Про любовь, или Зачем нужны шпильки

 

 

 

Мама весь вечер дежурит в больнице, и домой вернётся только к полуночи. А я опять ухватился за рассказы Булычёва про Алису с пришельцами в Гусляре, и не могу оторваться.

Чего только нет в Космосе. Чудеса такие, аж дух захватывает! И ведь это – чистейшая правда. Какой-то мудрец говорил, будто бы всё, что только человек способен вообразить, в это самое время уже где-то обязательно существует. Выходит, что во Вселенной нет ничего невозможного. А мы, понимаешь, сидим тут у квёлого телевизора, и нам ни до чего нет дела...

Взять того же десятилетнего Кольку, моего младшего брата. Вон он, сорвиголова, весь день с пацанами лягушек ловил, грязнущий домой пришёл, уши в какой-то смоле, на лбу ссадина, теперь с голодухи, не помывшись, побежит на кухню холодильник обыскивать. Мамы нет дома, так он и про уроки забыл. Шалопай такой, что страх один, всё у него в последний момент, как у пожарных. Если бы не моё влияние старшего брата, совсем бы уже  от рук отбился. А мне сейчас так хочется на ком-нибудь новые знания испытать, сил нет! Ладно уж, хоть Колька рядом. Мелковат, конечно, для меня, но, как говорится, на безрыбье и рак щука.

 

На кухне измождённый голодом Колька держал в каждой руке по бутерброду с сёмгой, оставленных мамой «на всякий случай».  Видя, как чумазый брат жадно трескает за обе щеки, я едва не прыснул.

– Ну, что, много лягушек сегодня наловил?

Колька буркнул что-то в ответ  невразумительное, и я решил, что  теперь пора поделиться с ним моими новыми знаниями:

– А ты знаешь, Колька, по научной теории выходит, что уши у человека для того, чтобы очки не падали!

Колька запихал в рот последний кусок от первого бутерброда и вытянул лицо.

– Как это?

– А ты что думал, уши у тебя случайно выросли? Ты мутацию в школе проходил?

Колька неопределённо замотал головой:

– Угу.

– Думаешь, ушные раковины, – я приблизился и дёрнул Кольку за мочку облезлого уха, – на которые удобно вешать очки, это простое совпадение?

Колька округлил глаза:

– Я никогда не буду носить очки!

Схватив брата за плечи, я развернул его к себе лицом:

– Ну, посуди сам, Колька. Человеку всего каких-то пару тыщ лет. А на самом деле, и того меньше. Значит, он никак не мог успеть произойти от обезьяны. В смысле мутации. Согласен? Думаешь, почему обезьяна так похожа на нас с тобой? Не знаешь. А ведь из неё человека хотели сделать. Делали-делали, но ничего у них не вышло. Туловище ещё как-то получалась, а вот с мозгами – никак. А когда надоело им с обезьянами возиться, решили попробовать другой способ …

Колька спросил негромко:

– А кто это были?

Я прикинулся, что не расслышал глупого вопроса:

– Им нужен был продвинутый разум, а не просто чтобы по деревьям лазить…

 

Увлёкшись беседой с братом, я забыл, что отец сидит в соседней комнате и, по обыкновению, читает свежий номер своей «Комсомолки». Это у него ещё с тех пор завелось, когда он комсоргом у себя на курсе лекции о международном положении читал.  Газета зашуршала:

– А может, человека Бог создал?

Вообще-то, я люблю с отцом побеседовать. Только ведь у него такой характер, что он за просто так болтать со мной не будет. Разве только разговор завяжется серьёзный, да чтобы и настроение у него к тому располагало. Вероятно, именно сейчас всё так и было, и он, увлёкшись нашей беседой, решил поучаствовать. Но у меня своё. Я хотел сделать вид, будто меня не интересует проблема существования Бога, но внутри меня, в то же время, что-то уже закипало, готовое откровенным образом выплеснуться наружу, рассказать обо всём первому встречному. Я не вполне ещё осознавал в себе потребности тяги к отцу, и того, как часто мне не хватало его внимания и открытого признания. До сего дня юношеского максимализма во мне было с избытком, и вот теперь, вопреки внутреннему своему голосу, будто бы отвечая отцу, я делал вид, что продолжаю назидать Кольке:

– Понимаешь, Коля, они очень умные и всё могут. А самая удачная попытка у них – это человек. То есть, ты, Колька. – Я уставился взглядом на брата. – Или ты всё же из обезьяны произошёл?

– Не-а, это ты произошёл, – уверенно ответил Колька, – я меня мама родила!

– Вот я и говорю, что ты у них самая удачная попытка получился! – заключил я.

– У кого, у бо̀гов? – спросил Колька.

– Ага, Богу больше делать нечего, как с обезьянами возиться! Ты что, никак догадаться не можешь, про кого я говорю?

 

Разжёвывая брату примитивные вещи, я, на деле, всё ещё продолжал разговор с отцом. И аргументы у меня были самые серьёзные:

– Думаешь, обезьяна могла стать человеком, или что Бог человека придумал? За такое время и с таким браком человека мог слепить только другой разум: более умный, чем мы, но – гораздо глупее Бога!

– Умники! – зашуршала опять газета. – Умнее человека на свете нет никого!

– Они прилетели к нам с другой Галактики, когда нас ещё и не было, и решили создать на Земле самый продвинутый разум, какой только здесь возможен, – продолжал я, – с которым они, со временем, и сами смогут общаться: поиграть в шахматы, например, ну, там, или тапочки принести. Сначала им пришлось хорошенько изучить возможность жизни на Земле, вдоль и попёрек полазить по ней, орбиту подрегулировать, добавить чуток азота с кислородом в атмосферу, и только потом придумывать разум. Но не учли они, что зрение у человека будет падать так быстро, что сведет насмарку все их старания.

Надо сказать, в девятом классе мы уже прошли по генетике и основы инженерии человека, и кое-что из классической биологии. Поэтому-то я, например, запросто мог обсуждать варианты размножения с крутыми девчонками в нашей школе, с той же Милкой Воробьёвкиной. Которой, кстати, было бы лучше сменить свою смешную фамилию на что-нибудь поприличнее.

 

– Когда программа ДНК сбивается, – продолжал я, – нарушаются условия развития плода, и уши могут вообще не вырасти! А торчать они должны точно напротив глаз. Как у тебя. Так было задумано для очков.

В двери показалось улыбающееся лицо:

– Выходит, по-твоему, что человек – не случайная игра Природы, а чья-то выдумка?

Я не стал оглядываться, и продолжил:

– На Земле и до нас были люди, потому что мы здесь не первые. Но ушей у людей тогда ещё не было. К тридцати годам жизни у них резко падало зрение, и все они становились слепыми кротами. Потому что очки некуда было вешать. Жизнь становилась невыносимой. Редко кто  доживал до тридцати двух лет. Зрячие пользовались слепотой незрячих и мучили их. Поэтому-то Пришельцы и решили, что всех созданных ими безухих людей надо где-нибудь утопить и заменить их на правильных. Подтверждений этому, Коля, много в Библии. Там до Потопа, сколько ни ищи, не найдёшь ты ни одного человека, про которого можно было бы с уверенностью сказать, что у него есть уши. Разве только одна-две дырочки, чтобы выслушивать божьи указания. И  кстати, этим же можно объяснить моральное падение допотопных людей. Тебе ведь известна связь между совестью человека и его красными ушами?

 

Колька дослушал меня с открытым ртом и спросил:

– Кто сделал людей с ушами?

– Ну, ты как маленький! – сделал я большие глаза. – Инопланетяне, конечно, и сделали! А сейчас у них наверняка уже и новые идеи появились, скажем: как улучшить человека, – я пристально оглядел Колькину фигуру сверху вниз и обратно, – особенно в отношении человеческого вредного характера.

Колька хмыкнул и недоверчиво посмотрел на меня.

– А что, по-ихнему, ещё есть неправильного в человеке? – спросил он с ехидством.

– Ну, например, ты знаешь, зачем тебе две руки и голова? – сказал я.

– Голова, чтобы думать! – выпалил Колька.

– Видишь, – я задрал вверх мизинец, – ты не отгадал! Значит, голова не для того, чтобы думать. Голова нужна для того, чтобы шляпу носить, когда ей мокро или холодно! Понял? А руки, – чтобы ими чумазое лицо умывать и уроки вовремя делать! Вот и выходит, что даже мозги, и те у человека неправильные. Тоже менять пора. Ты объясни, Коля, почему человечек – такое хилое существо: то ему жарко, то холодно, то оно вдруг начинает стонать, когда мама попросит его сумку понести или в магазин за хлебом сгонять?

Отец усмехнулся, а я продолжал давить на Кольку:

– Ну, кому такой человек нужен? Чуть погода меняется, ему уже плохо.  То давление его душит, то от сквозняка умирает. А к старости и вовсе беда – отрежет ему доктор что-нибудь в животе, он так потом и мучается до ста лет у телевизора!

 

Колька уже вовсю ёрзал на стуле, готовый в любой момент удрать от меня.

– Я давления не боюсь! – сказал он. – И никогда старым не сдохну! А ты,  – он уничижающе посмотрел на меня, – вырезай себе всё, что хочешь, раз такой умный, и сам мучайся до ста лет!

– Но зачем-то же люди нужны на Земле, – сказал опять отец. – Люди и есть, наверно, те самые овцы, о которых говорил Христос?

– И пойдут на прокорм своим создателям! – закончил я его мысль, не подозревая даже, что отец только что вычитал об овцах в новом номере «Комсомолки». – Пришельцы выращивают людей только до поры до времени. А потом…

Я придвинулся к брату, отрезая ему путь к побегу.

– Вот, посмотри, Колька, как устроен человек. С одной стороны – он весь, как недоделанная скульптура. Ногти, волосы на теле, короткий хвост в виде ненужного копчика. Но с другой стороны, – есть на туловище и признаки работы дизайнера…

Колька ожил, услышав знакомое слово «признаки»:

– Что ли инопланетяне под призраков косят?

Чтобы подбодрить Кольку, я  поддакнул:

– Да, они любят под призраков косить. Особенно ихние женщины-инопланетянки.

 

В присутствии отца мне вдруг захотелось перевести разговор на женскую тему:

– Вот, сравни, например, мужчину с женщиной. Кто из них больше на призраков похож? Думаешь, у девчонок случайно всякие там ресницы длинные, щёки румяные без бороды, и все такие секреты? Да и вообще, тебе не кажется странным, что они и не очень-то на нас похожи? Но, с другой стороны, Коля, одной их красивости ещё мало, чтобы вот так вот легко заманивать нас в сети. Согласен?

Обречённый слушать меня, Колька не проявлял признаков жизни.

– Когда мужчина смотрит на какую-нибудь симпатичную особу, у него из гена желания, по науке, должен вырабатываться гормон  любви. Только без женской красоты у мужчины никаких гормонов не получается. Тогда бы мы ничем не отличались от твоих лягушек. С этого всё и начинается…

– С гормона? – шевельнулся Колька.

Я обречённо кивнул:

–  … и производство людей, и заселение планеты. Мы, мужики, выполняем программу пришельцев, наших настоящих родителей, Коля. Работаем. А любовь – это только результат наших вложений в любимую женщину.

 

Я почувствовал, что меня качнуло куда-то в экономический оборот, но останавливаться не стал. У меня была своя теория:

– Даже рассорившись в пух и прах, мужчина продолжает любить женщину, как объект своих расходов. И ещё – как личность, которая лучше остальных ценит в нём качества, не замеченные другими женщинами. Вот я, например, Воробьёвкину завтра в кафе приглашу. Ради эксперимента.  Посидим, то да сё, пригляжусь поближе – что за человек, угощу её чем-нибудь вкусным и подороже и посмотрю потом, какой результат будет от моих вложений. У тебя есть, Коля,  двести пятьдесят рублей, я тебе потом сразу отдам?!

Утомившийся Колька не ожидал такого вопроса и смотрел на меня, как домашнее животное смотрит на новые ворота.

– Ты Милу с нашего 9-го А  помнишь? –  спросил я. – Как она тебе?

– Воробейкину, что ли? – ляпнул Колька, коверкая фамилию.

– Сам ты воробейкин! – вспылил я и тут же поправился. – Но ты по-своему прав,  фамилию ей менять надо. А то никто замуж не возьмёт. И что же, Колян, ты так до сих пор и считаешь, что ресницы у девчонок просто так придуманы, чтобы вода в глаза не попадала?

Колька молчал.

 

– Опять не отгадал. Чтобы глаза не мокли, хватит и твоих обгоревших ресниц. А длинные нужны для красоты. И женщины этим пользуются. А так как все считают себя красивыми или симпатичными…

Я не успел договорить.

– Симпатичные женщины? – оживился Колька и кривляво залыбился. – Это, что ли, Воробейкина Милки-Вэй? – вспомнил он школьную кличку  Воробьёвкиной.

– Не Воробейкина, а Воробьёвкина! – захлебнулся я. – Ты, что ли, никогда не встречал симпатичных женщин?

Колька сделал брезгливое лицо, будто и вправду никогда их не встречал, и это уже вывело меня из себя.

– А ты помнишь, как вчера с пацанами в подъезде под лестницей прятался?

Колька посмотрел на меня исподлобья и прошипел сквозь зубы:

– Не помню.

Я вспылил.

– Ну да, не помнишь! А я ведь тогда подслушал ваши все секреты! И тебя потом подозвал, чтобы ты в магазин сходил. Вспомнил теперь? – Я уже готов был сожрать Кольку живьём.

– Не помню! – нагло ответил он. – Это не меня, а тебя тогда мама за хлебом посылала!

– Не ври, Колян, не мог ты забыть, как пацаны канали тебя: почему, мол, не куришь вместе с ними, почему у тебя морковка ещё не выросла... – выдал я, наконец, брату все свои самые весомые аргументы.

Брат брезгливо поморщился. Отца в дверях уже не было.

– Зачем мне морковка!? – прошипел он мне в самое ухо.

– А тебе разве не говорили пацаны? – Я тоже зашипел Кольке в самое ухо. – Рассказать, что ли?

– Чё рассказать?

 

Мне оставалось только вздыхать от такой бестолковости, и я решил-таки ему рассказать:

– Понимаешь, Колька, в морковке все витамины. Если она ещё не выросла…

Кажется, я сразу же начал путаться в объяснениях, не находя нужных слов, но Колька, не дав договорить, просто убил меня своим враньем:

– У меня – выросла! – заорал он.

Голова отца опять появилась в дверях кухни:

– Вас тут послушать, так всё только одни инопланетяне и придумали, а человек уже сам ничего и не может! Даже морковь с капустой вырастить!

Отец не догадывался, о чём мы только что говорили с братом, а может, просто сделал вид, что не догадывался, поэтому я, чтобы довести до конца мысль, отвернулся от них обоих и принялся намеренно громко чеканить каждое свое слово:

– Вот потому-то девчонки и выкаблучиваются – «Посмотрите, мол, на нас, какие мы хорошенькие! Без нас, ведь, вы и вовсе пропадёте...» Природа, видите ли, позаботилась о красоте. А то, что такими их дизайнеры с другой планеты сделали, им даже и в голову придти не может!  Так уж они устроены. А люди, между прочим, ещё и размножаться должны. Для этого и придумали пришельцы все эти штуки с румяными щёчками и длинными  ресницами. Но, как ни смешно, Колька, ноги у них, скажу тебе по секрету,  короткие. Недоработанные. Они их всё время шпильками удлиняют. Иначе не будет никакой рождаемости…

Я говорил-говорил, пока вдруг не понял, что отец уже вовсю дремлет на диване, прикрывшись газетой, а след Колькин и вовсе давно простыл.

«Это ж надо, совсем ведь мелкий, а какой врунишка растёт!» – подумал я, закрывая книгу с фантастикой. – Выросло у него! А что будет, когда вырастет?».