Повесть о Сухотинском монастыре

На чтение потребуется два с половиной часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Дорофея узнала, что приём у батюшки Амвросия начинается с девяти часов. Принимает он в первую очередь монашествующих, а уж затем мирян. И приём длится до обеда. Дожидалась приёма монашествующих не одна она. Рядом с Дорофеей оказалась игуменья женской обители из-под Саратова мать Елена. Она на приёме у старца уже бывала, хлопотала о помощи его в обустройстве обители.

Дорофее Елена рассказывала:

– Совсем у нас плохи дела были, ни землю никак не закрепим за обителью, ни средств нет на обустройство. Посоветовались и решили к батюшке Амвросию обращаться, к покровителю всех монашествующих. И не ошиблись: именно он нашёл благотворителя, на средства которого и стала крепнуть община. А благотворительница-то наша сама Елизавета Николаевна Годейн. Она духовная дочь старца, происходит из знаменитого дворянского рода, её мать – урождённая княжна Багратион – племянница героя Отечественной войны Багратиона, который был смертельно ранен в Бородинском сражении.

Елизавета Николаевна пожертвовала нашей обители 17 тысяч рублей и фактически спасла нашу общину: земли все были заложены, и для её официального утверждения требовалось выкупить хотя бы их часть. В ней родилось желание оставить суетный мир и уйти в монастырь. Отец Амвросий благословил ей послужить нашей обители. Продав свои имения, она приехала к нам, выкупила земельные участки. Пожертвовала на содержание священника и насельниц 10 тысяч, и на возведение храма ещё 20 тысяч рублей. Иду теперь благодарить батюшку Амвросия, в ножки ему поклониться.

 

После Елены в келью к отцу Амвросию вошла Дорофея. Старец полулежал, полусидел на высокой чистой постели. Подойдя к нему, Дорофея пала на колени и невольно заплакала, целуя и обливая слезами сухую прозрачную руку старца. Амвросий выждал время, пока прихожанка успокоится, и сказал с улыбкой:

– Долго, мать Вера, ты ко мне шла. Давно тебя поджидаю. И вот наконец Господь сподобил тебя войти в мою келью, припасть ко мне. Сподобил Господь, утешил меня, старика.

– Батюшка, а откуда же ты имя моё мирское знаешь, это когда да когда Верой я была, теперь же давно Дорофеей стала.

– Знаю, матушка, и это знаю. Ты уж позволь я тебя Верой стану называть. Вроде бы Дорофеей – это по чину, а мне нравится имя Вера, которое дали тебе при крещении.

– Да называйте, батюшка, называйте. Мне тоже мое имя нравится.

– А меня, Вера, знаешь, как до пострига звали в Тамбове и в Липовице?

 

Поманил пальцем, Вера наклонила голову к его губам, он прошептал:

– Лекса. Видишь как, Лекса.

– А я знаю, батюшка, про тебя в Сухотинке и в Тамбове говорят. Те, которые годами постарше, Лексой называют. Я поначалу привыкнуть не могла, скажут так – Лекса, – а ты и думай, кто ж это.

– Называют? – не поверил Амвросий. – Ах, благодать-то какая, Лексой ещё называют, помнят, значит.

– Да вот, отец мой родной, гостинчик тут тебе из Тамбова передан.

– Гостинчик? – обрадовался Амвросий. – Кто ж это мне так гостинчики шлёт?

Дорофея с поклоном подала старцу икону Иверской Божьей Матери старой работы в золочёном окладе.

– Это от матери Аркадии, бывшей в миру Лидии Веселовской. Так и велела сказать – от Лидии Веселовской.

Амвросий наморщил лоб, вспоминая:

– Лидия Веселовская, Лидия Веселовская… Ба! Да Лида-то, художница-то! Как же, как же, помню! Красавица была. И веселушка – хохотушка! Ну, Вера, ну, порадовала старика.

 

Амвросий привстал на постели.

– Помоги-ка мне, мать, на ножки встать. Так вот. Видишь, какой я, как птенец нетвёрдый на ногах, всё-то меня качи да качи во все стороны. Гляди, при твоей помощи и на улицу убегу. А чего ж не убежать бы, ножки вон какие резвые подо мной.

Амвросий явно рад был приходу Дорофеи. Он ожил, заулыбался, заговорил шуточками да прибауточками. Дорофея ожидала увидеть задумчивого нравоучительного старца, а увидела весёлого мужичка, точь-в-точь такого же, каких немало встречала в Сухотинке, встречала и раньше, в Нижнем.

– А как там Липовица моя? Ехала-то мимо домка моего, не иначе. К моим ни к кому не наведалась?

– Нет, батюшка, не наведалась, а как теперь вот вернусь от тебя, так поеду и наведаюсь, и расскажу всем твоим, как ты тут управляешься.

– Во, во, наведайся. А если в Пады Бог даст заглянуть, то поклонись женщине одной, Глафирой её зовут. Поклонись и скажи – от Сашки Гренкова поклон. И больше ничего не говори. А спросит – ответишь. Да, и вот что, возьми-ка из сундучка пакет, что сверху лежит. Нашла? Вот-вот, он самый. Материал в нём, на рубашки гож. Так ты той женщине, Глафире, подай пакет этот, скажи, пусть к будущей Троице рубашонки ребятишкам пошьёт. Пусть они порадуются. Как же, Троица живоначальная…

 

Амвросий рассказал Дорофее, как бывал он в Сухотинке, в монастыре. Спросил:

– Пасеку-то как, осилили развести?

– Пасека у нас добрая, мёдом обеспечиваемся и на продажу выставляем.

– Ну и добро, ну и добро, – кивал головой Амвросий.

Амвросий устал, опять прилёг на кровать. Дорофее показалось, что он впадает в сон. Она не знала, как поступить, потревожить его или уйти молча. Нет, молча, не благословясь, выходить из кельи вроде бы грешно. Она оглядывала келью, думала:

«Почему так легко на душе в этой тесной и душной хибарке, как светло при её таинственном полусвете? Сколько людей перебывало здесь! Приходят сюда со слезами скорби, а выходят со слезами радости: отчаявшиеся – утешенными, неверующие и сомневающиеся – верными чадами Церкви. Как это удалось батюшке Амвросию стать источником стольких благодеяний и утешений. Ни звание человека, ни состояние не имеют никакого значения в его глазах. Ему нужна только душа человека, только она дорога для него, потому он, забывая себя, всеми силами старается спасти её, поставить на истинный путь. А уж есть-то, есть-то, в чём только душа держится».

– Пойди, Вера, отдохну я немного, растревожила ты во мне воспоминания. Иди с Богом. Завтра в это же время приходи, продолжим…

Дорофея поцеловала руку старца и вышла из кельи.