Moscow-city blues

Десятого января я возвращался домой.

В субботу, в середине дня, в метро людей мало: нет толкотни, суеты, усталость не висит над головами липкой пеленой. Я вошел в вагон и встал у дверей – сесть не захотелось, да и выходить уже скоро.

Станция и перегон, темнота и свет. Я смотрю на отражения в стеклах дверей и только несколько подростков (совсем мальчишек) стоят и болтают рядом со мной. Вдруг один выкидывает руку вперед: "Хайль Гитлер!" – легко, непринужденно, ловко. Товарищи смеются в ответ.

Пассажиры молчат и думают о своем. Я думаю о своем, об интересной встрече сегодня, вспоминаю свой дом, воскрешаю в памяти музыку Robert Rich, я спокоен.

Проходит секунда, вторая...что-то изменилось и в воздухе, и ... вот мы на станции, состав замедляет ход.

Мальчик идет быстро. К нему. Грузину? Татарину? Черкесу? С большим носом и маленькими, грустными глазами.

Мальчик делает удар ногой – быстро, точно. Туда... между грустными глазами и большим носом... ботинком на толстой, рифленой подошве.

И они уходят. Все они, эти почти мальчики – почти звери, выходят спокойно. Они улыбаются и их лица остаются в моей памяти навсегда.

Темнота туннеля, кровь на полу вагона. Я не умею останавливать кровь, а могу лишь отдать мужчине свой платок. Что бы я нашелся сейчас сделать? Голосит женщина и по вагону прокатывает ужас. И время словно исчезло, и я не могу дышать.

Состав замедляет ход, и на станции мы выходим. Людей здесь почти нет. Я и Та Женщина выходим вместе с мужчиной – мы придерживаем его под руки. А он плачет от бессилия. Нос у него сломан. А второй глаз почти выбит и заплыл кровью. Каждую минуту он срывается на крик от боли и отчаяния.

Пассажиры обходят нас и двигаются к эскалатору. А на платформе люди словно застыли. Еще секунда, две и страшная декорация остается только в моей памяти.

У меня есть телефон – говорю я, – Мы можем вызвать врача, если поднимемся на поверхность. Женщина кивает мне, что-то говорит, но я почти не слышу ее. Мы становимся на эскалатор, а за нами, через все платформу тянется след из маленьких, мокрых, липких красненьких кружочков.

Сразу после эскалатора отделение милиции. Дверь, дежурный, сигарета, сломанный телефон. Что случилось? Когда? Где? Приметы? Дай посмотрю..... Ой бля, да что они сделали гады...!!! Савельев!! Савельев!!!! Твою мать (удар по телефону), пятеро мужчин, 18-20, 170-180, Дубровка, Кожуховская!!! Да не 5-20! 18-20 $%&#@!!!!!

Вызовите врача – это уже мой глос, – вызовите скорую! Помогите!! Он не слышит меня, этот дежурный, мне показалось, что он и сам не знает что делать.

И мы уходим – я и женщина. Действие останавливается, мужчина провожает нас горьким взглядом – и от сердца откатывает – вроде второй глаз не тронут.

Дверь, коридор....я машинально дотрагиваюсь до плеча женщины, а она отскакивает, как от удара током.

До свиданья, – мои слова.

До свиданья, – ее голос.

Я заворачиваю назад к эскалатору, спускаюсь на платформу. Здесь в этот час почти нет пассажиров, но наш алый след успел превратиться в коричнево-черную грязь. Смотрю на часы...прошло каких-то пятнадцать минут, а мне показалось...а вот и поезд.