Верности добьюсь!

 

 

 

Сосед и кролик

 

писано в год Кролика (Кота)

 

То было раннею зимой.

Однажды на обед

отведать кролика домой

позвал меня сосед.

 

«Зову тебя лишь одного!» –

оказывает честь.

Ну, почему бы у него,

и правда, не поесть!

 

Вдвоём по рюмочке... того...

Дымится закусон!

Но тут, к несчастью, у него

заблеял телефон.

 

Метнулся он как молодой,

посверкивает плешь.

Мне по пути махнул рукой –

мол, не стесняйся, ешь.

 

Я для приличия его

немного подождал.

Но запах... Запах!.. Охо-хо!.. –

вконец меня достал.

 

И, потихоньку от него

налив себе опять,

я начал кролика того

серьёзно уплетать.

 

А он всё треплется, дебил!

Меня объяла злость.

Я на тарелку положил

обглоданную кость.

 

Выходит, мать его ети.

– Ты, братец, опоздал!

Я с аппетитом уж, прости,

своим не совладал.

 

До крошки кроличка подмёл,

пока ты в телефон...

Гляжу – как майский куст расцвёл,

расцвёл в улыбке он.

 

– Тебе понравилось?

– А то!

Прекрасный кролик был...

Помог он мне надеть пальто.

До двери проводил.

 

За дверью, словно на звонок

продолжил отвечать,

сказал: «Теперь в половичок

уж мне не будет ссать!».

 

А я площадку пересёк –

мы с ним живём дверь в дверь –

к чему бы это?.. Не усёк:

«В половичок... Теперь...»

 

Мне отворила дверь жена.

Я на неё гляжу:

она ли это? Не она?..

Лица не нахожу.

 

Сказал ей:

– Что случилось, мать?

– Наш Мурзик... Боже мой!

С утра как вышел погулять,

Так не пришёл домой!

 

Жену я начал утешать

свою, как только мог, –

и мигом вспомнилось опять:

«Теперь... В половичок...» –

 

слова соседа, через дверь,

в подъездной тишине!

И утешение теперь

понадобилось мне...

 

На унитазе я сижу.

Желудок чист и пуст.

Зато в душе, я вам скажу, –

столпотворенье чувств.

 

Сосед-то, как открылось мне,

он вовсе не тупой!

И к молодой его жене

я больше ни ногой.

 

 

 

И смех, и грех

 

 

Водные приключения

 

Рассказывал геофизик Гера.

– Сколько, по-вашему, может человек находиться под водой? Минут пять?

Разговаривая, он выворачивал нижнюю губу, отчего становился похож на молодого Поля Робсона.

– Может, и побольше, если тренированный, – отозвался кто-то из темноты. – Минут семь...

Гера сверкнул белками, отчего ещё ярче напомнил своего далёкого двойника.

– Сорок минут. И даже больше.

– Да иди ты! – зашумела братва. – Это если в акваланге…

– Или с трубкой.

– Или Ихтиандр...

– Ихтиандер, – выкатывая из пепла горячую картофелину, усмехнулся Гера. И перекидывая её из ладони в ладонь, добавил: – Вася Балышев. «Южуралнефтегеофизика», водитель-оператор.

– А у нас, когда я ещё пацаном был, амфибия в Самарке потонула, – ни с того ни с сего вспомнил я. – Так в ней лейтенант военный трое суток под водой был.

– Чего-о?! – изумилась компания, не исключая и Геру.

– Да. Трое суток достать не могли. Водолазов вызывали! Потом кое-как тремя лебёдками зацепили. Еле выволокли. Разлив был большой. Он проскочить хотел, а его закрутило и льдиной шарахнуло.

– И что?.. Живой? – нарушил тишину чей-то недоверчивый голос.

– Да откуда живой! Трое суток…

Возникло оживление, и мне пришло в голову, что, может быть, я думал о товарищах немного лучше, чем следовало.

– Во, так и Вася твой, поди! – с весёлым запалом крикнул кто-то Гере.

– Ничего подобного, – спокойно отозвался тот. – Вася Балышев так и работает до сего дня. Недавно его встретил. Здоров как бык. Ряшку такую наел, что боже мой!

И в воцарившемся молчании продолжал.

– Год был, кто помнит, дождливый. Залило по самое «не могу». Дня без дождя не проходило. Диковинка для наших мест, но факт. Ох, и намучились тогда, по этой грязи. Главное: прольёт дождь, промочит всё на свете, а потом солнце как вжарит – жуть. Пар такой, что дышать нечем. А потом опять как прольёт... И так всё лето.

