Возвращение в Ашкеназ

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июль 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 10 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

 «Ехать не хочется, но ехать надо», – думал Зеэв, сидя в кресле и глядя на лежащий на столе авиабилет. Ехать надо, а ехать не хочется. Билет был до Берлина, куда Зеэва пригласила старая, ещё по Ленинграду, знакомая. Предполагались чтения с презентацией новой книги, прихватывались, естественно, и старые. Ехать не хотелось по нескольким причинам. По всем решительно отзывам презентации Зеэв проводил удачно, читать он умел, да и количество проданных книг говорило само за себя. Да, читать он умел, но – не любил. Со стороны казалось, что это не трудно, только сам Зеэв знал, какой это тяжёлый труд. Но главное, главное – это была Германия. В России о Катастрофе Зеэв знал, как все, то есть, немного. Тема геноцида евреев была под негласным запретом, и то, что знал Зеэв, можно было действительно назвать статистикой: шесть миллионов убитых. На фоне прочих цифр: пятьдесят миллионов погибших во всех странах, то ли семь, то ли двадцать из них (каждое новое правительство называло новую цифру) в России, число погибших евреев не то чтобы терялось, но и впечатление производило, скажем так, рядовое. Это в Израиле, почитав не научные статьи, а воспоминания обычных простых людей, после которых привычные сочетания вроде «Бабий яр», «Крутицкий яр», «Саласпилс», «Девятый форт» наполнились жутким, не дававшим спокойно уснуть смыслом, Зеэв стал смотреть на Германию, да и не только на неё, совсем другими глазами. Никогда, не раз думал он, оторвавшись от газетной или журнальной страницы, моя нога не ступит на эту проклятую немецкую землю. А прочитав про Клёцкий погром, думал то же самое о Польше. И об Англии, и о Франции. Да и родная Россия в этом смысле оказалась не то что без греха, а в его, их, еврейской крови по горло. Получалось, что остаётся сидеть в Израиле, и пусть весь остальной мир идёт к чёрту. Дёрнул же его чёрт согласиться на Юлины уговоры. Однако, Германия – Германией, а обещания выполнять надо. Зеэв, по крайней мере, их выполнял.

В Берлине в аэропорту его встретила Юля с какими-то своими друзьями, у двоих национальность была написана на лице – «что да, то да», третий казался типичным немцем, но Зеэв знал, что именно он-то может оказаться евреем, а двое других… Среди немцев немало брюнетов прямо-таки семитского типа. Юля жила в маленькой квартирке-студии, где помещались ещё бойфренд и собака, гостя поместить было явно негде, поэтому Зеэва отвезли в какую-то маленькую гостиничку типа общежития для гастарбайтеров, правда, с туалетом в номере. Жильё – об этом позаботилась Юля – оплатила община. «Слава богу, не немцы», – подумал Зеэв. Организационная сторона была выше всякой критики. «Ordnung», – усмехнулся Зеэв, не то что американское разгильдяйство.

Презентация проходила в довольно большом зале, мест на пятьсот, почти все были заняты. На свой счёт Зеэв не заблуждался: хорошо, если о нём здесь знают человек пятьдесят. Сработала реклама, Юля сделала так, как он ей сказал: не «писатель из Израиля», а «журналист и писатель из Израиля». На стихи, ты сама знаешь, придут от силы десять знакомых со своими книжками, прозу слушать охотников тоже немного. Если бы я был Газмановым или Пугачёвой… Поэтому обязательно – журналист. Сработает на сто процентов.

Сначала Юля представила Зеэва гостям: известный литератор, печатался в десятке стран, участник нескольких антологий. Диссидентское прошлое не педалировала, в этой аудитории это было бы скорее минусом. Потом сам Зеэв сказал несколько слов, и чтение началось. Десять минут на десять стихотворений – «чтобы вы представляли себе меня как поэта», затем рассказ, с которого Зеэв начитал всегда и всегда с успехом. Сюжет рассказа был неплохо закручен, концовка была неожиданной, с солидной дозой юмора, слушатели, как правило, смеялись. Выждав минуту аплодисментов, Зеэв уже хотел приняться за второй, когда из средних рядов поднялся аккуратно одетый человек.

«Я думаю, – сказал он, что остальные присутствующие меня поддержат. Мне, да уверен, и не только мне, понравились ваши стихи, хотя я в них не слишком разбираюсь, не специалист. Ваш рассказ понравился ещё больше, вы, надо думать, поняли по нашей реакции. Как сказала милая Юля, после выступления мы сможем купить ваши книги, и не сомневайтесь, купим. То есть, с вашим творчеством обязательно познакомимся основательно и подробно. А сейчас, если вы, конечно, не против, мы бы хотели послушать об Израиле, – вы видите, какой тут собрался состав, – что и как там у вас происходит. Вы журналист, человек осведомлённый, вам, как говорится, и карты в руки».

Такого поворота событий Зеэв ждал, точнее сказать, на него надеялся. Читать свои произведения со сцены он не любил, а вот вести с залом диалог и любил, и умел. «Согласен, – сказал он, – задавайте свои вопросы». Вопросов было много, характер их Зеэв знал заранее. То же самое евреи спрашивали и в Нью-Йорке, и в Москве, и в Париже, всех волновало и удивляло одно и то же: почему сильный Израиль только и делает, что отступает. Почему телевидение всех стран ведёт пропалестинскую пропаганду, а контрпропаганды не слышно, Израиль как в рот воды набрал. Зеэв отвечал то, что думал, а думал он примерно так же, как и его сегодняшняя аудитория, как все его аудитории. Он говорил о том, что так же, как они, не понимает идиотских действий израильских правительств, и что этих – он повторил слово «идиотских» – действий не понимает и большинство «русских» евреев там, на исторической родине. В зале стоял ровный шум, но это был шум внимания и сочувствия. И тут снова поднялся человек, предложивший закончить чтение, и задал вопрос, которого Зеэв ждал, а если сказать точнее, ждал и боялся.

«А теперь не ответит ли лектор, – сказал мужчина, – как в свете всего вышесказанного, да и не сказанного, наш гость относится к нам, – тут человек сделал паузу, – ну не именно к нам, а вообще к евреям, которые выбрали для жительства эту страну, – человек сглотнул слюну и после теперь уже случайной паузы выговорил слово: – Германию».

«Я боюсь, – выговорил Зеэв и почему-то встал, – что многим из вас, или вам всем вряд ли понравится то, что я скажу, но я честно отвечал на ваши предыдущие вопросы, так же честно отвечу и на этот».

Он надел очки, которые держал в руках – читая, он их снимал – и посмотрел в зал. Перед ним сидело примерно полтысячи человек, которых он там, в Израиле, безоговорочно осуждал, думая о которых, он всегда испытывал боль и досаду, или, лучше сказать, не досаду, а стыд, да, именно стыд за свой народ, а отсюда и боль, точно так, всё верно. Но здесь, сейчас, всё это куда-то ушло, исчезло, всё почему-то изменилось. Зеэв растерялся.

«А давайте так, – помолчав, сказал он. – Моё выступление было рассчитано на полтора-два часа, времени у нас ещё достаточно. На затронутую вами тему я сравнительно недавно написал пьесу. И вот в этой пьесе содержится ответ на ваш вопрос, думаю, что там я полностью выразил своё отношение… Пьеса короткая, что называется, одноактная, и если вы не слишком утомились, я её вам сейчас прочитаю».

«Читайте, – ответил за всех всё тот же пожилой, – послушали стихи, рассказ, вытерпим и пьесу». И Зеэв стал читать.

Пьеса называлась «Возвращение в…», дальше шло название местечка, где в начале войны немцы с помощью местных энтузиастов уничтожили несколько десятков тысяч евреев – почти всё население одной из западных республик Советского Союза. Герои пьесы – семья из этой самой республики, перебравшаяся в наше время в Германию и испытывающая весь комплекс соответствующих ситуации чувств. Пафос пьесы, может быть, излишне откровенный, заключался в том, что живые не имеют права прощать за мёртвых, и к тому же прощать небескорыстно.

«Читаю и ни о чём не думаю, – сказал себе Зеэв, переворачивая вторую или третью страницу, – они спросили, я отвечаю. Всё». Почитав минут двадцать – половину пьесы – Зеэв поднял голову от листа, надел очки и посмотрел в зал. У старушки в пятом ряду было мокрое лицо, в другом ряду и чуть дальше мужчина с каменным лицом подносил палец к очкам, поочерёдно то к правому то к левому глазу. Зеэв снял очки и продолжил чтение. Сейчас он читал автоматически и думал о другом.

«Что я делаю? – думал он, – зачем я устроил этот суд над этими людьми? Что они знали о Катастрофе в своих Жмеринках и Бердичевах? В России она вообще замалчивалась. В Ленинграде ещё туда-сюда: и литература из-за кордона и вообще… А в других местах? Вечная забота о куске хлеба, о детях, они свою жизнь-то не помнят, не то что войну. Германия для них чуть не единственная возможность нормальной жизни и для себя, и для своих детей. А Израиль… А Израиля они боятся как раз потому, что там евреи собраны вместе».

Ещё двадцать минут Зеэв читал, что называется «на автопилоте». Пьеса заканчивалась сценой, где молодая женщина, третье поколение эмигрировавшей в Германию семьи, качает новорождённого младенца и напевает ему на ходу сочиняемую колыбельную. Пропев последние, после нескольких куплетов, строчки: «а-а а-а а-а а// а-а а-а а-а а», Зеэв закрыл книжку, надел очки и посмотрел в зал... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

Иерусалим, апрель 2005.

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: