Сергей Кемпо: без страха и упрёка

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за февраль 2024:

 

На чтение потребуется 18 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Он ворвался в актёрскую профессию с тем же упрямством, с которым во все времена штурмовали вершины и города. Крутой нрав и решительность взяли своё: Сергей Кемпо поднялся на пьедестал главных ролей в театре и кино, но стал к себе ещё строже. Как и его герои, Кемпо принимает вызовы судьбы, стремится к победам и из любого поединка выходит с честью.

 

 

– Сергей, вы однажды сказали, что после выхода картины «Нюрнберг» надеетесь на известность, которая даст возможность открывать любые двери. «Нюрнберг» состоялся почти год назад. Скажите, ваши замыслы реализуются?

 

– Не совсем. То, что популярности прибавилось, сказать не могу. Было два месяца, когда меня действительно активно звали на кастинги, но в итоге я никуда не попал.

 

– Вам не понравились предложения?

 

– Нет, наоборот. Было несколько картин, где я прошёл все стадии проб, но в последний момент что-то не складывалось. Поэтому сказать, что на меня свалилась слава, не могу – это неправда. Но, слава богу, есть режиссёр Николай Лебедев, который взял меня в команду и постоянно снимает: спасибо ему за это! Сейчас я задействован в его картине с рабочим названием «Кракен». А что касаемо возможностей, то, знаете, мне бы помог некий толчок вверх, прорыв к исполнению «мечт». Пока этого нет, но я упрям и всё равно иду к своей цели – просто путь без рывка будет длиннее.

 

– Если вернуться к «Нюрнбергу», то признайтесь, пожалуйста: вы довольны своим Игорем Волгиным? Что вы чувствовали, когда видели себя уже на экране?

 

– Скажу вам, прежде всего, что критично отношусь к себе и к своей работе. Я очень требовательный человек. Не могу сказать, что роль Волгина была главной в моей жизни, но она – шаг к чему-то большему. Работая над образом этого фронтового разведчика, я понимал, что не имею права промахиваться, даже в «девятку» стрелять – только в «десятку». Поэтому, когда я смотрел готовый материал, то анализировал и размышлял над тем, что получилось. В плане целостности образа я доволен. Для меня было очень важно сделать своего героя естественным, не клишированным. Не таким, который убивает всех врагов подряд и которому ничего не страшно, а замкнутым, молчаливым, сомневающимся – одним словом, человечным. Таким, какими были мои дедушка и бабушка, прошедшие Великую Отечественную войну. Свою работу в «Нюрнберге» я считаю данью памяти – и им, и всему их поколению.

 

Сергей Кемпо в фильме «Нюрнберг». Фото предоставлено продюсерским центром «Синема Продакшн»  

– Вы взяли на себя большую ответственность.

 

– Я бы сказал, тройную. Это и великое уважением к героям тех лет, и к тем фронтовикам-кинематографистам, которые после войны создавали советские фильмы о событиях, очевидцами и участниками которых они были, и долг перед моими родными.

 

– Вы знаете о них от родителей?

 

– Не только: я вырос рядом с ними. Дедушка воевал, а бабушка, совсем девчушкой, была с партизанами и пережила много всего. О том, что довелось испытать, они говорили только иногда – лишь о самом важном, что им хотелось передать. Дедушка очень меня любил и берёг – уходил от военной темы. И я понимаю, почему. Поэтому в образе моего капитана мне хотелось показать закрытого, молчаливого человека, который только-только начинает возрождаться.

 

– Это возрождение, как свет, вспыхивает в одном из последних кадров, когда лицо Волгина впервые озаряет улыбка. Вам удалось передать состояние человека, потерявшего всех родных, который осознаёт, что он больше не один – есть взаимная любовь, которая его не покинет, и что «я» превратилось в «мы».

 

– Меня, кстати, критиковали за это. За суровость Волгина, за отсутствие юмора у моего героя. Мол, фронтовик, советский солдат – как же без шуток? Я и сам, как ироничный человек, понимаю, что на войне без юмора не выжить. Но люди разные! Вот вы прекрасно поняли то, что закладывалось режиссёром картины – надеюсь, поймут и другие.

 

– Свет надежды вспыхивает в финале и у совершенно другого вашего персонажа, Мастера, роль которого вы играете в Театре Наций. Взяться за такую роль, на мой взгляд, ещё большая ответственность, потому что Михаил Булгаков вечен. Как вы согласились на это?

 

– Мне было очень непросто – психологически. Ввод в «Мастера и Маргариту» совпал с выходом «Нюрнберга» на большой экран: прокат начался 2 марта 2023 года, а роль Мастера стала моей в феврале. Когда ты вводишься в паре с народным артистом, то ясно, что все будут сравнивать. Но переживал я даже не из-за этого – в театре такое в порядке вещей – а потому, что не хотел подвести художественного руководителя, Евгения Витальевича Миронова, потому что он мне оказал большое доверие.

 

– Булгаков лишил Мастера портрета: в книге нет его описания, и о себе он говорит от первого лица. При этом любовь к нему охватывает Маргариту, как пламя. Сложно ли играть героя, способного изменить судьбу женщины с первого взгляда?

 

– Любовь вообще сложно играть. Как передать это состояние? Объяснить невозможно. Как дать и определение самой любви – у каждого понимание личное. Ключевой момент для меня в том, каким мог бы быть Мастер, и для меня это – образ художника, самого Булгакова. Мятущегося, ищущего себя. Это очень современно: все творческие личности через это проходят. И чтобы передать подобное состояние, надо, как мне кажется, идти от себя. Мастер – очень сомневающийся человек. И ему нужна была эта встреча, как воздух. Потому всё и решилось с первого взгляда. Маргарита – главная в их паре. Он писал, сидя в своём подвальчике, и тут появилась она. Не то, чтобы муза…

 

– Вдохновительница?

 

– Да. Она его подталкивала, торопила, восхищалась, требовала – вложила в замысел Мастера свою душу. И это было так захватывающе, так важно, что он забыл обо всём, что было до Маргариты. Забыл даже имя своей жены, хотя как такое возможно?

 

– «Варенька, Манечка, платье полосатое, музей…»

 

– Понятно, что Мастер говорит так на волне влюблённости. Он настолько растворился в этой женщине, Маргарите, что прошлая жизнь для него уже не важна. Мне понятны эти порывы чувств, я могу их передать. Мой герой – абсолютно открытый человек, и для него Маргарита – всё. Она дала ему силы, сделала его мужчиной, и такую женщину каждый настоящей художник, если вдуматься, встречает на своём пути. Ту, которая вдохновляет и ведёт куда-то вперёд. Поэтому история Мастера и Маргариты метафорична.

 

– Скажите, Сергей, вы верите в предрасположенность того, что происходит с людьми – и лично с вами?

 

– Если вы о том, что происходит по воле случая, то не так уж чтобы очень. До встречи с моей супругой я не раз влюблялся в девушек и думал: вот она, моя жена! Но это было ошибкой. А когда познакомился с Аней, ничего сначала не почувствовал: просто общение для души. Но оказалось, что именно она – самый родной и близкий мне человек. Что касается профессии, то считаю себя счастливчиком, потому что встречаю великих людей – без преувеличения. Настоящих учителей, мастеров, которые дали мне так много, что без них я, наверное, не состоялся. И не давал бы вам сейчас интервью.

 

– Кто они?

 

– Никита Сергеевич Михалков, Николай Лебедев, Евгений Миронов, Олег Евгеньевич Меньшиков, Ирина Муравьёва, Сергей Петрович Никоненко, Людмила Чурсина, Николай Исаакович Пастухов – перечислять можно долго, и прошу прощения у тех, кого не назвал. Общение и работа с ними стала для меня настоящей высшей школой – и в жизни, и в актёрской судьбе.

 

– Сергей, из ваших прежних бесед с журналистами я знаю, что в юности вы были хулиганом. А сейчас? Школа жизни вас изменила?

 

– Да, но запал во мне всё-таки остался. Без него – никуда. Просто к сорока годам пришла некоторая мудрость. Но, когда нужно, я выпускаю хулигана на волю.

 

– И как это происходит?

 

– По-разному. Например, когда в Минске снимали «Легенду номер 17», в которой я играл хоккеиста Евгения Зимина, мне страшно захотелось исполнить свою давнюю мечту – прыгнуть с парашютом. И я пошёл на аэродром – в перерыве между съёмками, нарушив все контракты. Понимал, чем мне это грозит, но удержаться не мог: прыгнул с высоты четыре тысячи метров. Лебедев, когда узнал, чуть меня не убил (смеётся).

 
Сергей Кемпо в фильме «Легенда номер 17»  

– А сейчас, тайком от Николая Игоревича, вы снова рискуете жизнью у него на съёмках?

 

– Как сказать. Я занимаюсь фридайвингом: ныряю на глубину тридцать метров на задержке дыхания. Хожу на скалодром. Не могу иначе: без адреналина нет ощущения полноты жизни. Но Лебедев об этом, кстати, знает. Роль у меня в «Кракене» небольшая – если что, вырежут.

 

– Надеюсь, что нет: вы эффектны даже в эпизодах. И не только играете, но и создаёте их сами – у вас есть собственные сочинения. Вы много пишете?

 

– Смотря по каким меркам много. Пишу столько, сколько позволяет мне свободное время. При любом удобном, возможном случае.

 

– Известно, что Кирилл Люкевич поставил на экспериментальной сцене «7 ярус» Александринского театра в Петербурге пьесу «Мейер», основанную на вашем романе о Всеволоде Эмильевиче. А почему Мейерхольд? Вас заинтересовала эта личность?

 

– Нет, вообще не интересовала. Он прилип ко мне. Серьёзно!

