Что перепутал художник

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за август 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 12 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Небольшая комната с высоким потолком и черно-белым плиточным полом. Слева падает мягкий свет из окна, скрытого от нас тяжелым плотным занавесом. В центре комнаты, спиной к нам, сидит художник. На нем старинный черный камзол с пышными рукавами и мешковатые панталоны, на длинных волосах – щегольской берет. На мольберте перед художником стоит только что начатая картина. Чуть дальше, у стены, неподвижно застыла молодая натурщица. На ней широкая голубая накидка и голубой венец, глаза опущены, волосы собраны в аккуратную прическу. В левой руке она держит толстую книгу, прижимая ее к себе, в правой руке – тромбон. На столе перед натурщицей разложены символические атрибуты живописи: большая гипсовая маска, учебник по теории и раскрытый альбом с рисунками. На стене висит старинная географическая карта.

 

– Тут не упомянуты многие детали. Например, то, что эта карта – не просто плоское изображение плоского предмета. Она как настоящая, со складками от сгибов, и будто бы шершавая. И вообще глубина потрясающая: кажется, можно в эту комнату войти. А еще интересно, что картина называется «Аллегория живописи», а мы не видим глаз ни на одном лице, они или закрыты, или скрыты от зрителя.

– Это что-то обозначает?

– Ну, мне бы, конечно, хотелось считать, что это был месседж типа «искусство можно видеть с помощью одной только души». Но для семнадцатого века это было бы слишком продвинутой мыслью. Даже в двадцать первом не все в это верят.

– А ты?

– Знаешь, вот прямо сейчас – да.

– Здорово.

 

Живописное полотно ориентировано по вертикали, высота восемьдесят восемь сантиметров, ширина шестьдесят шесть. Работа выполнена в стиле кубизма, цвета яркие и простые, преобладает красный. Композиция напоминает церковный витраж. В центре – две лисы. Они разбиты на геометрические фигуры, в основном треугольники, создающие характерные очертания лисьих мордочек и ушей.

 

– Я этих лисиц как увидела, сразу влюбилась. Мне он вообще нравится: столько движения, это невероятно, какой динамичной может быть картина. В начале двадцатого века это было модно, все помешались на новом ритме жизни, на технических новинках – паровозы, пароходы, а у Марка одни только животные, потому что он не верил ни в технику, ни в человека. И животные у него совсем как живые, хоть и состоят из треугольников и квадратов. Понимаешь?

– Не совсем.

– Ну вот представь, что у тебя есть остаточное зрение. Или что ты в тумане.

– Хм.

– И вот бежит игрушечная лиса, вся из кубиков и треугольников, это, кстати, называется стилизацией. Самое главное тут – что она красная, как и положено лисе.

– А они разве не рыжие?

– Ну, рыжий – это оттенок красного. Нам с тобой это неважно, главное – что она правильного цвета. И она бежит, так быстро, что успеваешь разобрать только форму. Ф-р-р – и нету. И ты такой: о-па, лиса.

– А-а-а, кажется, понял. Интересно!

– Это ты еще сюрреалистов не видел.

 

Вы находитесь на изображении. Ай-эм-джи один два два девять ноль точка джей пи джи, изображение. Вы находитесь на изображении. Вы находитесь...

 

– Что ты там смотришь в моем «Фейсбуке»?

– Ты выложила фотографию, все лайкают, а я не знаю, что там.

– Да, надо разобраться, как описания делать, чтобы твой скринридер их читал.

– Расскажи словами.

– Давай я потом напишу.

– Я хочу сейчас. Может, я тоже лайкну.

– Ох и зануда ты. Ну ладно, только надо по правилам. Как там было? «Цветная фотография. Высокий темноволосый юноша стоит перед деревом в парке. Левая рука лежит на голой ветке, правая касается одинокого желтого листа».

– А, это то, что ты вчера снимала? Ты меня всем показываешь?

– Они не в курсе. Просто модель, мало ли.

– Да я не против, показывай. Но я тоже должен знать...

– Прости. Мне надо время, чтобы привыкнуть.

– К чему?

– Ко всему.

 

На картине в реалистической манере изображен лес. Лучи утреннего солнца пробиваются сквозь ветки сосен. На переднем плане – обломок поваленного дерева. На нем сидят два медвежонка... Нет, не могу.

– Что смешного?

– Ну ты же, наверное, помнишь конфеты «Мишка косолапый»? Там на обертках были эти медведи, а еще на ковриках настенных, на репродукциях, да везде.

– Допустим. И только из-за этого смешно?

– Ну вот как тебе объяснить? Смешно, потому что китч. Видишь, я говорила, что не смогу. На тифлокомментаторов специально учатся, это же как перевод с одного языка на другой. А я, между прочим, по образованию ландшафтный дизайнер.

– Ты мне никогда не говорила.

– А ты не спрашивал.

– Я был маленький и глупый.

– Зато сейчас ты слишком серьезный. Может, мне с тебя пример взять? Знаешь, вот китч китчем, а свет на картине красивый. Я сама такой люблю, когда снимаю.

 

Мужчина в костюме и галстуке сидит за столом лицом к нам. Перед ним тарелка с бифштексом. Левой рукой он подносит ко рту кусок хлеба, в правой держит бутылку с красным вином, наполняя стакан. Две другие руки разрезают бифштекс с помощью ножа и вилки.

 

– А костюм на нем черный?

– Да.

– Я так и знал.

– То есть, все остальное тебя не удивляет?

– Я и не такое видел.

– Сказал он тоном знатока. Слушай, а мне цвета всегда называть? Они о чем-то тебе говорят?

– Ну это ведь важно. Вот лошади синие, например. Я знаю, что таких не бывает, но художнику нужны были именно синие лошади, раз он слышал цвета, как ноты. И мне важно это услышать.

– Строго говоря, мы не знаем, был ли Марк синестетиком. Он имел в виду эмоциональную окраску цветов, которая созвучна настроению разных нот. Но в целом ты верно запомнил. Мне кажется, он тебе ближе, чем сюрреалисты.

– Да нет, они прикольные. Просто сам принцип слишком очевидный. Я когда маленький был, у нас в детсаду была игра, «Что перепутал художник?» Там больше для слабовидящих, но я помню объяснялки, типа заяц на дереве сидит и все такое.

– А, про это еще мультик был. Как же там... «Мальчик квадратный ковер выбивает». Не видел? Надо поискать. И какое-нибудь кино вместе посмотреть. И в музей тебя сводить. Тут же бывают тактильные выставки?

– Редко...

– Найдем.

 

Робер Делоне, «Ритм». Абстрактная живопись. Бо́льшая часть полотна занята концентрическими окружностями разных цветов. Манера нарочито упрощенная, как на детских рисунках. Две группы окружностей вписаны в третью. В ней выделен треугольный сектор, напоминающий кусок, отрезанный от круглого торта. Цвета контрастные, яркие: оттенки синего, оранжевый, черный, зеленый.

 

– Это тоже открытка?

– Ага. А еще эти круги похожи на виниловые пластинки. Помнишь, на них такие бороздки? Тут они как бы нарисованы разными цветами.

– Давай купим?

– Давай. Я потом дырочки прорежу, чтобы тебе было понятней.

– Спасибо.

– Да не за что. А скажи мне честно, когда ты в залах ходил от картины к картине, у тебя в голове звучала музыка?

– Иногда.

– Я так и подумала. «Картинки с выставки»?

– Ну да, а что?

– Просто. Ты головой кивал: раз-два, раз-два.

– Значит, я выглядел как дурак, а ты мне не сказала?

– И совсем не как дурак, вот еще выдумал. Ну не дуйся.

– Я не дуюсь.

– Да ладно, вон щеки видать со спины. Сейчас купим открытки и пойдем кофе пить. Знаешь, мне иногда кажется, что я встретила инопланетянина, и надо ему показать наш мир, нашу культуру. И я так волнуюсь, хочется, чтобы он понял, чтобы ему тоже понравилось. Мы когда были в зале с девятнадцатым веком, на меня напало дикое желание схватить тебя за руку и побежать, как в одном фильме, даже в двух фильмах, пробежать через этот зал, чтобы ты почувствовал, какой он огромный, и это только один фрагмент истории искусства – а сколько их было!

– Давай вернемся и пробежим!

– В другой раз. Мы еще сюда придем, эту галерею за один день не осмотреть.

 

Вы находитесь на ссылке третьего уровня «Обнажен...». Enter. «Обнаженная» чаще всего упоминается, когда речь заходит об Арсенальной выставке тысяча девятьсот тринадцатого года. Посетители и критики выставки были крайне озадачены увиденным. Один из них сказал, что картина напомнила ему, цитата: «взрыв на кровельной фабрике». Работа Дюшана представляет собой живопись маслом на холсте размером три на почти пять футов. Вкратце, изображена абстрактная фигура человека, идущего слева направо вниз по лестнице, состоящей из трех-четырех деревянных ступеней. Вот как звучит аудиоинтерпретация этой работы.

– Офигеть! Это будет моя любимая картина. Обнаженная спускается по лестнице.

– Спускающаяся.

– Я не могу это выговорить.

– Тренируйся, а то совсем русский забудешь.

– Ющаяся.

– Молодец. Слушай, здорово, что тебе понравилось! Не поверишь, я так горжусь, как будто сама это придумала. Ведь правда очень похоже – то, как звук шагов расслаивается, и эхо движения на картине...

– Я только знаешь что исправил бы: она ведь обнаженная, значит, идет босиком. А там ботинки топают, и явно мужские. Женщины так не бегают.

– Умница моя. Я так рада, что снова тебя вижу.

– И я тоже.

 

Катя и Рудик за столом в гостиной. Горят свечи, на столе шампанское и фрукты. Хотят чокнуться бокалами. Катя роняет вилку.

– Ой, это шампанское такое пьяное, оказывается.

– Аристократы пили. За тебя?

– И за тебя.

Выпивают. Смущаются, не знают, что дальше делать.

– Потанцуем?

– Давай.

Танцуют.

– У тебя такая тяжелая голова.

– Это потому что я умный.

– Ты мне всю ногу отлежал. Сядь-ка.

– Мне так хорошо. Что они делают?

– Ничего, просто танцуют.

– Я же слышу.

– Я поставлю на паузу. Вставай, мне правда тяжело. И я хочу чаю выпить.

– Что-нибудь не так? Почему ты молчишь? Ты обиделась?

– Нет... Мне просто подумалось, что я все делаю неправильно. Что это все ради меня самой, а тебе нужно совсем другое.

– Я не понимаю.

– Извини. Просто я не умею говорить об этом с такими, как ты.

– Со слепыми?

– С семнадцатилетними. Может, не стоило все это затевать... Я ведь не просто так решила тебя образовывать, не потому, что я визуал и мне хотелось разделить с тобой все, что я люблю. Точнее, мне казалось, что причина в этом. Но ты ведь, наверное, сам догадываешься.

– Я не знаю.

– Помнишь, когда я пришла в гости, ты мне показал свои работы? Ты такой строгий был в тот вечер, почти не разговаривал, но когда я уже уходила, кто-то тебе напомнил или мне сказал...

– Мама сказала. И ты еще не уходила, мы сидели на кухне.

– Да, наверное. И вот я увидела эту босоножку... Знаешь, у Магритта есть картина: стоят ботинки расшнурованные, точнее, верх от ботинок, а внизу – настоящие живые ноги, и от этого жуть берет. Так вот твоя босоножка меня продрала еще сильнее, до самых печенок, и даже не тем, что ты запомнил все детали, хотя держал ее в руках минут пять. У нее внутри была пустота, и эта пустота кричала. Понимаешь? И я тогда подумала, что если эта искра в тебе погаснет – опять я говорю непонятные слова; если ты погубишь свой талант – погибнет большой художник.

– Кто художник? Я?

– Ну не я же.

– Смеешься?

– Я не смеюсь. Я плачу. Не веришь? Дай руку.

– Почему ты плачешь?

– Потому.

 

На темном фоне погрудный портрет худощавой молодой женщины, повернутой к нам в три четверти. У нее мягкие черты лица, темные волосы гладко уложены под подбородок. На шее двойная нитка черного жемчуга. Старинное платье с квадратным декольте украшено многослойными рукавами. Женщина держит на руках небольшого зверька со светлой шерсткой, маленькими ушами и заостренной мордочкой. Изящная рука нежным движением гладит шею животного.

 

– Рука безумно красивая, просто завораживает. В эпоху Ренессанса считалось, что самое трудное – изображать конечности: кисти рук и стопы. Если этому научился, сумеешь все.

– Тогда ты должна мне позировать.

– Перестань, мне щекотно.

– Но я иначе не научусь.

– Сперва надо тренироваться на скелетах. Я тебе подарю, не переживай.

– Ты сказала, что у меня талант.

– Перестань. Еще раз так сделаешь, я уйду.

– Если ты уйдешь, я не буду скульптором. И вообще никем не буду.

– Знаешь что, не надо мне вот этого вот. Сейчас начнется: с крыши прыгну, все такое. Только попробуй – уйду навсегда.

– Да не буду я ниоткуда прыгать. Я просто без тебя не смогу.

– Сможешь. Был такой Поль Дельво, тоже сюрреалист, но тебе бы понравилось, наверное. Он, кстати, иногда скелеты рисовал вместо людей. А еще рисовал на всех картинах женщину, в которую был влюблен в юности. Мать запретила им встречаться, и у него остался только ее образ в памяти, и он воспроизводил его снова и снова, как безумный, и продолжал ее ждать, целых двадцать лет. А ты меня сколько ждал?

– Четыре года.

– Вот видишь.

– Значит, они встретились через двадцать лет?

– И встретились, и поженились, и прожили вместе еще пятьдесят лет.

– Я столько не проживу.

– Не говори глупостей.

– Ну пожалуйста...

– Не надо, пусти. Ты все испортишь.

– Я научусь. Пожалуйста, не уходи.

– Господи, что же мне делать с тобой. Что нам делать...

 

Цветная фотография. На влажном песке отпечаток двух босых ступней. Они явно принадлежат разным людям: левая меньше, чем правая. В верхнем углу кадра виден краешек набегающей волны, освещенный ярким бликом.

 

– Представляшь, что будет, когда все узнают?

– Кто?

– Да хоть мои френды на «Фейсбуке». Или твоя мама.

– И что такого?

– Глупый ты.

– А что будет? То же самое, как если я приду в класс, где учат на скульпторов.

– Будут пальцами показывать.

– Да мне-то что, я их не вижу.

– Будут гадости говорить.

– Всегда найдется кто-нибудь, чтобы сказать гадость. «Взрыв на кровельной фабрике». Но мы-то знаем, что все бывает. И синие лошади, и заяц на дереве. Зато потом я выучусь и тебя слеплю.

– Ты меня слепи́шь...

– Разве так правильно говорить?

– Да нет, я просто. Конечно, сле́пишь. Вылепишь. Изваяешь.

– Почему ты вздохнула?

– Так... Хорошо.

– И мне тоже.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: