Уран

На чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Табиб подошёл к айвану, где в тени шах-тута положили больную. Он открыл её лицо, закрытое тёмной вуалью, чтобы узнать её состояние. Время близилось к полудню.

Лекарь увидел полуоткрытые глаза, молодой, лет пятнадцати-шестнадцати, девицы, буйную копну длинных, до бёдер, волос, цвета спелого каштана, которые в солнечных лучах отливали золотом, белые шею и лицо цвета розоватого мрамора, густые ресницы и брови были черны, словно окрашены. Всё говорило, что девушка в целом здорова, под её платьем угадывалось спелое женское тело, несмотря на молодость. Но дыхание было слабое, а пульс замедленный.

Лекарь ещё раз взглянул на лицо девушки и отшатнулся. Её глаза были открыты полностью, но взгляд был отсутствующий, словно он смотрел сквозь Табиба, видя только то, что за ним. Но не это поразило лекаря. Эти глаза цвета бездонного неба, с точкой-бездной зрачка... Они были цвета индиго, цветом лепестков цветка цикория, цвета самого ценного вида ладжувара с вкраплением золотых точек, которые светили из глубины, как звёзды из глубины неба, они и мерцали как звёзды.

Хаким Санг ибн Табиб вспомнил: он слышал, что к востоку за хребтами Сафет Хырс, севернее Восточного Бадахшана, вдоль реки Джейхун имелись глубокие труднопроходимые, а местами недоступные ущелья, образованные реками, впадающими в Джейхун.

В одном из ущелий, гласила молва, жили рослые красивые синеглазые, с волосами тёмно-коричневого оттенка с золотым отблеском, люди. Местное население их называло Согдами. На самом деле это были арии, часть которых десять тысяч лет назад осталась при исходе гипербореев из равнин Сумеру на юг, в земли, которые сейчас занимают Индия, Афганистан, Пакистан и Иран. Они заселили труднодоступную долину одной из рек, где было немного земли для посева, а на склонах гор росли фруктовые деревья. В реке они ловили рыб-барбусов и по возможности охотились на горных козлов, а силками ловили птиц: кекликов и уларов. Оторванные от своего народа, но благодаря изоляции, они сохранили свой великолепный генотип от смешивания с соседними этносами.

Лекарь не видел никогда ни одного человека из так называемого народа согдов, но увидев девушку и, вспомнив предания, он, не сомневаясь, понял, – это согдианка.

 

Они отошли с купцом в сторону. Лекарь объяснил купцу, что хотя по виду девушка выглядит здоровой, а проявлений внешних признаков болезни нет – она умирает.

Он с подобным не встречался и пока сказать ничего не может. Но к вечеру придёт его ученик, сейчас он ушёл на ту сторону реки Фан-Кафыр проверять силки, поставленные на горных куропаток. Он не занимается лечением, но с благословения бога Уран Хан-Тенгри^[15], который открывает ему глаза, он объясняет и лечит болезни, которых лечить никто не может, и о которых никто ничего никогда не слышал. Приходи, купец, к заходу солнца, и может... да поможет Уран, Ур захочет, и тогда мы будем знать...

 

Помощник пришёл домой, когда солнце перевалило зенит. Он принёс две куропатки. Они с Табибом приготовили их, раскинули дастархан^[16] на айване, поели и стали пить чай. За чаем лекарь сообщил ему о больной девушке и её непонятной болезни, и попросил Дивону посмотреть её. Они встали с айвана и пошли в маленькую комнату, где на полу, устеленном кошмами, на одеялах лежала больная. Они вошли в комнату. Лицо девушки было прикрыто тонкой кисейной материей от надоедливых и назойливых мух. Табиб открыл лицо девушки. Её глаза были закрыты. Что-то такое поразило в девушке ученика. Не глядя на лекаря, он повернулся и выбежал через низкую дверь во двор. Табиб был удивлён, ученик никогда не вёл себя таким необычным образом. Прикрыв кисеёй лицо девушки, он вышел во двор. Ученик сидел на краю небольшого крохотного хауза^[17], в котором скапливалась вода из небольшого родничка с горьковатой водой, непригодной для питья, но там водились пиявки, которых лекарь использовал при лечении больных. Из этой небольшой ямки, которую нельзя было назвать бассейном, они брали воду для хозяйственных нужд, поливали цветы около дома, а излишки по арыку отводили к деревьям сада. Дивона смотрел упорно в зеркало воды хауза, в котором он видел отражение неба. Табиб присел рядом. После непродолжительного молчания лекарь попросил у него совета и поинтересовался, что можно сделать для больной. Дивона повернулся к Табибу лицом. Такого ещё лекарь не видел: это было не лицо его ученика, а незнакомая маска. Смотря на учителя отсутствующим взглядом, он сказал: душа её покинула тело её сразу же, как я вышел через узкую дверь во двор. Больше он не произнёс ни слова. На все вопросы лекаря ученик лишь отрицательно мотал головой. Он перестал разговаривать.