 

– Сам пришёл и навязался?

 

– Не поверите – да. Я всегда писал для себя что-то временами. И тут так вышло, что в театре Ермоловой позади сцены есть небольшое помещение, где хранятся маленькие декорации, тряпьё и другие вещи. Я туда случайно зашёл в полночь, поскольку мы задержались после репетиции, и вдруг появился Мейерхольд – как тень. Как? Почему? Не понятно. И потом целую неделю Всеволод Эмильевич не выходил из моей головы, я постоянно о нём думал.

 

– Это мистика.

 

– Абсолютная. К тому времени после моей учёбы в ГИТИСе прошло уже лет десять, я вообще забыл об этом режиссёре. А у нас был монтировщик, Владимир, с которым я поделился этой историей. На следующий день он принёс мне книгу, в которой было сказано: «Мейерхольд принял меня за сценой, в маленькой комнатке: это был второй кабинет».

 

– И вы оказались в той самой комнате?

 

– Да. Потом ещё Олег Евгеньевич Меньшиков то же самое подтвердил: «А ты что, не знал?» И всё – я заболел. Так и сложился мой роман о Мейерхольде.

 

– Помимо него, у вас были ещё какие-нибудь мистические замыслы?

 

– Конечно, и вы не первая об этом спрашиваете. Однажды, когда мой «Мейер» вышел в печать, раздался телефонный звонок. «Здравствуйте (меняет голос), это Сергей? С вами говорит Роман Виктюк». Я даже встал. И первое, о чём он спросил: «Скажите, вы мистик?». Пришлось сказать, что да. После этого мы общались месяца четыре. Потом, к сожалению, Романа Григорьевича не стало. А мистическое всё время сопровождает мою жизнь – как другой, параллельный мир. И я не открещиваюсь, а, наоборот, впускаю это в себя.

 

Сергей Кемпо в фильме «Экипаж»  

– Легко поверить, раз вы снимаетесь в «Кракене» – это ведь тоже что-то ирреальное?

 

– В «Кракене» больше фантастики, чем мистики. В моём понимании мистика – это переплетение судеб, какие-то эфемерные вещи, но при этом фатальные. У меня есть сценарии, связанные со своей мистикой внутреннего мира человека. Я неразрывен с ним в своём воображении.

 

– По вашим сценариям снимаются какие-то картины?

 

– К сожалению, ещё нет. Мы с режиссёром Данилой Гринькиным много пытались пробить того же «Мейера», адаптировав сюжет под сериал. Есть у меня психологический триллер – тоже для кино. Но это пока не реализовано. Зато снят короткий метр по моему сценарию – «Серёжка»: созвучно и с именем, и с украшением. Вокруг серёжки и было всё замешано, немного в стиле Хичкока. Результатом горжусь, потому что этот короткометражный фильм отправили в Канны, и там его взяли в конкурс короткого метра. Для меня это стало наградой за старание.

 

– Хичкок даже в отголоске серьёзен, а в вас много озорства. Вам нравится менять голос, разыгрывать людей?

 

– Иногда. Таких случаев немного, но они запоминаются. Однажды мы с друзьями разыграли актрису Стасю Милославскую: я от лица Вадима Верника пригласил её по телефону участвовать в программе «Кто там?». Мы сидели в гримёрке и чушь несли несусветную, но Стася готова была на любую роль! Она настолько поверила в то, что ей звонил Верник, что выложила даже посты в социальных сетях – для друзей и родных. Я понял, что дело зашло слишком далеко, и мы всей компанией извинились перед Стасей. Но надо отдать должное Вадиму: он увидел её пост и написал в комментариях, что теперь просто обязан её пригласить. Такой вот хеппи-энд.

 

– Сергей, я знаю, что без вас не обходятся театральные капустники. Как вы успеваете заниматься таким разным творчеством?

 

– Капустники я очень люблю и заранее записываю истории, которые приходят на ум. А потом получается, что они оказываются кстати.

 

– Вы сказали, что вам повезло в плане встреч с великими людьми, но самый главный человечек ждёт вас дома. Сколько сейчас вашей доченьке? Какая она?

 

– Данае недавно исполнилось два года и четыре месяца. Она удивительный ребёнок – абсолютно разумная личность, полноценно воспринимающая окружающий мир. Сравниваю себя я ней в те же два года и понимаю, что я какой-то австралопитек. Даная из нового, совершенно другого поколения: эти дети изначально знают больше, чем мы в схожем возрасте.

 

– Тем интереснее открывать мир заново. Сергей, вы действительно очень счастливый человек – и в личной жизни, и в работе. А чего ещё вы хотели бы себе пожелать?

 

– Больше свободного времени. Иногда я люблю побыть один, чтобы заниматься творчеством, а для него нужна тишина. И ещё, наверное, терпения и сил, чтобы идти вперёд, бороться и всегда побеждать.

 

 

Беседовала Вера Круглова

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в феврале 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: