь одним из представителей своего вида. Только теперь старик рассмотрел, в кого он стрелял. Натянутая шея выглядела сплошной эластичной мышцей, рога со множеством отростков говорили о зрелом возрасте. Цвета он был бурого, со светлыми ногами, но сейчас одна передняя нога смотрелась такою же бурой от засохшей крови. Старик налюбовался и подумал: «Вниз я скачусь быстрее, чем ты вылезешь в гору. Со дна оврага можно бить наверняка. Но мне будут видны только ляжки. Я всажу в них обе пули, лишь бы не выпустить тебя наверх».

Подступив к краю, старик покатился под склон. По корке снега он быстро набирал скорость, как раз навстречу гулявшему по жёлобу ручья ветру. Лось становился ближе, хоть и карабкался изо всех сил. Свет в овраге отражался во все стороны и слепил глаза. Старик щурился, с трудом держал равновесие. Уже на самом дне лыжа у него попала в петлю из ивовых ветвей, и он полетел кубарем. Ружьё и шапка заскользили в разные стороны. Сделав последний переворот, старик откинулся на спину. Он приподнялся на локтях и посмотрел на то, как лось взобрался в гору и скрылся из виду. Приклад ружья торчал из сугроба.

«Всё ли у меня цело?» – с нарастающим страхом подумал старик. Быстрыми, короткими движениями он ощупал руки и ноги. Кололо в боку и тянуло спину. С ещё большим страхом он дотронулся до колен – боли не было.

«Считай, повезло. Не хватало сгинуть в этой канаве! – старик вытер лоб, на который стекал таявший на залысинах снег, и встал на ноги. Одна лыжа у него скрипнула позади крепления, и он увидел за пяткой поперечную трещину через всю ширину. – Если бы обломился носок, то домой я бы уже не вернулся. Острая кромка врезалась бы в снег при каждом шаге и не дала бы ходу». Мысленно он переживал то, что едва не произошло.

– Хорошо, что в жизни мне не часто везло, – для успокоения заговорил старик. – Нельзя всегда радоваться и испытывать удачу. Что же мне делать? Поблагодарить бога и возвращаться домой? Я остался со сломанной лыжей и свою удачу я израсходовал. Это слишком для такого неумехи, как я. Если со мной что-нибудь случится, то щенок умрёт с голоду в своей конуре. Все мои беды из-за спешки! Будь я осторожней, этого бы не случилось. Я могу пообещать себе, что больше не буду торопиться! Смешно, что я говорю себе это на старости лет… Нет, я не услежу. К тому же на сломанной лыже я буду идти медленнее, чем прежде. Но неужели лось станет идти быстрее? Вспомнить его переднюю ногу, так она смотрелась как без шкуры, сплошная кровь, словно только освежевали. Ну куда он уйдёт? А мне, чтобы идти вперёд, нужна ясная голова. И только. Тогда для удачи останется не так много места. Ладно, хватит болтать. Надо… Хотел сказать, что надо поторопиться. Нет, надо постараться, а торопиться я больше не буду. – Прежде, чем сделать шаг, старик наклонился и обломил лыжу по трещине. Он это сделал аккуратней, чем если бы она обломилась сама. После этого он подобрал ружьё и шапку и полез в гору за лосем.

 

Когда старик взобрался, перед ним был тот же лес и тот же след. Как и с самого утра, когда всё только началось. Словно не было ни этих изнурительных часов погони, ни едва не случившейся развязки. Катился он совсем медленно и оттого решил, что лося ему не нагнать и, значит, живым его больше не увидеть. «Всё, что мне остаётся, так это терпеть и ждать, когда покажется бездыханное тело». От этой мысли старику стало не по себе – не осталось надежды своим выстрелом остановить весь этот кошмар. Он поклялся, что при первой возможности поедет в город и купит снегоход:

«Почему раньше не купил? – удивился он. – И деньги у меня есть. Я бы давно грелся под одеялом. Может, мне нравится уставать до полусмерти? Нет же. Так что тогда? Первым делом я выберусь в город за деньгами. А куплю здесь, в леспромхозе. Интересно, что я уже думал над этим перед отъездом. Почему же не взял?.. Не помню… – вот поэтому и не взял! Всё моя память дырявая. Техника постоянно ломается. Я мог бы перевернуть снегоход в этом овраге. И что бы я делал без лыж? И даже не говори, что ни разу их не забудешь! Я бы пополз на брюхе, прямо как та косуля. Иди, старик, не желай себе больших бед».

Старик достал компас и посмотрел на стрелку. С того самого момента, как оглушённый выстрелом лось поднялся на ноги, он движется в определённом направлении – строго на юг. «Почему на юг? – изумился старик. – Не всё ли тебе равно, куда идти? Что у тебя там, подружка? Тебе ни к чему строить планы. Кошки чувствуют приближение грозы, неужели ты не чувствуешь свою смерть? Ты шёл на юг до выстрела, идёшь и после, словно ничего не произошло. Ты хочешь показать то, насколько презираешь меня. Если я тебя настигну, ты не кинешься в ужасе, ты так и будешь себе идти. Хочешь отыграться. Хочешь, чтобы я чувствовал себя ничтожеством. Чёртов лось».

Каждый след лося был неповторим, имел свою отличительную форму. Когда старик подмечал это, то как будто и впрямь видел бредущего лося: вот он покачнулся на бок (углубления в снегу были замяты в одну сторону), вот споткнулся и чуть не упал, вот остановился на одном месте (в диаметре лунки были шире, чем прочие). «Это он оглянулся – не видно ли там меня», – подумал старик, подняв голову. Впереди он увидел волка, который обнюхивал свежую кровь лося. Сильно надавив пальцем на предохранитель, старик плавно передвинул его в боевое положение, избежав щелчка. Прицелился. Только сейчас волк спохватился, выпрямился, но остался стоять на месте. Он был серый с белой грудью. Видно было, как напряжённые мышцы его обмякли, словно волк понял, что попался, и не хотел юлить перед смертью. Старик медлил с выстрелом. Не мог. Хотел, но не мог. Он решил откинуть то, что его останавливало. «Тебя нельзя оставлять, – стал объясняться старик. – Ты же не отвяжешься. Ладно бы ты один. Где-то рядом целая стая таких же мясников. Без тебя они ослабнут, может, уйдут. А не то бросят мне кости моего же лося!» Готовый на выстрел, старик сильнее уткнул приклад в плечо. Не решался и чуть ослабил хватку. «Лось еле живой. Вы догоните его в два счёта. И будете считать своей добычей, пировать. А потом появлюсь я. Здравствуйте!». Но так было мерзко представить, как белоснежную шерсть волка смочит кровь, а предсмертной судорогой стянет скулы, обнажатся клыки и дёсны. И старик ждал от волка резкого движения, высматривал в его фигуре изъян, зацепившись за который, можно озлобиться и решиться на выстрел. В своём спокойствии и красоте волк предстал, словно дух этого леса, только щурил умные глаза.

«Ты только и ждёшь того, чтобы повиснуть у меня на шее! – сказал старик, как вдруг похолодел от посетившей его догадки. – Это ловушка! На меня кидаются со спины!» Он резко обернулся, еле удержавшись от выстрела вслепую – никого не было. «Упустил!» – было его следующей мыслью; так же резко он обернулся обратно. Волк стоял. От ущемлённой гордости старик чуть не пристрелил его – спохватился. Полный то решимости, то сомнений, старик тянул время. Совмещал мушку прицела с грудью животного, переводил на лоб, терял концентрацию, собирался вновь.

«Не слишком-то охота тебя убивать, – думал он. – На всякий случай. Ты, может, весь день будешь бежать в ужасе. С тебя не взять обещаний».

Времени на раздумья оставалось всё меньше – пальцы коченели, обхватив ледяные цевьё, приклад, скобу под спусковыми крючками. Неспешным шагом волк стал удаляться прочь. От прогремевшего выстрела в воздух он побежал рысью.

«Как бы не пожалеть, – подумал старик. – Сейчас я ни о чём не жалею. Теперь я буду наступать на каждое пятно крови, буду вминать его своим следом».

 

Старику пришла на память одна из любимых историй. Прежде чем переключиться на неё, он переломил ружьё, вынул из ствола стреляную гильзу красного цвета, надел её на торчавший из снега прутик. От гильзы пахло пороховым дымом, и старик надеялся, что это будет вселять страх в хищников, которым доведётся пройти поблизости. Погружённый в воспоминания, он продолжил погоню.

Эту историю старик рассказывал друзьям каждый раз, когда выпьет лишнего. Он и выпивал только ради того, чтобы с прежним энтузиазмом рассказать что-нибудь из старого. Кто выпивал вместе с ним, пьянея, становился готов слушать что угодно. «Я много где работал за свою жизнь, – рассказывал старик. – Всегда поражает, насколько по-разному везде работают. По одну сторону дороги чаи пьют, а по другую пашут как лошади. С одними так поработал, с другими эдак. И там и там нравилось! В любом месте есть хорошее. Даже в пустом. Только человек может быть хуже пустого места. Всем такой экземпляр попадался. А то и не раз. Я на заводе работал – приборостроительном. Старшим мастером. Попросился я сам во вторую смену, денег больше платили. А в тот день ещё и припозднился… Не помню… Ну для себя что-то вытачивал. Иду по коридорам, а уже нет никого. По одной лампочке на пролёт. Тишина и темень. Смотрю, из-под двери раздевалки свет выбивается. Захожу, а там наш инженер, Сергей Витальевич, кабель вокруг живота накручивает, утащить решил. Мы с ним особо не общались – поздоровались и пошли. Ну в курилке поговорим. Вроде нормальный. И пошутит, и помолчит. А кабель я сразу признал – посеребрённый, трёхжильный. Такой дорого толкнуть можно. Сам он мужик тощий и высокий, есть куда накручивать; куртку застегнул и пошёл себе через проходную. Он сказать чего-то хотел, в оправдание, а кабель плотненько намотал, так что в груди спёрло. Может, слов не нашёл. Я и ждать не стал. Зачем человека смущать. Закрыл дверь и по коридору.

А кабель этот потом долго искали. И сами, и с милицией. Пальчики у всех откатали. Начальство на весь цех озлобилось: ни опоздать, ни выпить. Проверки, уборки – как в дисбате. «Жалко мужика, – думаю. – Живи! А он, бедолага, со мной рядом пройти не может. Зажмётся весь и глаза опустит. В укор я ему был. Уж больно совестливый попался. Я в курилку – он сигарету в урну, хоть бы и не докурил. Думал, уволится, а безработица. Куда пойдёт? Переживал за него. А он в это время на меня наговаривал. Чтобы меня попёрли! То там плохо выставит, то тут фамилию приплетёт. Что неучтёнка на предприятии, вот и пропадает всё. Я поверить не мог. А с его словом считаются. Он-то на хорошем счету. Чую, земля подо мной горит. Ну, думаю!.. Давай теперь я соображать. Выбрал момент и к нему в подсобку. А у самого бухта кабеля на плече. «Помоги, – говорю, – кабель намотать, а то самому несподручно. Сам знаешь…» Он глаза выпучил. А я спокойно продолжаю, вроде как доверяю ему. «Прижало, – говорю, – с деньгами. Хоть в петлю лезь. Это ты тоже понимаешь…» Он кивает, прямо растрогался. И помог мне. Через проходную идти я и не думал. Завернул за ангар и спрятал кабель – ветками закидал. Вот и вся история. Утром нашли, что кабель припрятан, и в милицию. Я-то в перчатках был хэбэшных, а он – голыми руками! Наивная душа».

 

После затемнённых заводских коридоров старику было свежо посмотреть на белизну заснеженного леса. Как будто он и вправду вышел из темноты. Глаза привыкли, и он рассмотрел впереди себя провал среди деревьев, который, как коридор, выделялся далеко вперёд. Это была старая лесная дорога. Зимой, когда заросли травы и кустарника придавило снегом, идти по ней было легче, чем сквозь чащу леса. Старик достал компас и посмотрел на стрелку.

«Ты всё-таки свернул, – радостно сказал он. – Всё время ты шёл строго на юг, а дорога – почти на запад. И ты всё-таки свернул на неё. Туда, где проще всего. Это что-то да значит. У тебя совсем не осталось сил. Я и сам еле иду. И желудок у меня, кажется, слипся. Но ты устал сильнее. Ты смертельно устал!». Настроенный на скорый исход, старик продолжал погоню.

Солнечный день миновал свой разгар. Старик подолгу не поднимал глаз, чтобы на этот раз, вот уж точно, вскинуть голову и увидеть перед собой недвижную тушу лося. Но впереди был всё тот же пейзаж голого зимнего леса. Устав от ожидания, он подумал: «Мне не следует рассчитывать на лучшее. Быть может, лось с самого начала хотел повернуть на эту дорогу. Рассчитывать на лучшее также опасно, как и торопиться. Нельзя забывать о том, как короток зимний день. И что я буду делать, если заболит колено? С болью можно идти только полным сил. Если оно не заболит, это будет чудо. Только подумать: мне даже нельзя рассчитывать на лучшее, а я говорю о чуде, глупый старик. Нужно думать наперёд. Я не ел с самого утра, кроме чая, у меня ничего нет. Где-то впереди у меня есть много-много мяса. Но спустя три часа будет темнеть, а у меня нет фонарика».

Старик переломил ружьё, в котором были заряжены две пули, и заменил одну на дробовой заряд. Сделал он это на тот случай, если попадётся мелкий зверь, вроде зайца или птицы. Но скрип снега из-под лыж распугивал всех зверей.

«Мне хватит одного глухаря. Или двух рябчиков, – думал старик и осматривал кроны деревьев вдоль просеки. – Их бы я и хотел встретить. Много мяса мне ни к чему. Много – у меня уже есть. Главное, чтобы не попалась косуля. Куда мне столько на одну ночь. И уж тем более – ещё один лось! Двух лосей я не перетаскаю. Да и ни к чему. Холодильника у меня нет. Пусть мне лучше попадётся один рябчик, чем один лось. И то хорошо... Я всегда хочу, чтобы всё закончилось хорошо. Особенно, когда уже поздно. Правда в том, что мне может никто не попасться. А значит, я буду стрелять в первого попавшегося. Хоть в слона. Да и какая разница: подстрелить лося или рябчика? Что мелкий зверь, что крупный. Неужели у лося душа больше, чем у косули? А у косули – больше, чем у рябчика? Что это тогда за душа? Мешок с костями. Нет, старик, порой я тебя не переношу. Не подыхать же с голоду! Вот и вся причина!»

 

Перед стариком солнце накренилось к земле, заглянув ему в глаза.

Из-за спины старик достал ружьё и взял его в руки, чтобы тут же быть готовым к выстрелу. Держался он в рукавицах за деревянные части – приклад и цевьё. Но всё равно пальцы у него быстро замёрзли. Тогда он взял ружьё посередине одной рукой, а вторую принялся разминать. Так он чередовал руки. В итоге обе руки замёрзли одинаково сильно, и старику пришлось повесить ружьё на плечо. «Я так без пальцев останусь, – думал он и дышал на руки. – Даже если меня вынесут ноги, что я буду делать без пальцев? Мне придётся вернуться в город и жить там калекой. Я помню одного калеку с Соборной площади. Он всегда стоял у крайней лавочки, ближе к мусорным бакам. Он и ел там, и спал до первых заморозков. Мне кажется, что это удачное место. Первым делом я наведаюсь туда. Вдруг оно свободно. Тогда я вместо него буду тянуть свои культяпки прохожим. И меня не будут изучать как диковинку – привыкли уже к бродяге на этом месте. А то не люблю, когда на меня таращатся. Это самое неприятное. А знакомые… Неужели в чужой город… Да плевал я на них! Нашёл, из-за чего переживать. Главная беда в том, что этого калеку похоронят вместе с лавкой! И что тогда делать? Наложить на себя руки? Как я их наложу, если я их лишусь. Будет несподручно. Что я несу! Мне нельзя даже спешить, а я схожу с ума. Пальцы обязательно отогреются. Плохо, что я их не чувствую. Раньше я всегда успевал их отогреть. Нет, без пальцев я никак не останусь. Погода мне в этом поможет. Я буду идти до последнего, пока окончательно не выбьюсь из сил. И тогда я выберу место поудобнее и с огромным наслаждением прилягу. Как же сладко я усну! А так замерзать очень холодно. Я и не смогу».

