Ницше «у-у-у» Пелевина или Охота на Оборотней

(продолжение, обязанное роману «Священная Книга Оборотня»)

ПИСАТЬ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО ПРО СЕБЯ

Не все Оборотни – Лисы, есть и другие, более продвинутые, опирающиеся не на трансформацию чужого восприятия, а на восприятие собственной трансформации. Такие Оборотни – настоящие волки духа, стоящие ступенью ближе к окончательной пропасти зла, где, напомню, обитает Сверхоборотень.

Волк и Лиса – это две стороны единого авторского существа, его мужская и женская ипостаси, постоянно перевоплощающиеся друг в друга и… любящие друг друга благодаря своим удивительным, но столь разным хвостам. Они похожи, как брат и сестра, как существа «одной крови», однако Волк-Александр не просто другой, – он, скажу так, – по-мужски проще и круче.

Вот он, выступающий наружу из текста, Оборотень-Волк-Монстр:

«Скучно теперь Александру быть человеком»,

«Грозное обаяние хищника-убийцы»,

«Сгусток злой силы, который рвался из его глубин наружу»,

«Варварски-свежий взгляд на мир»,

«Самодовольное воинствующее невежество, пытающееся трахнуть всю историю и культуру»,

«В каждом втором слове проглядывает отвратительный шовинизм самца»,

«Иногда я сама не понимала, что вызывает в моей душе большее смятение – чудовищный инструмент любви, с которым я имею дело, когда он превращался в волка, или эти дикие, поистине волчьи взгляды на жизнь, которые он высказывал, пока был человеком. Возможно, второе завораживало меня так же как и… Я не стала додумывать эту мысль до конца – она была слишком пугающей»,

«Все его жуткие стороны, как ни странно, лишь прибавляли ему очарования в моих глазах»,

«Супрафизическая трансформация, которую мог совершать Александр, была умопомрачительна. В нем жила древняя тайна, которую лисы уже забыли»,

«Александр был просто рисунком на двери в потустороннее. Теперь эта дверь распахнулась и наружу вырвался тот, что уже долгое время следил за мной сквозь замочную скважину. Передо мной стоял монстр»,

«Благородный и страшный зверь; такого действительно могли бояться северные боги»,

«Он прыгнул, и на секунду мне показалось, что свет закрыла низкая и страшная грозовая туча. А в следующий миг туча рухнула на меня. Мне казалось, что со мной проделали то же самое, что я всю жизнь проделывала с другими».

А вот какие интересные, проштудированные заметки находит Лиса в обиталище Волка (здесь подчеркивания принадлежат самому Волку):

«ФЕНРИР. Это был самый жуткий зверь нордического бестинария, главный герой исландской эсхатологии: сын Локи, огромный волк, которому предстояло пожрать солнце и богов после закрытия северного проекта, после чего наступит Рагнарек».

«Я знала этот рассказ Борхеса «Рагнарек», который поражал меня своей сомнабулической точностью в чем-то главном и страшном. Герой и его знакомый оказываются свидетелями странного шествия богов, возвращающихся из векового изгнания. Столетия дикой и кочевой жизни истребили в них всё человеческое. Один держал ветку, что-то из безхитростной флоры сновидений; другой в широком жесте выбросил вперёд руку с когтями, лик Януса не без опаски поглядывал на кривой клюв Тота. Кто-то из них вдруг разразился победным клекотом, невыносимо резким, не то свища, не то прополаскивая горло».

«Но будет еще сильнейший из всех, имя его назвать я не смею; мало кто ведает, что совершится следом за битвой Одина с Волком»,

«Всё остальное было в том же духе. Большинство бумаг в папке так или иначе относилось к северному мифу. Самое мрачное впечатление на меня произвела черно-белая фотография немецкой подводной лодки «Нагльфар» – так в скандинавской мифологии назывался корабль бога Локи, сделанный из ногтей мертвецов».

Лиса назвала всё это «сновидческим эхом фашизма», я же добавлю к этому тот факт, что действие сна из упомянутого рассказа Борхеса происходит вечером на факультете философии и литературы. Можно ли найти лучшее время и место для мистификаций J? И разве не пронзительна скрытая тут метафора: «сон на факультете философии и литературы»? Сон во сне.

Только это уже не сон, а прорывающаяся из сна глубочайшая реальность. Лиса столкнулась нос к носу с самой скрытой, самой пугающей и потому самой реальной человеческой сутью, – со своей второй, темной натурой.

Сновидческое эхо фашизма… Да, именно так предстает сегодня человеческому (т.е. всё еще преимущественно женскому) бессознательному образ Абсолютного Зла, образ Чудовищ, Монстров, Драконов – убийц и сильных мира сего, впавших в самонадеянность и манию таинственного, жуткого величия. Череда этих грозных образов проходит через всю мировую литературу, где, они, как правило, олицетворяют те необъяснимые в своем происхождении злые силы, в борьбе с которыми неизбежно должно побеждать добро.

Как вы думаете, часто ли эти Монстры Зла думают о покаянии и спасительности Любви? Правильно, не часто, хотя и случается. Эти монстры потому и таковы (или стали таковыми), что далеки или вовсе чужды эманациям Любви или сумели преодолеть в себе Любовь как человеческую квинтэссенцию (преодолеть в смысле «изжить с извлечением силы»). Я специально повторю еще раз эту формулу: изжить с извлечением силы. Ведь Любовь, согласно Пелевину, имеет «совсем иную природу».

Я подошел к решающему моменту моей охоты. Вон, уже близко, скрываясь от читателя и от самого себя в маскараде человеческих и лисьих обликов, затаился этот таинственный, но вездесущий Зверь. Если кто-то из читателей полагает, что ничто звериное его не касается, то ему следует всё же окончательно проснуться прямо здесь-и-сейчас, чтобы далее по жизни не попадать из-за своего духовно-психологического невежества под гипнотическое воздействие различных лисиц, распевающих красивые песни о любви и свободе. Сейчас, для всех желающих приобщиться к доктрине практического реализма, я постараюсь довести эти бессознательные эманации монстриальности, «сновидческого эха фашизма», до сознательного уровня понимания, выразив и зафиксировав их рационально с помощью русского языка, условно поймать его сетью слов. Остальным, не любящим заморачиваться на теоретическом осмыслении реальности, советую пропустить следующую главу.