А из пуза карапузы…

 

 

Безсюжетное повествование о существовании,
безсодержательных записок огрызки,
бессмысленные заметки о детках –
Просто вылилась капля чего-то,
мелковато, а все же работа...

 

 

 

 

Место действия – где монстры обычно гуляют.

Время действия – когда монстры обычно гуляют.

Действующие лица:

монстров не оказалось,

кровожадные герои – два, полны сил и энергии,

случайная жертва – одна, пол еще мужской, но возраст безнадежный.

 

Дед шел неторопливо, наслаждаясь весенней прелестью солнечного дня. Пронзительно орали коты, исторгая из недр своих облезлых душ любовную песнь недосягаемого счастья, какая-то неизвестная собака самозабвенно испражнялась в песочнице, бодрые старушенции бодро шагали взад-вперед, активно вдыхая в себя все, что можно, и выдыхая вовне все, что не нужно, чахлые девицы перебирали длинными ногами в тщетной попытке дойти куда-нибудь… А дед просто брел, вонзив тело свое в самый центр улицы и наслаждался наличием себя в мире и мира в себе.

– А мы найдем его и убьем. Да? – звонкий детский голос прервал ровное течение его плавных мыслей. Он с неодобрением обернулся, взглянув на румянощекого и кудрявого отрока лет пяти, держащего за руку шарикоподобного карапуза, с невиннейшим видом больших голубых глаз глазеющего по сторонам. Чуть поодаль шагала еще довольно молодая особа, сохранившая определенный набор своих женских прелестей и открыто являющая их миру в частичной обнаженности рук, ног и зоны декольте. Мама. Молодая мамочка. Лицо деда прояснилось, туловище напружинилось, а душа заискрилась всеми красками своих благороднейших чувств: чутким умом, любовной терпимостью, ну и так далее, вплоть до неистребимого оптимизма и непоколебимой веры в молодежь и грядущее процветание России.

– Какое прелестное зрелище – мама и дети. Вот оно святое предназначение женщины – с умилением проговорил он. Старший мальчуган, ясно глядя ему в глаза, отчеканил:

– Мы его найдем и убьем. И зарежем. И еще изрежем на мелкие кусочки. Монстра.

Дед вздрогнул, вздохнул и сокрушенно покачал головой, искоса поглядывая на женщину, равнодушно переживающую трагедию нравственного разложения своих сыновей. Потом повернулся и медленно зашагал дальше, чувствуя за спиной раздражающее шарканье детских ботинок.

– Вначале мы отрежем ему руки. Да, Гриша? – пискляво и жизнерадостно вопил идейный вдохновитель.

– Да. И ноги, да? – деловито вторил ему чуть приглушенный басок.

– И нос, и глаза вырежем. – вдохновенно продолжал Паша, рассеянным взором таращась вперед.

– Да, и вообще голову отрежем. Паш, понимаешь?

– Понимаю.

Дед зашагал быстрее, пытаясь оторваться от малолетних садистов. Но детский лепет не умолкал, неумолимо преследуя по пятам.

– Паша, а что мы еще ему отрежем?

– Да еще много чего осталось. Уши можно.

– Да, и пальцы, на ногах, да?

– Ну да, и на руках. А еще, еще… – Паша сдавленно хихикнул и опасливо оглядываясь на мать, громким шепотом произнес прямо в ухо брата – еще письку, да? Отрежем? А?

– Да – сатанински расхохотался Гриша.

Дед негодующе выругался про себя и, предельно убыстряя шаг, вприпрыжку побежал по улице, хватаясь поочередно то за сердце, то за спину. Гриша задумчиво поглядел ему вслед и пробормотал:

– Но сначала все-таки ноги, да, Паш?

– Да. Чтоб не убежал. А то они так бегают быстро, монстры эти.

Дед скрылся за поворотом.

 

О Режиме дня.

Ребенку просто необходим четкий и грамотно составленный режим дня. Существует четыре важнейшие потребности детского организма: есть, спать, испражняться и доставать родителей. И эти потребности нуждаются в постоянном и неусыпном контроле со стороны взрослого человека, которому необходимо в связи с этим составить Приказной акт о порядке регулирования основных функций ребенка, представив его всем заинтересованным лицам, как Режим дня, отпечатанный крупными буквами на листке форматом А4 и вывешенный в таком виде на самом видном месте. Не факт, конечно, что дитя самоорганизуется согласно этому режиму, но сам факт наличия этого документа придает определенность существованию ребенка во времени и пространстве, которые, как всем известно, беспредельны. Эта беспредельность одинаково невыносима и для детей и для их родителей, но если родители, подозревая о ней, уже достаточно владеют своими органами чувств, чтобы видеть, слышать и признавать только то, что хочется, то ребенок еще не столь совершенен. Поэтому его необходимо держать некоторое время в неведении насчет истинного положения дел. А мир ему стоит предложить в качестве упрощенной схемы – тесного, уютного, со всех сторон хорошо защищенного мирка, созданного и существующего по предельно ясным, хорошо прописанным, логичным правилам, где все и всегда происходит вовремя и к месту, к строго определенному месту. И желательно, чтобы место и время были прописаны заранее. Ребенку не нужны неожиданности.

 

Дети засыпают и становятся меньше. Они уже не заливают собой каждую клеточку пространства, они сжимаются в тугие комочки, занимая кусочек дивана, внедряются в него всеми частями тела – в едва освещенной комнате почти не различить их контуры, они сливаются со своим лежбищем, превращаясь с ним в единое целое. Нужно смотреть с более близкого расстояния, и чем ближе расстояние, тем весомее дети. Я стою к ним вплотную, я вижу только их. Они заполняют собой все поле моего взгляда, спихивая на окраины остальные предметы комнаты. Я гляжу на них в упор. Черты их лиц непривычно спокойны, дыхание едва колышет воздух, все глубже погружаются они в омут сновидений, все дальше убегают от меня. Там они совсем одни, в своем затаенном мире, я здесь совсем одна в затемненной комнате. Мы разделены тончайшей из оград, не пропускающей ни единого звука. Я вижу тени на их лицах, меняющие очертания, искажающие их лица, тоненькие всхлипы доносятся до меня или сдавленные смешки, такие чудесно неуместные в торжественной ночи, а может, и не торжественной, а обычной дрянной и пустенькой ночи. Это просто мои представления, мои выдумки – дети не ведают о них, они пукают и хихикают во сне, внося разлад в плавный ряд моих сумеречных мыслей, мысли начинают скакать, путаться, они пускаются галопом, удирают от меня и растворяются в самом темном углу комнаты. С каким просветленным лицом пердит Гриша. Длинные реснички покоятся на толстых щечках, на губах цветет благосклонная улыбка, ручонка привычно подергивает писюн – блаженно дрыхнет мой сын, окутанный вонючими испарениями своего организма. А Павлик еле слышно постанывает во сне, он сражается с пауками или покупает себе машинки, много, очень много машинок, играется с эльфами или съедает целый ящик шоколадных яиц, выуживая из них один за другим бронзовых солдатиков и рыцарей. Завтра с утра он расскажет мне все, что запомнит, а вечером перед сном я напою его мелиссой, чтобы он легче справился с тем наплывом впечатлений, что несут ему сны.