Согреваясь, пальцы горели, словно в потоке крови волоклось битое стекло. Впереди послышался крик ворона, и старик так улыбнулся, что с лица у него осыпался иней.

– Неужели... – прошептал он и замер. Крик ворона повторился, и старик выдохнул и ссутулился.

– Я знаю, по ком ты каркаешь, – с облегчением сказал он. – Это старая примета. Ты ставишь диагноз лучше любого врача. Ты же падальщик, да только это мой лось. Но я разрешу поклевать его за хорошую новость».

Ободрённый, старик устремился вперёд. Он смотрел, как носы лыж на каждом шаге поочерёдно вырываются вперёд, и ждал, что на его глазах они упрутся в лосиную тушу.

Не сумев преодолеть оставшееся расстояние на одном дыхании, старик возмутился: «Мало ли что кричит глупая птица…». Впереди опять послышалось карканье, частое и всполошённое. Старик прислушался и решил: «Видно, лось упал на простреленный бок и придавил рану. Закрыл от тебя. Этот мог и специально. Он нас обоих презирает. И ты бегаешь по толстой шкуре и кричишь от обиды. Щиплешь волоски. Каково тебе помирать с голоду на горе мяса…».

– Нет, – в изумлении произнёс старик. – Какая всё-таки умная птица! Ты зовёшь меня, чтобы я вспорол ему брюхо и выпустил кишки. Как здорово понимать природу без слов.

 

Перед стариком солнце опускалось точно в коридор просеки. Лицо его было освещено, а за спиной тень вытянулась до высоты деревьев. Остановился старик, лишь когда перед глазами появилась рябь неотчётливости. Тогда он задумался: «Что за проклятье… По ком ты каркал?» И ощутил зарождающийся жар в голове: «Неужели… Ты что, позарился на меня?!»

– Ну ты замахнулся, – засмеялся старик и стал крутиться, высматривая птицу. – Где ты? Я тебя не вижу. Взгляни на это! – старик взял в руки ружьё.

– На что ты надеешься? Ты ждёшь, когда я вымотаюсь и упаду без сил? Вот ты какой. Где ты есть!? Хочешь мои глаза? Такой деликатес. Я уткну лицо в локоть, и тебе ничего не достанется! Слышишь меня?! – чем быстрее крутился старик, тем отчётливей выделялось из шума в ушах воронье «Кар-р-р».

– Ну, покажись! Я отстрелю тебе голову. Я так закоченею, что ты обломаешь свой поганый клюв!

Старик осёкся и потуплено произнес:

– Меня растащат звери покрупнее. А ты соберёшь объедки. Воронье отродье. Что я могу поделать…

– Надеюсь, и тогда тебе ничего не достанется! – выпалил старик. – Любой другой вороне, только не тебе!

У него перехватило дыхание кричать на морозе. Старик закашлялся, выронил ружьё и упёр руки в колени. И так стоял, вздрагивая всем телом. Когда приступ отступил, старик попытался выпрямиться, но ощутил, что спину у него стянуло в полусогнутом положении. У него и мыслей не осталось о какой-то там вороне. Исподлобья он увидел круг солнца вровень с макушками деревьев на горизонте. Тогда старик завёл руки за спину, упёр ладони в поясницу и распрямился, втянув живот от боли до самых рёбер.

 

Закатные лучи освещали деревья вдоль просеки. Остальной лес исчезал в темноте за считанные метры. Воздух похолодел и, сопровождая похолодевшее дыхание старика, выморозил весь пот на его теле. По коже пошёл озноб.

Старик мог бы подумать над тем, как он, остывая, приравнивается к одинаково холодному лесу, или над тем, как он оказался в таком положении, но другой вопрос тревожил его сейчас больше всего: «Лучше мне сразу решить», – думал старик.

