Васильки

 

 

 

Дотянувшись с своей постели, Колька легко погладил Сашку по щеке. Сашка открыл глаза и уставился непонимающе на Кольку.

– Вставай. Только тихо. Одевайся, – шёпотом приказал Колька.

Оделись. Пошли друг за другом к выходу. «Если кто спросит, куда направились? – скажем, что в туалет. И вообще идти надо к туалету», – соображал Колька.

Вышли наружу. Стало холодно. Сашка прижал ладони к плечам, сжался, согнулся, шёл, позёвывая и вздрагивая всем телом. Дошли до туалета никем не замеченные. Колька оглянулся, прислушался – нет ли кого поблизости – и сказал:

– Всё. Назад не пойдём. Нечего нам ждать завтрака. Уходим сейчас.

– Ты что! – изумился Сашка. – Холодно же! Неохота мне. Потом пойдём, когда тепло станет.

– Друг тоже мне, – сделал обиженный вид Колька. – Потом поздно будет. Можешь совсем не ходить. Я и один дорогу найду.

– Не обижайся, Коль. Правда, холодно очень. Даже зубы стучат. Да и к кому я пойду? К кому? Я же никого не знаю.

– Он опять за своё. Нам что главное? Моих отыскать! А потом твоих! Мать моя поможет.

– Её ещё найти надо, твою мать, – возразил Сашка.

– Найдём! Понимаешь? Я же знаю.

– Ладно, пойдём, – наконец согласился Сашка. – Это я так, никак не проснусь. Тебе повезёт. Я знаю. А мне нет.

– Почему это тебе не повезёт? – спросил Колька, чуть ли не оскорблённый признанием друга.

– Ты думаешь, я просто так в шашки играю? Нет, не просто. Я загадал себе: если научусь играть по-настоящему и всех обыгрывать буду, то тогда меня найдёт моя мать или я сам её найду. А пока меня все обыгрывают. Поэтому мне не повезёт.

– Ну, ты рассуждаешь! При чём тут какие-то шашки!

– Я знаю, и ты мне не говори, – упорно стоял на своём Сашка.

Они проникли за забор в гущину развесистых молодых лип орешника, которые тут же обдали их холодной росой. Каждое неосторожное движение вызывало дождевые осыпи росы. Пока добрались до канавы, где хранился их провиант, сделались мокрыми с ног до головы. Штаны и рубашки залубенели, вызывали неприятный озноб. В ботинках зачавкала вода, Но оберегаться, раздумывать было уже поздно. Найдя свой пакет в целости и сохранности, взяли его и прямиком подались к дороге.

Колька соображал: выйдут на дорогу и пойдут влево, на солнышко.

Дорога оказалась песчаной, сухой, даже тёплой, хранящей тепло прошлых дней. Тут же разулись, вытряхнули из ботинок воду. Выломали длинную ореховую палку, повесили на неё пакет, ботинки, рубашку, штаны, взялись за концы палки и быстро, согреваясь на ходу, зашагали по дороге. Ногам было и мягко и тепло. А от ног и на сердце делалось тепло и весело. Да и солнышко, светившее навстречу, уже ощутимо грело лицо, грудь, живот.

Казалось, что они выбрали самое удачное время для побега, что другого такого времени в течение всего дня быть уже не может. А дорога была им самой родной из всего, что они знали родного на этом свете, самой лёгкой.

– У, так мы скоро доберёмся, – посмеивался Колька, радуясь столь удачному началу пути.

– Скоро, – согласился Сашка, не проявляя при этом особой радости.

«Ну и пусть, пойдём пока молча, – решил Колька. – Это он от сна ещё не отошёл. Вот отойдёт, тогда заговорит, и ещё как».

Солнце поднялось высоко и стало жарко. Широкая просека, по которой шли ребята, была пряма, как струна, и ей, казалось, нет конца.

– Вот кончится лес, откроются поля и мы увидим моё село, – уверенным голосом сказал Колька, больше для самоуспокоения.

Он оглянулся и остановился.

– Ты погляди! Сашк! А!

– Чего ты? Чего? – глядел Сашка то на друга, то вдаль, откуда они шли и не понимал ничего.

– Да следы-то наши! Гляди! На песке они видишь, как видны! Вот если бы ты начал искать, то по следам нашёл бы? А?

– И искать нечего, – понял и согласился Сашка. – Вот они. Яс-ненькие. Готовенькие. Вот твои, а вот мои. Почти одинаковые. И пяточки видны, и пальчики.

– Ну, – кивнул Колька. – Как же это мы не подумали. Если Валерий Николаевич выйдет на нашу дорогу, то сразу все поймёт, сядет на мотоцикл и догонит. Вот позор нам будет. А? Давай немного назад пойдём, потом свернём в лес, пройдём лесом немного и снова выйдем на дорогу. Следы надо путать. Найдут ведь!

Они вернулись метров на двести назад по своим следам, свернули в лес, шли краем, вышли на дорогу, прошли с километр и снова свернули в лес. Путание следов отнимало много времени.

Издали они увидели идущую им навстречу машину. Присели в придорожные кусты, пропустили её. Потом ещё одну. Прошедшие машины подняли им настроение, они колёсными следами накрыли их следы, уничтожили их.

Колька запел любимую песню, которую часто крутил на магнитофоне в детдоме Валерий Николаевич и которую все детдомовцы знали наизусть и распевали, как умели: «В чистом поле васильки, дальняя дорога. Сердце стонет от тоски, а в глазах тревога».

Заставлял Сашку подпевать припев: «Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз». Но Сашка никак не подлаживал своим глуховатым, бубнящим голосом под Колькин, высокий, отставал в словах и у них не получалось слаженного пения.

– Эх, дойдём вот! – Песня вызвала в Кольке прилив бодрости, уверенности. – Дойдём и кончится наша детдомовская жизнь! Войду я тихонечко в свой дом и спрошу: «Зимины здесь проживают»? И ответят мне: «Здесь Зимины проживают. А в чём дело»? «А в том дело, – скажу я, – что нашёлся вот Колька Зимин, ваш сыночек, ваш внучонок, вот он, перед вами, не узнаёте?» И заохают мои мама, бабушка, дедушка, завскрикивают: «Коленька ты наш миленький! А мы все тебя обыскались! Да проходи ты и будь как дома»! «Нет, – скажу я им, – ваш Колька не один пришёл, он привёл с собой друга своего большого, Сашку. Пусть Сашка вперёд меня проходит. Он ведь гость у нас». И проведут они нас к столу. А на столе – глаза разбегаются! И сахар! И мёд! И варенье! И блинчики! Те, которые тебе в лагере понравились, которых ты хотел штук пятьдесят съесть. «Ешь, – скажу, – Сашка. Ешь хоть сто блинчиков» А мама нас будет обнимать...

У Кольки в носу защипало от умиления. Сначала от говорил, но никак не мог увидеть всю картину встречи воочию. А когда сказал, как мама их обнимает, то увидел, ощутил прикосновение её тёплых ласковых рук, и от этого голос его осёкся, и от этого слёзы навернулись на глаза. Но их не было видно Сашке, потому что пот давно уже скапливался у обоих в глазных ямках.

После продолжительного молчания Сашка тихо заговорил:

– Тебе хорошо. Ты мать свою представляешь, дом свой увидел, а я ничего этого не знаю. Может, у меня вовсе и матери-то не было. А? Бывает так?

– Нет, не бывает, – уверенно опроверг Колька сомнение друга. – Не бывает! Я сначала тоже не знал, что у каждого человека есть или была мать. Потом стал знать.

– Я тоже знаю вроде, а вот... как-то не верится мне в то, что у меня мать есть. Не верится вот...

– А ты верь.

– Это как же я? Не верится, а верь?

– А как хочешь, как сумеешь, так и делай. Иначе человеку жить нельзя. Слышал, как Аверьяныч об этом говорил: нельзя без веры жить человеку, пропадёт он скоро.

– Значит, я пропаду. Я бы уже пропал, если бы не ты. Так мне кажется. Ты вот меня защищаешь всегда, к своим вот ведёшь. А если бы не было тебя? Пропал бы.

– Ну, это ты брось. Я и правда защищаю тебя и буду защищать. Не знаю почему, но вроде мне кто приказал делать это, защищать тебя. Никто, конечно, не приказывал, а вот мне кажется, что приказали. А об одном тужу, не надо мне было пугаться, когда проезжали мимо моего дома. Я как во сне оказался. Вижу всё, а слова сказать не могу. И проскочили. А если бы я зашумел, закричал, остановил бы автобус, то мы с тобой теперь бы... Блинчики ели бы теперь от пуза.

Путь их упёрся в большую асфальтовую дорогу, по которой с воем и рёвом мчались грузовики в одну и другую стороны. Самосвалы везли песок, бортовые машины – лес, какие-то большие ящики, мешки. Между большими машинами проскакивали легковушки.

Пришлось засесть в густом кустарнике, оглядеться и заодно отдохнуть. Наблюдали за дорогой. Такое множество машин и такие скорости ребята видели впервые, им было интересно. Они вертели головами, успевая встречать и провожать машины.

– Эх, вырасти бы поскорее! – восхищёнными глазами следил Колька за дорогой. – Шофёром стал бы! Обязательно! Гляди, какая силища! А! Грузовики какие! Эх, и поработал бы я! Эх, и погонял бы! Сколько же платят за такую работу? Катайся и катайся, сколько хочешь, да ещё деньги за это получай. Вот жизнь! Я заработал бы сразу много и купил бы себе легковую машину. Вот такую. Такую вот, видишь, красную! Хороша, да?..

Колька изобразил из себя шофёра, сидящего за рулем машины, мчащейся на огромной скорости:

– У-у-у – вам, вам, вам!..

– А я – нет. Я машину, наверное, не полюблю. Страшно, – опустил Сашка глаза. – Задавишь ещё кого-нибудь. Не справишься с рулем и конец. Ну её, не хочу даже думать об этом. Я если вырасту, то буду игрушки всякие делать. Всякие-всякие! Из глины, из дерева, из соломы... Цветастые. Весёлые. И отдавать их буду детям. И в детдома буду отдавать. Пусть играют..

– Это тоже дело хорошее, – согласился Колька. – Детям без игрушек плохо, игрушки им очень нужны. Ладно, делай игрушки, разрешаю. Мы с тобой жить где-нибудь рядом будем. Я за тобой буду заезжать на машине. Подъеду к дому, открою дверцу, скажу: «Садись-ка, Сашка, съезжим с тобой кое-куда». Можно в магазин, можно на базар. Понакупим там всего, выедем вот на такую дорогу, накатаемся и домой вернёмся.

– Хорошо, если так, – согласился Сашка. – С тобой я поехал бы. С тобой я не боюсь. Ты хороший.

Кольке неудобно стало от такой похвалы друга и он спросил:

– А кто плохой?

– Есть плохие. Всякие есть. Я знаешь что запомнил? Нет, я много чего помню, но это особенно. Когда совсем маленьким был, боялся сикать в горшок, потому что слышно. А чтобы не было слышно, я сикал на стенку. А меня за это били. Мальчишки сваливали и били. Палкой по пяткам. Знаешь, вроде и не больно, а зато в голове удары эти чувствуешь. С тех пор больше всего боюсь, как бы палкой по пяткам бить не стали. Наверное, не переживу, умру.

Колька взял небольшую палку, постучал себя по пяткам.

– Вроде ничего, в голове неслышно.

– Это когда сам себе, то неслышно. А когда кто другой, то... Не надо. Брось палку. Глядеть не хочу.

Сашка отвернулся.

– Ну, а вы одни, что ли, были? А воспитательница? – спросил Колька.

– Она была. – ответил Сашка, – но она не видела.

– Но ты же плакал?

– Не плакал. Не велели. Если заплачешь, то... хуже будет. Вот я и научился тогда ешё не плакать. Никогда не плакать. Ты не видел и не увидишь, чтобы я заплакал. Я научился удерживать слёзы в себе. Плачу в себя.

– А как это? – Колька привстал, вглядываясь в Сашку и перебирая в памяти всё то время, которое знал его, делал для себя открытие: верно, он не видел никогда, чтобы Сашка плакал, как это делают многие, как все дети.

– Рассказать нельзя. Не сумею. Так вот. В себя. С воздухом, – пояснил Сашка. – Зубы сожмёшь и воздух в себя сквозь зубы медленно тянешь. И всё. Слёз не будет.

В нескольких шагах Колька обнаружил болотце с чистой водой. Перебрались к нему, пообмяли высокую зелёную траву, сели, распаковали свои припасы съестного. Сухари обмакивали в чистую степленную воду, посыпали по сырому сахаром и ели, почмокивая и похваливая. Наелись, прикинули, что в пакете у них ещё раза на три поесть осталось, с этим запасом уже жить можно. И порешили, если не дойдут до Колькиных родственников, то есть будут только поздно вечером, чтобы ещё и на завтра хватило. Колька встал, примерился к солнышку, определил, куда им топать дальше и кивнул Сашке:

– Ходу!

Перескочив асфальтовую дорогу, снова углубились в лес.

Уверенность постепенно покидала Кольку. Он начинал понимать, что без точного знания пути, без знания, как называется село, куда они идут, им, наверное, не выйти точно на него. Дорог было много, а им была нужна одна-единственная. Он уже потуживал: не надо было так-то вот пускаться в путь. Выяснить бы сначала хоть как называется село, как к нему пройти можно. Но у кого выяснишь, кто скажет? Сколько всяких больших и малых сел кругом, а какое из них его, Колькино, но идти надо. Сашке вида подавать не стоит, он заметит сомнения друга и враз скиснет, запросится назад в лагерь. А как назад вернуться? Они теперь и в лагерь дорогу не найдут. Выйти к людям? Спросить, какие села есть между детдомом и пионерлагерем. Кто может знать это? Наверное, лучше всего у шоферов спрашивать. Они везде ездят, они всё знают. А может, ещё" и подвезут. Вообще-то нет, не подвезут, а поглядят, что детдомовские они и тут же позвонят куда-нибудь, например, в милицию, И все. Заберут, отвезут в детдом или в пионерлагерь.

Они шли болотистым мелколесьем. Из-под ног взрывались клубы комаров, облепливали потные лица, кусались через рубашки и штаны.

Сашка шёл из последних сил. Отставал, нещадно чесался.

– Нет, надо на простор выходить! – вслух решил Колька. – Иначе тут нас с тобой сожрут.

Они повернули влево, надеясь, что скоро выйдут или в крупный лес или вовсе на открытое место, в поле или в луга.

Справа послышался отдаленный рокот трактора. Остановились, прислушались. Там лаяли собаки, горланили петухи. Значит, там были люди. Выходить или не выходить? Колька не мог никак решить для себя этот вопрос. Если выходить к селу, то осторожно, сначала надо оглядеться. Потом, может разузнать, куда и как им теперь идти. Начали забирать вправо. Лес делался всё мельче, всё гуще. Приходилось продираться сквозь кустарники. И вдруг перед ними открылась голая луговина.

Кустарники уходили вправо и за поворотом ребята увидели легковые машины, которые стояли у воды с открытыми настежь дверцами. Между машинами горел костерок, дым от него тянулся в сторону воды – озера или широкой реки – стлался над водой. Вокруг костра сидели взрослые мужчины и женщины. Они, видимо, только что выбрались из воды, весело переговаривались, смеялись, женщины сушили волосы. Все в цветастых купальниках. Тут же, рядом со взрослыми, на лугу бегали за цветным большим мячиком дети. Одна девочка, примерно ровесница ребятам, увлеклась погоней за бабочкой. Бабочка летела в сторону притаившихся ребят. Пришлось войти в кустарник, чтобы не напугать девочку.

Колька высовывался из кустарника, высматривал путь, соображал, как им безопасней пересечь луговину и выйти на холм, который виднелся вдали, с холма, надеялся Колька, будет далеко вокруг всё видно, что им и требовалось.

Сашка сидел возле Колькиных ног и лениво отмахивался от комаров, не интересуясь, куда и как они последуют дальше.

Колька прозевал девочку. Бабочка подвела её именно к тому месту, где они схоронились. Встреча с девочкой была явно нежелательной, но и разминуться с ней, видно, уже нельзя. Она остановилась от ребят в двух шагах, изготовилась поймать бабочку. Сашке плохо было видно девочку, он заинтересовался, поймает она или не поймает бабочку, шевельнулся под кустом, выглянул. И этого оказалось достаточно для того, чтобы девочка услышала шорох, взглянула под куст. С расстояния в два шага девочка и.Сашка смотрели друг на друга какую-то секунду. Колька видел, какой ужас испытывает девочка, хотел уже заговорить с ней, предупредить, чтобы она не боялась, но тут девочка рванулась в сторону, завизжала дурным голосом, что есть силы помчалась к родителям.

– Ты же её испугал до смерти! – в сердцах бросил Колька. – И надо было тебе выглядывать!

– Я же не нарочно, – оправдывался Сашка.

А от костра уже бежали трое мужчин.