Кривда Шаламова, или Есть левые и левые, а ещё «новые левые»

 

Купить в журнале за май 2020 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 10 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Чем хорош для меня Дмитрий Быков? – Тем, что возбуждает энергию неприятия своих высказываний. Каюсь, априорную. Я так много раз его опровергал, что есть соблазн начинать писать, злясь ещё до того, как вошёл в курс дела. Энергия нужна для затравки. Я ж себя знаю: я упорствовать не стану, если окажется, что он в чём-то прав. Мой-то бог – истина. А Быкова – так я думаю – целесообразность. С другой стороны, он, помимо своего нечутья к ЧЕМУ-ТО, словами невыразимому (за что я его и критикую), колоссально эрудирован (в отличие от меня). И я могу просто пользоваться им, как стартом, когда мне нечем заняться и скучно.

В этот раз он меня запустил ответом на вопрос: «Каким правилам подчиняется человек, выломившийся из системы социальных отношений?»

«…мне трудно найти художника, который выломился бы из общества и соответствовал своим критериям… Шаламов соответствовал своим критериям, жил и умер в соответствии с ними. Одну слабину допустил – отрёкся от «Колымских рассказов»…».

Пожалуйста. А я не знал, что он отрёкся.

То не важно, что на самом деле, как оказалось, он не отрёкся (тут Быков опустился до простого вранья):

«Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» [антисоветских эмигрантских изданий в 1972 году] и их хозяевам не удастся!».

Почему я думаю, что Быков соврал?

Смысл процитированных слов Шаламова в том, что его «Колымские рассказы» являются публицистикой, а не художественным произведением.

Чтоб меня понимали, я вынужден описать, что для меня есть художественность. Это наличие следов подсознательного идеала автора, которые воспринимаются подсознаниями восприемников и чаще всего до их сознания тот идеал не доходит. За тонкость переживания, замеченную авторитетами, слава автора авторитетами же оказывается увековеченной. (Например, имя Гомера знают миллионы людей через 3 тысячи лет, ни слова из самого Гомера не прочитав ни на каком языке.) А публицистическая острота быстро проходит. «Колымские рассказы», написанные во время хрущёвской оттепели (в 1954–1962 годах) в надежде вылечить больной тоталитаризмом социализм…

Тут необходимо ещё одно отвлечение.

Настоящим социализмом левые шестидесятники (Высоцкий, например) считали (более или менее осознанно) общественный строй, в котором ежедневно доля самоуправления увеличивается за счёт государства, вплоть до полного уничтожения государственного управления и прихода к федерации федераций (по Прудону), что и означит приход к коммунизму. Плавно. И от чего отказаться пришлось – невольно и почти сразу – с началом гражданской войны в 1918 году.

Чтоб в 50-60-х резко поддержать мелькнувший шанс на принципиальный отказ от тоталитаризма, стоило этот тоталитаризм публицистически резко мордовать. Что Шаламов и сделал.

Так подумал было я, и ошибся, и решил ошибку свою не скрывать.

Ибо хрущёвская оттепель провалилась не только новым волюнтаризмом, самого Хрущёва, но и новой уступкой мещанам, то есть капитализму (лозунгом «Догоним и перегоним США по производству мяса и молока на душу населения!»), – уступкой, продолженной Брежневым. Из-за одного этого Шаламов, этот непобедимый троцкист, восхищавшийся Че Геварой, пошёл в 1972-м на абы какое отрицание своей общности с правыми диссидентами, тоже врагами тоталитаризма, но прокапиталистическими (опять более или менее осознанно).

Вот о чём гласит неопубликованный текст его (которого эрудированный Быков не знать не может, но молчит):

«Смешно думать, что от меня можно добиться какой-то подписи. Под пистолетом. Заявление моё, его язык, стиль принадлежат мне самому.

Я отлично знаю, что мне за любую мою «деятельность», в кавычках или без кавычек, ничего не будет в смысле санкций. Тут сто причин. Первое, что я больной человек. Второе, что государство с уважением и пониманием относится к положению человека, много лет сидевшего в тюрьме, делает скидки. Третье, репутация моя тоже хорошо известна. За двадцать лет я не подписал, не написал ни одного заявления в адрес государства, связываться со мной, да ещё в мои 65 лет – не стоит. Четвёртое, и самое главное, для государства я представляю собой настолько ничтожную величину, что отвлекаться на мои проблемы государство не будет. И совершенно разумно делает, ибо со своими проблемами я справлюсь сам.

Почему сделано это заявление? Мне надоело причисление меня к «человечеству», беспрерывная спекуляция моим именем: меня останавливают на улице, жмут руки и так далее. Если бы речь шла о газете «Таймс», я бы нашёл особый язык, а для «Посева» не существует другого языка, как брань. Письмо моё так и написано, и другого «Посев» не заслуживает. Художественно я уже дал ответ на эту проблему в рассказе «Необращённый», написанном в 1957 году, и ничего не прочувствовали, это заставило меня дать другое толкование этим проблемам» (Там же).

Судя по таким словам, Шаламов и в «Необращённом» так же не художествен, как и в «Колымских рассказах».

Вот и прочтём рассказ.

Так и есть. Ничего недопонятного, странного, невыразимого словами. – Рассказ времени ещё хрущёвского.

Шаламов вообще не из гибких, судя по обращению к «Необращённому» и в 1972-м.

По нему от «я»-повествователя ждали обращения в религию. А он – ни за что. Не обращается. И безрелигиозное сверхбудущее, вообще-то, похоже на религию. Но всё-таки оно безрелигиозное. Прогнуться, как Окуджава, оно не даёт.

Отсюда так и сохранившаяся в 1972 году левизна автора письма, выступившего против неразрешённой им публикации «Колымских рассказов» на Западе.

С левизной не согласились тогдашние антисоветчики. А теперь – Быков.

Такое соображение объясняет мне, почему я не смог читать долго «Колымские рассказы». Из-за их подобия документам. Получается какая-то стёртость грани между вымыслом и жизнью. Испытание условностью (искусством), испытание воздействием непосредственным и непринуждённым (по Натеву) становится почти самой жизнью, воздействием непосредственным и принуждающим (по Натеву же). – Это слишком страшно. А сделано – просто: «Шаламов придерживается истины, считая искажения и перегибы, неправильную расстановку акцентов непозволительными в данной ситуации».

Я взял и стал их перечитывать.

«На представку» (1956). Кажется, мне когда-то  этого (второго) рассказа хватило, чтоб от дальнейшего чтения отказаться.

С первых строк я вспомнил, чем там кончилось, и подумал: а какого чёрта было неблатным соваться в помещение к блатным?

«…у коногонов [аристократов блатного мира] было всего безопасней, и каждую ночь там собирались блатные для своих карточных поединков».

Не похоже ль это на «неправильную расстановку акцентов»? Оказалось, не похоже. Случайно «я»-повествователь и Гаркунов оказались там, проявили слабость. С ними там расплатились едой за ночную работу, и там было теплей. Вот и всё. Хватило. С «я» нечего было снять, а на Гаркунове был шерстяной свитер. Всё. Не отдал – убит.

 

Передо мной соблазн.

Что если Шаламов не знал о предсказании Троцкого о возможности мещанского перерождения партийной верхушки и соответствующей опасности реставрации капитализма.

Тогда, мол, его рассказ «На представку» может оказаться произведением реалиста, чующего раньше других, что в стране грядёт капитализм (всё – для наживы), и образом его является первенство блатных в ГУЛАГе. Как капитализм вернётся? Первичным, т. е. бандитским. Как Германн у Пушкина в «Пиковой даме» вестник капитализма. И не потому ли, мол, у Шаламова такая первая фраза:

«Играли в карты у коногона Наумова»?

У Пушкина: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова».

Однако надо себя осадить: такая ненависть, как у Шаламова, не может быть у реалиста. – Такая ненависть скорее под стать публицисту.

А это значит, что Шаламов выдаёт не художественную правду, а кривду.

 

Проверка отсутствия подсознательного идеала (т. е. художественности) простая. Сравним, когда Троцкий предсказал такое:

«Бюрократия не господствующий класс. Но дальнейшее развитие бюрократического режима может привести к возникновению нового господствующего класса: не органическим путём перерождения, а через контрреволюцию. Именно потому мы и называем сталинский аппарат центристским, что он выполняет двойственную роль: сегодня, когда уже нет и ещё нет марксистского руководства, он защищает своими методами пролетарскую диктатуру; но методы эти таковы, что облегчают завтрашнюю победу врага. Кто не понял этой двойственной роли сталинизма в СССР, тот не понял ничего»?

Опубликовано в «Бюллетене оппозиции» 1 октября 1932 г.

«19 февраля 1929 года Шаламов был арестован во время облавы в подпольной типографии… За участие в подпольной троцкистской группе и антисоветскую агитацию был приговорён к трём годам исправительно-трудовых лагерей» («Википедия»).

Освобождён в 1931-м и восстановлен в правах, вернулся в Москву. Следующий арест был только в 1937-м. Мог Шаламов прочесть соответствующий «Бюллетень оппозиции»?

«…отдельные экземпляры доходили через советских дипломатов, работников посольств и торговых представительств, моряков… Однако к концу 1932 г. все связи с советскими сторонниками были потеряны».

Проверка не удалась.

Но и одной ненависти хватает, чтоб отказать «Колымским рассказам» в художественности.

И наоборот, левые шестидесятники, имевшие подсознательным идеалом описанный выше настоящий социализм, сплошь все творили художественные произведения. Один Высоцкий чего стоит.

Есть левые (мирные) и левые (силовые), и те и другие за коммунизм в итоге, а есть «новые левые», за усовершенствование капитализма в капиталистических странах и за возвращение к нему – в социалистических, так называемых, в числе этих «новых левых» и советские коммунисты, ведшие – по Троцкому, – ведшие (осознанно или нет) и приведшие страну к реставрации капитализма.

Относясь к мирным левым, я думаю, что остро чувствую (возможно, самообманываясь) художественность своих и нехудожественность чужих... [...]

 

 

28 апреля 2020 г.

 

 

 

Автор и ведущий

рубрики «Художественный смысл» –

Соломон Воложин

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2020 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за май 2020 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению мая 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.