«Стрелять или нет, если я вспугну какую птицу? Влёт я уже не попаду. Только выстрелом распугаю всё живое. Мне лучше подождать, когда она сядет на ветку и тогда хорошо прицелиться – далеко они не улетают. А если всё-таки улетит? Даже если она сядет неподалёку – я могу не найти. Обидно околеть от голода, так и не рискнув на выстрел. Так стрелять или нет? Господи! Между чем и чем я выбираю…». Старик оглянулся и посмотрел назад, на свою лыжню, которая как стрелка указывала на хижину, на любимого щенка, на рыбные консервы, на печь и на постель. «Как легко идти по готовой лыжне, – подумал он. – Не увязать в снегу, а отталкиваться и катиться. Главное, можно идти ночью – с лыжни не собьёшься. Плохо-хорошо – домой я дойду. А потом я вернусь. Не брошу ведь я столько мяса. В любом случае придётся не раз сходить туда-обратно. Ну сколько я унесу на своих плечах? Не больше одной ляжки. Так чего сидеть без дела целую ночь?» Широко открытые глаза старика сузились, и сияющее лицо приняло безрадостный вид. «Шкура и мясо быстро закоченеют. Лось станет каменным. Это будет глыба, валун. Нужно разделать тушу, пока он тёплый. Расфасовать на куски. А что с ним делать потом? Я его ни за что не порублю».

В ветвях ели старик услышал шорох. Хвоя дерева сливалась с рябью в глазах, и он едва разглядел белку, которая смотрела во тьму. Не раздумывая, старик стрельнул в её взъерошенную спину.

 

 

Темнота просматривалась только в небе. Зажжённая спичка раздвинула границы видимого, а следом хворост подхватил её начало. Ладонями старик поглаживал пламя, смотрел, как в его жаре тает набранный в металлическую кружку снег, и следом вскипает вода. Кроны высоких кедров выделялись чёрным силуэтом на фоне звёздного неба, стояли над ним, словно древние боги. Первый глоток чая прожигал себе дорогу по пересохшему воспалённому горлу. Старик закашлялся и расплескал половину. Залпом допил остатки. Приготовление мяса он отложил на потом, чтобы сила, которую даст эта пища, пришлась на утро. Лицо, подставленное пламени, горело, а одежда на спине смёрзлась в ледяную корку. Старик запрокинул голову к небу: бросалось в глаза, сколько пустого пространства приходится на одного человека, и что звёзды – те же фонари в ночном проулке – ничем не красивее. Старику хотелось понять себя частью того, что он видел. Но даже землянином сложно было себя представить. Гражданином своей страны – самое большее. Освещённая область вокруг костра была единственным понятным местом в мире.

Старик увидел, что далеко за деревьями горит окно дома. В замешательстве он присмотрелся и узнал это окно. И хотя старик понял, что это низко над землёй светит луна, за «окном» проявилась люстра из трёх плафонов, а от оконной рамы расползлась кирпичная стена многоэтажки – ему мерещился дом, в котором он жил много лет назад. Тогда он работал смотрителем на лодочной станции и возвращался ночью неизвестно во сколько. Свет горел всегда – так его ждали. Ещё долго старик смотрел в это окно. На ум шли все, кто ему был дорог.

 

Шея у него устала, и старик опустил голову до колен. Он подумал, что одной такой ночи хватило бы человеку для целой жизни. Это была бы полноценная исчерпывающая жизнь. А сам он живёт очень долго и оттого, что рассчитывал на это, успел натворить бед.

На мгновенье старик потерял сознание. Когда он вскинул голову, то подумал, что это сон изнеможения, от которого можно опрокинуться за бревно и замёрзнуть, и что нельзя тянуть с приготовлением пищи. Кончиком ножа он распорол шкурку белки от одной задней лапки до другой и стянул её чулком, вывернув наизнанку. Непотрошёную тушку он положил рядом с углями, ближе к жару. Загустевшая кровь отогрелась и через простреленные дробью отверстия каплями полосовала белую мездру, облегавшую мышцы. Старик ближе придвинул тушку к пламени, чтобы питательная кровь запеклась и не уходила зря. Сладковатое мясо белки оказалось вполне пригодно в пищу. Старик подумал, что с удовольствием наелся бы до отвала этими зверьками, которых прежде воспринимал как персонажей детских сказок.

Кости белки старик наломал в кружку и поставил вариться бульон. В ожидании он соорудил себе лежанку из елового лапника и вытянулся вдоль костра. Погрузиться в сладкую дрёму ему так и не удалось. Ноги, спина или ещё какая часть тела всегда оказывалась дальше от огня, мёрзла, и старик отогревал её, подставляя холоду другую часть. К середине ночи он совсем извёлся, и отдых превратился для него в испытание не легче дневной погони.

Старик топтался на одном месте и рассуждал: «Можно и две ночи просидеть. Если знать, зачем. Самое смешное, что для меня лось уже потерян, но не целиком. Борьба идёт за одну его заднюю ногу. За одну ногу! И это не отговорки. Больше в рюкзак не влезет. А остальное мясо придётся прятать до следующего раза. Так и будет. А попробуй тут спрячь! Когда я разделаю тушу, кровью пропахнет весь лес. Каждая тварь будет знать, где ей поживиться. Такой подарок в голодный сезон. Съедят даже пропитанный кровью снег. Передерут друг другу глотки. Что тут будет твориться… С собой я унесу один рюкзак мяса. В лучшем случае. А если начнётся снегопад? Почему нет? Через пару часов. Об этом даже страшно подумать. Снег просто-напросто завалит следы и всё. Так чего? Может, допить бульон и домой? Бедный Ватрушка меня совсем потерял...». Осторожно старик поднес кружку к губам, боясь обжечься. Оказалось, и кружка, и бульон успели остыть, пока он размышлял. Большими глотками старик выпил содержимое и подумал: «Так и лось остынет. Когда я его найду, он уже будет холодным. А если нет, то я подожду. И уже тогда пущу кровь на мороз. Она оледенеет и не будет пахнуть. Мясо и шкуру я закопаю в снег. И закопаю окровавленный снег. И даже не говори, старик, что не будет смысла возвращаться».

 

Прежде молчаливый, лес наполнился шумом качающихся деревьев. Из этого шума выделялся странный непонятный гул, который всё нарастал. Старик запрокинул голову и увидел движущиеся по небу мигающие красные фонари. «Самолёт, – сообразил он. – Может быть, «Боинг» или наш «Ил», какой там… девяносто шестой. Куда же он летит? На таких самолётах летают через всю страну. С востока на запад». Старик представил себя с высоты птичьего полёта: ни в одну из сторон не была видна даже грунтовая дорога, только лесная чаща, и вот он дрожит, сидя на брёвнышке. А над головой, в небе, самолёт с людьми. Даже если все пассажиры летели по пустяковым делам или вовсе безо всякого дела, полёт над землёй приумножал их значимость, особенно восхищая человека, который от накатившей слабости предпочитает мёрзнуть, а не собирать дрова на большой костёр. Погоня за лосем, все свои думы и заботы показались старику недалёкими, отставшими от широты взглядов и поступков других. Но тут же старик подумал, что и сам не раз летал на самолётах, и ничего, кроме аэропортов, воздушных ям и стюардесс с пирожными и напитками, ему не запомнилось, и даже вид из иллюминатора на ночную столицу в памяти был неотличим от подобных фотографий, которые ему доводилось видеть.

«Какой же это самолёт? Это железная птица», – развеселил себя старик и с улыбкой смотрел «птице» вслед, пока она не скрылась из виду в надвигавшейся снежной туче. И тогда уже вздрогнул от страха. Огромные размеры тучи были видны по исчезавшим на её пути звёздам.

Беспомощно старик дожидался рассвета. Из темноты, в которую он смотрел, вылетела первая снежинка. Она кружилась и блестела в свете костра, достаточно далеко от его жара, чтобы растаять. При желании её можно было поймать ртом и ощутить вкус. Старик наблюдал за ней до последнего, как она опустилась точно в лосиный след.

 

Старик шелохнулся, и снег осыпался у него с плеч. Он сунул в огонь самодельный факел из шерстяного шарфа и связки сухих веток. Подсвечивая дорогу, старик отправился по следам. Выиграть этим он мог не более десяти-пятнадцати минут. Спустя это короткое время дорога и так будет видна, но уже сил не было бездействовать и смотреть, как валит снег крупными хлопьями. Следы лося к этому времени наполнились наполовину, и их остроугольный разлом округлился бахромой.

«Теперь я от тебя не отстану, – думал старик. – Эта ночь меня совсем доконала. Домой я уже не дойду. Если не поем как следует. А значит, мне одна дорога: срезать себе на жаркое у тебя с хребта. Или поджарить рёбрышки? Нет, всё-таки с хребта. Или с шеи? Хорошо, что больше не надо сомневаться: бросить тебя или нет. А то бы я точно бросил: «Бывай, как знаешь – махнул на тебя рукой. Извини, мол, если что не так». Что бы ты, интересно, подумал? Ты бы умер тут же – зачем идти. Ты и так мёртвый. Но я всё равно буду разговаривать с тобой, как с живым».

Факел погас раньше, чем рассвело, и несколько минут старик стоял на одном месте, не различая дороги.

 

Свежий снег лип к лыжам, и идти было труднее, чем накануне. Порой у старика кружилась голова, и если в этот момент начинался ещё и кашель, то он совсем терял направление и мог забурить в валежник или напороться на ветку дерева. «Что делать, когда заметёт следы? – думал и думал старик. – Радоваться, что я сделал всё, что мог? А что я сделал? Погубил себя с чистой совестью. Это большое дело. Но какое бестолковое! Ладно тебе, старик. Ты всегда думаешь о плохом, чтобы радоваться, когда не сбылось. Оставь эту игру и лучше смотри вперёд, и готовься прыгать от счастья». Каждый более-менее подходящий по размеру и форме сугроб старик принимал за припорошенную снегом тушу лося и уже был готов упасть на колени, возвести руки к небу и сладко зарыдать, но, подойдя ближе, убеждался, что это один только снег.

«Хуже всего, что туча просто сыпет и сыпет, – думал старик. – Лучше бы она специально хотела меня прикончить. Я бы хоть проклял её. А так мне остаётся проклинать лося. А что его проклинать, если он мёртвый? Такие раны не заживают. Если бы я сам не видел, как всё случилось, то давно бы бросил это нечистый след – куда он заведёт! Мне нужно потерпеть. Меня уже тошнит от этого «потерпеть…». Что мне нужно, так это позвонить дочери». Старик оттянул ворот куртки, расстегнув пуговиц больше, чем требовалось, и достал телефон из внутреннего кармана. Дрожащим пальцем он еле попал на кнопку включения и уставился в загоревшийся экран – связи не было. Тогда он прикрыл экран от снега и света, но связь от этого не появилась.

– Много ли я понимаю в телефонах, – весело сказал старик. – Я до сих пор не умею набирать сообщения. В списке контактов он отыскал имя дочери «Рита», нажал «вызов» и приложил телефон к уху… – кроме собственного дыхания, ничего слышно не было. Медленно опуская руку, старик вёл телефоном по щеке, ещё на что-то надеясь, и когда телефон соскользнул с подбородка, он быстро убрал его в карман, стараясь ни о чём не думать, как будто и не делал этой попытки.

Старик посмотрел вперёд и ещё более упал духом. Лес перед ним был везде одинаковый: просека, по которой следовал лось, обрывалась, и пропадал ориентир на случай, если полностью заметёт следы.

– Ты как знал, – не выдержал старик. – Чёрт, а не лось. А может, и правда, впереди чёрт. Копыта да копыта. Махнулись где-то. Я ещё буду не рад, когда нагоню. Даже если так, мне надо идти. Я уже отведал белку, осталось отведать чёрта... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2016 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению января 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.

 

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Актуальные букмекерские конторы для профессионалов для ставок на спорт
Поддержите «Новую Литературу»!