Ничто не добившись, Табиб пошёл в комнатушку к больной, чтобы удостовериться в последних словах ученика. Девушка лежала в таком же положении, в каком он её оставил. Лекарь снял покрывало с лица. Ничто не говорило о ее смерти. Лицо было свежо, кожа не потеряла своего оттенка. Создавалось впечатление, что девушка спит глубоким сном. Лекарь осмотрел её. Он был старый и многоопытный лекарь. Многих он вылечил, ещё большим он был последним свидетелем перед уходом к Богу.

Дыхания не было, как и пульса, лицо не было отмечено печатью Ангела Смерти – Азраила, но душа уже покинула тело. Старый лекарь вышел во двор и возлёг на айван. Он вдруг почувствовал груз своих лет и приближение конца дней своих. А на дворе цвела Весна...

 

Незадолго до восхода солнца пришёл купец. Лекарь ему рассказал всё как есть, заодно объяснив, что ученик пришёл тогда, когда девушка уже была при последнем вздохе. Он не стал ему объяснять необычное поведение ученика, посчитав это излишним.

Купец захотел сам посмотреть девушку. Они с Табибом прошли к ней. Купец был из тех, кто много видел и много знал. Посмотрев на девушку, он понял, что она отошла в мир иной. Прикрыв ей лицо, они вышли во двор. Табиб пригласил купца попить чай. Купец с охотой согласился, а лекарь пошёл ставить кумган^[18] на очаг во дворе, чтобы вскипятить воду. У купца с собой в мешочке из тонко выделанной кожи был зелёный китайский чай. Это была редкость для горного кишлака, многие даже и не слышали о таком. Они в основном пили чай из трав, которые собирали в своих родных горах.

На раскинутом дастархане^[19] лежали сухофрукты: инжир, тут, барбарис, плоды мелкого урюка, изюм. В центре стоял фарфоровый чайник и три пиалы. Эту драгоценность лекарь привёз с собою из Кашгара. Разломив лепёшку на четыре части, одну часть взял себе, другую положил ближе к купцу. Разлил чай по пиалам. Молча выпили по пиале и, соблюдая ритуал, брали сухие фрукты по ягодке и бросали в рот, долго пережёвывая.

Купец был араб, в годах, ещё крепкий, с лицом благообразным и чёрной бородой с клином седины по центру. Борода была ухожена, как и он сам. Он был полон достоинства, и поведением своим подтверждал это. Взгляд его чёрных глаз смотрел на человека как бы из глубины веков, и эта мудрость из века успокаивала и располагала.

Начался неспешный разговор. Как положено, говорил гость, а хозяин слушал.

 

Купец был по рождению араб, из племени курайшидов, в котором родился последний Пророк, и звали его Хусейн Али Фатх иль Баба. Он, как и Пророк, с детства ходил с торговыми караванами, и побывал везде, где пролегали торговые пути азиатских торговцев. Со временем он сам стал купцом, и уже не был рядовым караванщиком, а был главным в торговом караване, его Буз Баши, то есть головой.

Он стал богатым, но продолжал торговлю и водил караваны с купцами, которые также занимались торговлей. Ходить с караванами, водить караваны стало смыслом его жизни, её сутью, а торговля превратилась в привычку, украшающую его жизнь и придающую смысл его жизни путешественника, ибо до денег он был не жаден, тратил их разумно, золота и серебра у него было в достатке.

Последний торговый караван, который он провёл, был особенно удачен.

Он закупил в Восточном Бадахшане всё, что намечал: камни-самоцветы, в том числе, отменные лалы и великолепные камни ляджуара, было немного и золота. Но самой главной удачей было приобретение этой девушки – согдианки. В одном из селений Восточного Бадахшана, Кухи-Лал, был у него друг, местный житель, достаточно зажиточный, по имени Муматшо. У него был один сын, больше Бог не дал, и был он здоровый и сильный, с ногами жилистыми, как у горного козла, удачливый и смелый охотник. Он по делам охоты уходил далеко за пределы своих гор и своего ущелья, в котором раскинулся его кишлак. Так далеко, что ни один охотник из его селения туда не заходил. Однажды он привёл с собою необыкновенную девушку, видом отличающуюся от жителей кишлака. У нее были глаза как небо, длинные, до бёдер, каштановые с рыжиной волосы и кожа с ровным, еле заметным розовым оттенком. С мохнатыми ресницами и чётко очерченными красивыми чёрными бровями. Такой красоты жители селения не видели. Было видно, что девушке нравился крепкий, сильный охотник, сын Муматшо, сам же он заявил, что эта девушка его невеста, и сказал отцу, чтобы тот устроил свадьбу-туй, согласно обычаям кишлака. Отец не был против, тем более что в кишлаке было мало девушек, по возрасту подходивших к замужеству, так получилось. К тому же мудрые аксакалы понимали, что всё население кишлака в той или иной степени находится в родственных связях, близких или дальних. Поэтому невест брали из соседнего поселения, находящегося в соседнем ущелье, а своих девушек отдавали в жёны соседнего кишлака. Справили свадьбу согласно обычаям, на которой были все жители кишлака Кухи-Лал.

Молодые прожили год в любви и согласии, родилась дочь, она была точной копией матери. От отца она ничего не взяла.