– Эй, Джонни! Ты слышишь меня?
Молчание…
– Джонни-и-и!!!
Крик покрыла длинная автоматная очередь.
Тишина…
Потом в дальнем углу послышался шорох и голос:
– Говори!
– Джонни!.. Ты помнишь Рэчел? Рэчел Полак?!.
– Кто такая?..
– Так ты даже не знаешь, как её звали? Это моя сестра, которую ты, ублюдок, узнав о том, что она беременна от тебя, убил!.. Помнишь, как ты, слегка придушив её, отнес бесчувственное тело в ванную и открыв горячую воду, вскрыл девчонке вены? А потом держал её голову под водой… Держал, пока не закончились конвульсии… Ты всё предусмотрел, не так ли? Обычное самоубийство, а с тебя и взятки гладки!..
Голос вновь покрыла автоматная очередь.
– Слушай, слушай, шевелиться потом будешь! Но ты даже предположить не мог, что я выйду на тебя. Я вколотил в это предприятие уйму денег, усилий и времени. Тем не менее, я не жалею ни о едином потраченном дайме, ни об одной секунде! Изобличить убийцу оказалось чертовски трудным делом, но, как видишь, всё же возможным… и теперь я пришёл получить расчёт!
– Сколько ты хочешь?..
– А сколько стоит загубленная жизнь молодой женщины? И сколько стоит убийство её не успевшего родиться ребенка, возможно, не одного? При чём здесь деньги… Я думаю, твоя вонючая шкура намного дешевле. Не-е-ет, я пришёл не за деньгами!..
– Чего же ты хочешь?
– Держи!..
Около места, где прятался Джонни, что-то глухо шмякнулось о цементный пол. Джонни осторожно выглянул и вздрогнул: ствол "томпсона" пристально вглядывался прямо в его лоб.
"Вот и всё!", – почти равнодушно констатировал убийца и замер, как стоял. Холодный пот выступил на лбу, крупными каплями покатился по спине.
– Медленно и аккуратно подбери ЭТО и столь же медленно и аккуратно можешь вернуться в свою крысиную нору. Считаю до десяти!
– Раз! – Джонни растерянно посмотрел на почему-то до сих пор молчавший "томпсон".
– Два! – перевёл взгляд на завёрнутое в носовой платок, лежащее в полушаге от него ЭТО.
– Три! – снова взглянул на неумолимый зрачок "томпсона".
– Четыре! – Джонни медленно присел.
– Пять! – протянул к свёртку дрожащую руку.
– Шесть! – пальцы сомкнулись на завёрнутом в платок плоском продолговатом предмете. "Боже мой! Да это же опасная бритва!", – хлестнула мысль и Джонни конвульсивно отдёрнул руку.
– Семь! Если не подберёшь – буду стрелять!
– Восемь! "А-а, чёрт! Ведь я совсем на виду! Что я делаю! Я спятил!", – рука непроизвольно сжала опасную бритву…
На счёт "Десять!" в коридоре вновь не было видно Джонни.
– А теперь я расскажу тебе, что будет дальше. Когда я сестру, как ты её оставил: обнажённую, в красной от крови воде и взглядом человека, воочию узревшего собственную, страшно неотвратимую смерть, я поклялся себе, что отыщу и раздавлю убийцу! Если же нет – то умру сам… Как видишь, первую часть клятвы – относительно того, что разыщу, я исполнил. Но вот, что касается второй…
Пока вёл собственное расследование, я только о том и думал, что с тобой сделаю, когда найду. Я смаковал твою смерть, наслаждаясь ею на тысячи ладов. Я колесовал тебя, четвертовал, сжигал живьём, сажал на кол. Наконец, я решил распять тебя. С неописуемым вожделением я вбивал в тебя гвозди, приколачивая твои кровавые ладони к собственноручно сделанному кресту. Так же медленно и методично я прибивал твои ноги, наслаждаясь каждым хрустом пробиваемой металлом кости… Когда в страшной муке ты просил пить, я подносил к твоей пасти губку, смоченную твоею же кровью… И пока не закончилась агония и ты не испустил свой смрадный дух, я не оставлял тебя ни на миг…
Однако потом, взяв себя в руки, я понял, что чуть не уподобил тебя, грязное животное, Христу!.. Понял, что ты не достоин крестных мук, как и недостоин принять любую другую смерть от моих рук!
И вот ты здесь, в этой нише, стоишь, вжавшись в стену и держишь в одной руке пистолет без единого патрона, потому что, отстреливаясь, ты даже мысли не мог допустить о том, чтобы оставить последнюю пулю для себя и хоть таким образом скрыться, а в другой руке у тебя опасная бритва, которой пока не можешь найти применения…
– Ты говорил о Христе… Но ведь, он прощал, он был милосерден…
– Что можешь ТЫ знать о милосердии? Ты, больной на голову сукин сын, никогда никого, кроме себя, не любивший?!.
– Но ведь, простили же Варавву!!!
На какое-то время в заброшенном здании мотеля воцарилась тяжёлая тишина…
Потом Спенсер Полак тяжело вздохнул и усталым равнодушным голосом произнёс:
– Я хотел, чтобы ты вскрыл себе вены. Я хотел увидеть, как жизнь по каплям покидает тебя, растекаясь грязно-бурой лужицей на полу. Но ты не стоишь даже этого… Будь ты проклят!.. Я не судья тебе…
Он размахнулся и швырнул автомат в стену. Тот, описав параболу, глухо звякнул о штукатурку и остался лежать в трёх шагах от ниши, где прятался Джонни…
Спенсер развернулся и, сгорбившись, направился в сторону выхода. Шаг, другой… Третий раз шагнуть не успел – едва занёс ногу, как пуля сорок пятого калибра, буквально, разворотила ему грудь. Спенсер Полак умер ещё до того, как упал.
– Эй, Джонни, выходи!.. Я кончил этого придурка. У тебя всё о`кей?
Безуспешно глотая комок в горле, Джонни медленно отклеился от стены.
Чарли, его друг и подельник, приветственно подняв руку, стоял в дверном проёме.
Джонни подошёл к "томпсону", подобрал его и передёрнул затвор.
– Слушай, парень, у тебя сейчас такой вид, будто ты только что с креста!..
"С креста!., с креста!., с креста!..", – билось в голове Джонни, пока он давил на спусковой крючок.
На лице Чарли и после смерти осталась недоумевающая и растерянная полуулыбка: "За что?!."
Лишь несколько минут спустя Джонни осознал, что вхолостую жмёт на спуск: магазин давно опустел. Тогда он бросил автомат и сжимая в руке свёрток, шаркающей стариковской походкой подошёл к выходу. На дворе занималась заря…
* * * Алые лучи восходящего солнца осветили лежавшую у входа в заброшенный мотель раскрытую опасную бритву с покрытым тёмно-бурыми пятнами лезвием и того же цвета надпись на стене:
Я – НЕ ВАРАВВА!