Но дело не в этом. Едем мы, стало быть, на ЗИЛ-157, в будке. И по такой погоде возле распахнутых дверей сидим, покуриваем. А машину по колее мотает – туда-сюда, туда-сюда... Весело.

И вот возле деревни одной – называть не буду, вы её всё равно не знаете, – дорога так в обход идёт, и на плотину. Пруд у них там. Да здоровый – не пруд, а целое водохранилище. А плотина земляная. И конечно, тоже мокрая вся, аж блестит. А наш Вася лихо так на неё заскакивает, по газам – и тут его ка-ак мотанёт – и с плотины в воду.

До сих пор не пойму, как мы-то с Сашкой Журавкиным, напарником моим, снаружи очутились. Вот хоть убей: как вырезало из памяти это мгновение. У Сашки потом сколько спрашивал – тоже не помнит ни фига. Вот, как говорят, инопланетяне, кого из наших к себе берут, так потом у них из памяти это место вырезают, так что люди потом не помнят, что там было и как...

– И было ли вообще, – вставил кто-то.

– Ага, – кивнул Гера, даже не обращая внимания на иронию.

– Да... – продолжил он. – Всё произошло в какие-то доли секунды. Мы тут, на плотине, а 157-й – буль-буль-буль – смотрим – погружается. И скрылся весь уже, а всё побулькивает. Чувствуется: глубина немалая.

– Ещё бы: под плотиной – самое глубокое место, – поддакнули из темноты.

– Да. Пока в себя пришли, сколько-то там времени прошло. Но немного: минуты, может, три. Вспомнили про Василия. Что же он не всплывает, стервец? Подождали ещё чуть-чуть. Ни фига! Всё. Или ушибся, или что. Мигом одежду срываем – и под воду. Куда там! Не знали, какая глубина. Метров десять, небось, не меньше. Даже верха будки достать не можем. А вода... Муть сплошная, глаза бесполезно открывать. Во, ты говоришь, амфибию у вас через трое суток вытащили? А наш 157-й до сих пор там. Пятый уж год под водой.

– Что же не достали?

– Глубоко там. Яма, как мужики-колхозники потом рассказали. Бывший глиняный карьер. А к тому ж электроника всё равно в воде из строя вышла, экспедиционные материалы мы не копили, сразу в управу передавали, а всё остальное, начальство посчитало, на хрен не нужно. Так и похоронили.

Ну так вот. Поныряли-поныряли мы ещё. Хоть солнце и прижаривает, а дрожать начали – вот до чего донырялись. Присели на корточки, трясёт нас. Сашка часы из штанов вынул.

– Ого! – говорит. – Полчаса доходит, как сковырнулись. Я, когда раздевались, на часы машинально взглянул. Без десяти было, а сейчас почти двадцать минут. – И грустно так: – Ну, всё. Остался наш Василий... Царствие ему небесное.

– Хоть тело надо бы достать, – говорю уныло.

– Да не достанем мы его, – отвечает Сашка. – Ты же видишь.

Натянули мы штаны, закурили тут же, на корточках. Тяжело это: не война, ничего тебе такого, а человек – только что с тобой разговаривал, обижался, что прямо с поля с грязными ногами в будку залазишь («Я линолеум новый постелил, а вы тут!.. мать-перемать...»), и вдруг нет его. Не так просто, не до ветру вышел, а совсем нет. Нигде.

И тут, среди этих мыслей, ни с того ни с сего – раз! – и всплывает эта образина, вся из себя мокрая и небритая. Даже обидно, чёрт побери: мы тут о тебе столько уже хорошего успели надумать, с такой теплотой о тебе вспоминали – и всё коту под хвост.

Ну, это-то, конечно, только в первый момент. Потом-то мы взаправду обрадовались. Палку ему протянули, помогли на плотину взобраться. Пощупали для порядка. Васька как Васька. Даже, кажется, реальнее, чем до этого был. Потому что мокрый. Всё-таки нет худа без добра: из пруда вылез, а не из какого-нибудь там сухого места. Так что не понять, где снаружи мокрый, а где изнутри... Кто это там хихикает? Ничего смешного: хоть кому доведись.

А получилось так.

– Надо же было дураку полениться стёкла опустить, – рассказывал Васька. – Как были с ночи подняты, так и остались. И вот, когда до дна-то опустился, кабинка быстренько водой через низ наполнилась. Я – дверцу... Не поверите – не могу открыть. Стекло не опускается никак. Ну, всё разладилось! Да я ещё в панике. Пытаюсь ногой стекло высадить – никак. Давление, падло, его держит! Совсем уже с жизнью попрощался, но тут вверх насунулся. А там, под крышей… Воздух! Защемило его, и не пускает он воду-то, родимый. Вот я поднимусь, подышу-подышу, отдохну – и снова за стекло принимаюсь. Не знаю уж, сколько раз пробовал, но в конце концов удалось выдавить.

– Во такая история, – заключил Гера. – У 157-го, по счастью, крыша такая, округлая, наподобие купола. Здорово это кто-то придумал. Вот там воздух и собрался. Немножко, но на спастись хватило нашему Василию.

Думая, что рассказ окончен, все занялись картошкой. Каждый ел молча, по-своему переживая ситуацию и, как это бывает, где-то примеривая её на себя.

– Но приключения с водой на этом не кончились, – неожиданно опять раздался голос Геры.

Мы оторвались от картошки, собираясь услышать леденящий душу рассказ, в котором, возможно, будут крутиться водовороты, бурчать прорвавшаяся сквозь плотину вода или даже грохотать цунами.

– Решили мы в той деревне и заночевать. Нашли избу, в сельпо запаслись продуктами и сели отмечать наше чудесное спасение. И хорошо тогда посидели! А кто осудит: не каждый день люди от смерти спасаются. Ещё, кстати, неизвестно, что было бы со мной и Сашкой, не распахни мы от духоты дверцы будки.

По всем этим причинам набрались мы до чёртиков и повалились спать где попало. Но сон был беспокойный. С какого-то момента начал нас всех мучить жестокий сушняк. А надо сказать, что мы, предвидя это дело, поставили на стол чайник с водой. И всю ночь периодически вскакивали и к чайнику этому прикладывались.

Но вёл он себя как-то странно: удавалось лишь один раз глотнуть, а потом вода прекращалась. Словно клапан какой закрывался! Нам было, конечно, не до того, чтобы ломать над этим голову. Каждый поднимется, выпьет глоток, ругнётся и завалится снова. Одного глотка хватало ненадолго, приходилось то и дело вскакивать. И так всю ночь.

Только когда рассвело, кому-то пришло в голову приподнять крышку и посмотреть, что же там, едри её мать, такое, что напиться-то как следует нельзя.

– И что же там было? – заинтригованно спросили мы.

– Мышь. Как-то забралась под крышку, зараза, да и утопла там. И так утопла, что хвост прямо в носике чайника оказался. Он-то и служил направляющей. Потому и действовал этот «клапан» безотказно.

Да-а... Повезло ей в тот день меньше, чем нашему Василию.

Гера закончил рассказ, а мы ещё долго сидели у потухающего костра, крутя в руках остывающие картофелины.

 

 

 

Пересмешник (литературные пародии)

 

 

Верности добьюсь!

 

Я встану в шесть,

спеку тебе шарлотку,

и с чашкой кофе

принесу в постель...

 

Оливер Сергушин Сергей

 

И каждый день я буду – верь не верь! –

носить тебе в постель свою шарлотку.

И ты не влезешь ни в какую шмотку

и не сбежишь через вот эту дверь.

 

 

 

Искания

 

Ни платьев, ни сложных покроев –

. . . . . . . .

Из лёгких дыханье достала

 

Варвара Волкова, «Море»

 

Весь день я сегодня искала,

зигзагом по дому ходила.

Из лёгких дыханье достала,

из печени – то, что там было.

 

Насилу себя успокоив,

пошарила там, где не видно

ни платьев, ни сложных покроев…

И там ничего.

Как обидно!

 

Копалась в своей черепушке:

уж там-то найдётся железно!

От низа дошла до макушки –

И снова назад…

– Бесполезно.

 

Весь день –

и полночи! –

искала.

Мозги напрягала и зренье.

– Чего же?

– Эх, кабы я знала,

то сразу б нашла, без сомненья.

 

 

На минутку

 

Забежать на минутку,

А остаться на час.

 

Ольга Лебедева

 

На обед ели утку.

Вдруг раздался звонок:

забежал на минутку

институтский дружок.

Угловато, несмело…

Усадили за стол.

За окошком стемнело –

он ещё не ушёл.

Потеснили старушку

и прогнали щенка.

Поперёк раскладушку

затолкали пока.

Рассудили мы мудро:

мол, сойдёт до утра.

Вот пришло это утро,

а ему не пора.

Раскладушкой мне ноги

надоело сшибать.

Раскладушку – с дороги,

а его – на кровать.

Вам скажу я не в шутку:

вот такой он простой.

Забежал на минутку…

 

Год тому уж шестой.

 

 

 

Вечерние пляски

 

Загадочно пьянею без вина

Игрою полусвета-полутени.

 

Андрей Куцепалов, «Танец»

 

Мне выпивка и на фиг не нужна.

И в рот я не беру подобной хрени!

Теперя я пьянею без вина

игрою полусвета-полутени.

До темноты за ужином сижу.

Тарелку наверну перловой каши –

и за окошко всё гляжу, гляжу.

Гляжу, гляжу, гляжу, как тени пляшут.

 

Всё тихо. Лишь соседова жена

моей шепнёт откуда-то оттуда:

«Чего?.. Опять?..

И даже без вина?..

Лечи, Клав, мужика.

Совсем ведь худо!..»

 

 

Урок воображения

 

В каждой икринке, такой необъятной,

Скрыто солёное солнце заката.

. . . . . . . .

В каждом блине, ноздреватом и плоском,

Скрыта луна…

 

Братислава, «Блины с икрой»

 

 

В каждой икринке – огромное солнце.

Можешь сравнить: на блине и в оконце

тот же оранжевый солнечный лучик.

Что значит «нет»! Присмотрись-ка получше.

Вот. А теперь посмотри: на блине –

дыры и кратеры, как на Луне.

И насладись игрой тени и света.

Не увидал? Очень жаль.

А на этом?

 

Нет воображения. Экая жалость!

 

Что?

Извини,

но блинов не осталось.

 

 

 

Скамеечка

 

            *   *   *

 

– Переодетые в штатское полицейские сумели купить бутылку водки далеко за полночь.

– А если бы не переоделись, то запросто бы взяли её бесплатно.

Не выдрючивались бы лучше, а поберегли народные деньги!

 

            *   *   *

 

– Поддельный Adidas направили на экспертизу в фирму Adidas. Там его снабдили подлинной этикеткой и возвратили на рынок для реализации.

 

            *   *   *

 

– В Воронеже, как передали по ТВ, проложили коллектор из гнилых труб.

– А в Брянске, как тоже передали по ТВ, в коллектор провалились люди.

– Как интересно: проложили в Воронеже, а провалились в Брянске.

 

            *   *   *

 

– А вот, например, закон о педофилах, прежде чем представлять в Думу, согласовывали с педофилами?

 

            *   *   *

 

– Со следствием подсудимый не сотрудничал, т. к. судебно-психологической экспертизой был признан вменяемым.

 

            *   *   *

 

Сегодня оскорбили Аэлиту:

Ей нанесли удар по целлюлиту.

 

            *   *   *

 

– С производства уходят на пенсию – на садовый участок, в скверик; наконец, в дом престарелых.

– А со сцены – преимущественно на телеэкран.

 

            *   *   *

 

Не каждый, кто попал под лошадь, – О. Бендер...

И не каждая, кто попала под поезд, – Анна Каренина...

И не каждый, кто попал в Союз писателей...

Но кто попал, тот уж попа-ал!

 

            *   *   *

 

Ну, разве б оценили таких хороших нас,

когда бы в этом мире да не было говна-с?

 

            *   *   *

 

Настоящего чувства юмора и на себя хватает.

 

            *   *   *

 

Деньги как дети: растут быстро, когда они чужие.

 

            *   *   *

 

– Говорят: краткость – сестра таланта...

– По-моему, у каждого таланта свои родственники.

 

            *   *   *

 

Восемнадцатого декабря ДВЕ ТЫСЯЧИ ДЕСЯТОГО года. Куда уж проще сказать! Нет же, упорно говорят: ДВУХ ТЫСЯЧ ДЕСЯТОГО! И что обидно: ведь целую тысячу лет будут так говорить!

Хотя нет. Через тысячу лет скажут: ТРЁХ ТЫСЯЧ десятого.

 

            *   *   *

 

Тесть любит честь, зять любит взять.

А власть любит скрасть.

 

            *   *   *

 

Чиновников грамотности обучать –

Накладно, однако, и сложно.

– А если неграмотных просто не брать?..

– Бог с вами! Никак не возможно.

 

            *   *   *

 

Для здоровья очень важно соблюдать во всём меру. Например: пожил немного – и хватит.

 

            *   *   *

 

Нижегородские воришки из всех бронзовых фигур выбрали козу. Спрашивается: тем самым как они себя назвали?

То-то и оно.

Думай, что делаешь!

 

            *   *   *

 

Магам запретили давать рекламу. А киллерам – нет. Видимо, маги опаснее.

 

            *   *   *

 

– Как только в медицине совершенствуются методы диагностики, так сразу увеличивается количество больных.

– Почему бы не запретить им совершенствовать эти самые методы?

 

            *   *   *

 

Идеального закона быть не может, ибо не дано человеку перехитрить человеческую хитрость.

 

 

 

 

Свои произведения для этого выпуска рубрики «Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!» предоставил Олег Скрынник