Ницше «у-у-у» Пелевина или Охота на Оборотней

(продолжение, обязанное роману «Священная Книга Оборотня»)

Мы – люди – остались такими же, какими были на протяжении миллионов лет, – бесконечно жадными, завистливыми и агрессивными, подозрительными, полными тревог и отчаяния, со случайными вспышками радости и любви. Мы – страшная смесь ненависти, страха и доброты, насилие и мир одновременно.

Можем ли мы произвести в самой основе нашего существа тотальную революцию, психологическую мутацию; так, чтобы вы перестали быть жестокими, способными на насилие, соперничество, чтобы вы перестали испытывать тревогу, страх, жадность, зависть и все прочие проявления нашей натуры, создавшей это прогнившее общество, в котором протекает наша повседневная жизнь?

Никто не нужен, чтобы сказать вам, как смотреть. Вы просто смотрите. Можете ли вы тогда, видя эту целостную истину, понимая ее не на уровне слов, а фактически, можете ли вы легко и спонтанно измениться? Вот реальный вопрос. Возможно ли осуществить революцию в психике? Я хотел бы знать, какова ваша реакция на такой вопрос.

Прежде всего, можете ли вы отбросить всякий авторитет?

Когда есть свобода – не существует такого понятия, как поступать правильно или неправильно. Вы являетесь свободным и от того центра, который действует, поэтому нет страха. А ум, в котором нет страха, способен на великую любовь. Когда существует любовь – она может делать все, что ей угодно. Таким образом, мы собираемся приступить к изучению самих себя, не ориентируясь ни на кого, ни на меня, ни на какого-либо аналитика или философа.

Нам нужно преодолеть наш собственный внутренний авторитет, авторитет нашего специфического малого опыта, накопленных знаний, мнений, идей или идеалов. У нас имеется наш личный опыт, опыт вчерашнего дня, научивший нас чему-то, и то, чему он научил, становится новым авторитетом. Этот авторитет вчерашнего дня так же разрушителен, как и авторитет тысячелетней давности. Чтобы понимать себя, не требуется никакого авторитета, ни вчерашнего, ни тысячелетней давности, потому что мы – живые существа, всегда движущиеся, текущие, никогда не пребывающие в состоянии покоя. Когда мы наблюдаем себя при помощи мертвого авторитета вчерашнего дня, нам не удается понять движения, красоту этого движения, его особое свойство. Быть свободным от всякого рода авторитета – вашего собственного и авторитета другого – это значит умереть для всего вчерашнего, так, чтобы ваш ум был всегда свежим, всегда юным, чистым, полным сил и страсти.

Забудьте все, что вы знаете о себе, забудьте все, что вы когда-либо о себе думали. Мы отправимся в путь так, как если бы мы не знали ничего. Ночью шел сильный дождь, а теперь небо начинает проясняться, наступает новый бодрящий день. Давайте встретим этот новый день так, как если бы в нашем распоряжении был единственно только этот день. Давайте начнем наше путешествие вместе, оставив позади все воспоминания вчерашнего дня, и впервые постараемся понять себя.

Если хоть однажды вы окажетесь за пределами этой сферы, вы уже никогда не зададите такого вопроса, потому что будете знать, что такое любовь, в которой нет мыслей и которая, следовательно, не измеряется временем. Прочитав это, вы можете почувствовать себя как бы загипнотизированными и очарованными и в действительности оказаться за пределами мысли и времени, – а, следовательно, и за пределами страдания, – что значит осознать, что существует иное измерение, именуемое любовью. Но вы не знаете, как прийти к этому необычайному источнику.

Что же вам делать? Если вы не знаете, что вам делать, вы не делаете ничего, не так ли? Абсолютно ничего. Тогда внутренне вы совершенно умолкаете. Понимаете ли вы, что это значит? Это значит, что вы не ищете, не желаете, не стремитесь, что нет никакого центра. Тогда существует любовь.

Каждый человек – потенциальный оборотень. Под воздействием эмоционального стресса качества цивилизованного человеческого существа регрессиру­ют до уровня основных животных реакций, и так достигается порог потенциальных физических перемен.

Темперамент

Про людей, для которых нормой является грубая и хам­ская манера поведения, принято думать, что они живут на границе животного состояния, а это будто бы позво­ляет им с относительной легкостью совершить оконча­тельный переход. Это софистика, ибо невежи считают себя, как людей, наивысшей и благороднейшей формой жизни. Они все время ведут себя почти как животные, а потому не осмелятся «перейти черту», ибо сие для них было бы мерзостно.

Тот, кто только что вскарабкался к бордюрному камню, не рискнет опять скатиться в канаву. Лишь высший человек способен на метаморфоз, так как его «я» позволит ему пройти весь путь до конца. Он знает, что насторожен и культурен большую часть своей жизни, а потому без угрызений совести сможет насладиться пе­реходом к животному состоянию. Манифестации этого феномена встречаются в изобилии. Самые лощеные личности становятся самыми страшными выродками при появлении подходящей возможности. Ни единый пьяница не сравнится по части свинства с богатым пья­ницей. Примеры подобной полярности бесконечны: «напился как лорд»2– В русской ментальности можно напиться в лучшем случае «как сапожник». При желании можно напиться «в жопу». А вот «как князь», например, напиться нельзя. Обидно за нацию., доктор Джекилл и мистер Хайд, Граф Дракула, Джек Лондон и т. д. Практически во всех литературных, сценических и киношных трактовках ликантроп в его нормальном состоянии изображается как человек, наделенный душевной теплотой, пониманием, чувствительностью и разумностью.

Три основные эмоции – секс, сантименты и удивление – можно рассматривать как спусковые механиз­мы, что будет показано в нижеследующем рецепте, с помощью коего можно добиться превращения человека в зверя.

Обстановка

Каждый хотя бы раз в жизни забредал на территорию, где буквально чувствуется угроза, чувствуешь, что кто-то или что-то прячется в тени, следит за каждым твоим шагом, выжидая, чтобы прыгнуть и сожрать. Возмож­но, это был пустой дом или одинокая тропа меж дере­вьев, или, к примеру, заброшенный карьер. Во многих случаях было известно – или выяснялось – это место было свидетелем внезапной и (или) необычной смерти или, возможно, нанесения увечий, изнасилования, иной жестокости. За любыми актами, связанными с интен­сивным или выходящим за пределы нормы выделени­ем адреналина жертвой или злоумышленником (вслед­ствие похоти, ужаса, агрессии, защиты и т. д.) следует образование своего рода засасывающего вакуума в форме различных степеней восприимчивости (шок, полная покорность, обморок, смерть и т. д.).

Место, атмосфера коего подверглась такой поля­ризации, можно уподобить территории, где многократ­но скапливались и разряжались мощные заряды элект­ричества, вследствие чего воздух был циклически, хао­тически и нестабильно ионизирован. Первоначальный «заряд» и притяжение такой территории обусловлива­ются ее пространственным расположением и геомет­рической структурой. Ее можно сравнить со сплошь и рядом наблюдаемыми в природе местами охоты, к коим животные стекаются со многих миль округи, чтоб пола­комиться трупами своих предшественников.

Дихотомия садомазохизма, из-за своей потребно­сти в претворении, в изобилье снабжает такие места как охотниками, так и дичью. Дичь затягивает туда из-за пугающего, но вызывающего покорность трепета, коим пропитана обстановка. Затем туда являются хищники, привлеченные идеальными условиями для охоты и оби­лием дичи. Зачастую, однако, охотники проникают в «заповедник» изначально не как охотники, а как вдох­новленные страхом искатели ужаса.

Если вам кажется, что все, что здесь говорится, притянуто за уши, рассмотрите феномен, обычный для детей в канун дня Всех Святых или в любую другую ночь, при соответствующих условиях. Ребенок нарочно вы­ходит в темень, чтоб его напугали, успешно пугается, а потом задумывается: как весело, должно быть, пугать других! – ибо он очистился от нужды быть напуганным. После чего он становится охотником, а следующий ре­бенок, вышедший в темень – его добычей. В целом этот феномен сродни известному в психологии явлению, когда человек, на словах боящийся некоей ситуации, своими действиями всячески поощряет ее возникнове­ние.

Подготовка

Эта детская игра дает нам ключ к пониманию роли, ко­торую необходимо сыграть для превращенья в ликантропа. Коротко говоря, все обстоит таким образом: вой­дите на психически травмирующую территорию с не­преклонным намерением напугаться. Позвольте себе напугаться. Если необходимо, наденьте одежду, созда­ющую имидж максимальной покорности и уязвимости. «Случайные» жертвы всегда так одеты. Прочувствуйте место как жертва, перепугайтесь как можно сильнее. Будет еще лучше, если вы сможете дополнить свой страх сексуальным возбуждением. Позвольте своим поджилкам буквально трястись от страха и, если воз­можно, добейтесь оргазма любыми необходимыми средствами, ибо это облегчит ваше последующее ликантропическое перерождение.

Высвободив весь страх и удрав со сцены своего ужаса (экстаза), вернитесь домой и поразмыслите над тем, что вы чувствовали. Вскоре вы обнаружите появление своего рода магнитного притяжения, манящего вас назад, на проклятое место. Это неуютное ощуще­ние будет с каждым днем все сильней и в идеале превратится в настоящую манию. Когда окажется, что вы неспособны более противостоять искушению вернуть­ся в опасную для вас точку, повторите там все свои дей­ствия тем же манером. Ваша вторая «экспедиция» ока­жется еще более ужасающей из-за тревоги и предвку­шения, развившихся за истекшие дни.

В самом истинном смысле вы исполнили ритуал, излучая свою энергию в живую, дышащую среду. Эта среда, из-за непрерывного похищения ее жизненных сил, действует как вампир, высасывая энергию из при­маненных ею, и ловит их в свою заразную ловушку как припасы на будущее. Вильгельм Райх назвал такие зоны СОР3 – «Смертельная аргонная радиация»., что указывает на стойкое истощение аргона или ослабленность атмосферы. Атмосфера подобных зон голодна. Их нагота вопиет, чтоб ее накормили. Все так называемые дома с привидениями и долины ужаса под­крепляются энергией, которую накапливают тревоги их обитателей, ожидающих того, что «гости» вернутся, то есть питаются навязчивыми страхами тех, кто подпал под их чары.

При втором проникновении в выбранную зону вам, возможно, не удастся задержаться там, как в первый раз, из-за того, что страх ваш вырос, и вместе с ним – потребность быстрее испытать и изгнать его, а потом «сделать ноги». Теперь вы готовы к метаморфозу – если, конечно, второй заход не показался вам «прелестью» и вы не возжаждали вознести свой страх на более экста­тичную высоту: в этом случае вы либо не очень-то и на­пугались, либо шансов сыграть нужную роль у вас про­сто нет. Другими словами, прежде, чем стать охотником, вы должны сперва пробудить, а затем изгнать из себя потребность быть жертвой. Если вы – закоренелая «жертва», то будет мудро проявить осторожность. Ваше страстное желание напугаться и его проявления могут ввергнуть вас в ситуацию, в коей вы будете жестоко покалечены или убиты. Однако если вы в состоянии ответить на свою потребность в страхе и изгнать ее из себя, переходите к следующему этапу.

Метаморфоз

Облачитесь в одежды, благоприятствующие переме­нам, которые нужно вызвать. Легенды о берсерках, но­сивших шкуры волков и медведей, исполнены смысла, если иметь в виду важность костюма для ритуала. Оденьтесь самым стереотипным, «банальным» обра­зом, так как вторая кожа, кою вы носите – мощный фак­тор в деле полной трансмогрификации. Это – пример герметической, или симпатической магии («что в гор­нем, то и в дольнем»). Если на вас надета маска волка или шкура дикого зверя, предпочтительнее, чтобы она не была настоящей, ибо вам будет легче вселить свою личность в подобие избранного животного, вдохновля­ясь известными признаками изображенного вида. Шку­ра, или маска, послужит катализатором, макетом того, чем вы станете, когда с нею сольетесь.

Войдите в проклятую зону с жадным предвкушени­ем. Когда вы приблизитесь к тем местам, где недавно сильнее всего напугались, позвольте себе насладить­ся мыслью о том, как ужасно было бы для кого-то дру­гого почувствовать пережитый вами страх, плюс доба­вочный ужас от реального присутствия незнакомой и гротескной твари. Короче, теперь ваша роль – внести свою лепту в ужас этого места.

Сцена обставлена, и все необходимые компонен­ты задействованы. Вы пережили интенсивный страх. Теперь ваша очередь стать интенсивным ходячим страхом в форме чистой звериности. Крадитесь, время от времени позволяя себе припадать на все четыре конеч­ности. Дети вполне профессионально подражают жи­вотным. Помните, в каких ситуациях? Ребенком вы тоже рычали на кошку или собаку, стоя на четвереньках – хотя бы раз, никаких сомнений. Задумывались ли вы о скры­том смысле своего поведения?

Нюхайте воздух, смакуйте его и запахи места, в котором находитесь. Если поблизости есть деревья, под­крадитесь к ним, прикоснитесь к ним, хватайте их лапа­ми, лезьте на них и трясите. Делайте все возможное, чтоб сравниться с животным. Если вы внутри здания, помочитесь на пол или на стену. Помните: дикие звери не приучены проситься на улицу! Фыркайте, хрюкайте, рычите, ревите – издавайте любые противные звуки, какие хотите.

Все сильней проникаясь верою в то, что вы – зверь, вы на самом деле почувствуете, что определенные ча­сти вашего тела реагируют на сигналы мозга способом, чуждым человеческой анатомии. Ваши ноги превратят­ся в задние конечности животного. Руки – в передние конечности, увенчанные лапами с когтями, жаждущи­ми сцапать все, до чего они могут дотянуться. Ваше лицо изменится. Ваши лицевые мышцы станут кривить­ся гримасами зверя. Все ваши чувства обострятся. Вы почувствуете, что мочиться надо чаще. Вас околдует лик луны, особенно в полнолуние. Если вы внутри помеще­ния, вам захочется сдвигать предметы, совать нос в трещины, взламывать доски пола, Вы ощутите желание разнюхать, что происходит в закрытых пространствах, втиснуться в них головою и телом.

Если вы ощутите сексуальное желание, оно будет ненасытным, и если вы увидите другого человека, ко­торый при нормальных обстоятельствах не кажется вам сексуальным, характер вашей трансформации возместит его или ее недостатки. Возникнет страстное желание наброситься, но ваш высший разум должен воздержать­ся, возобладать и приковать вас к месту, оставив жгучее стремленье разрядиться. В этой фазе трансформации жизненно необходим контроль, если только вам не сопутствует готовый на все партнер, который может войти в Игру в роли жертвы и насладиться своею ро­лью. Если все так, тогда возможно откровенное сексу­альное насилие. Если нет, то нужно проявить необходимую сдержанность и добиться оргазма без нападенья на «жертву».

В момент оргазма должно свершиться полное и необратимое торжество вашего внутреннего зверя, что приведет к самым разнузданным последствиям. Имен­но в этот момент и произойдет превращенье, и если кому-то не повезет (или все же повезет?) оказаться свидетелем вашего метаморфоза, – можете быть уверены, они не забудут этого никогда.

В целом весь этот принцип, осуществляемый как ритуальное упражнение для заранее избранных «охот­ника» и «добычи», конечно, лежит в основе таких детс­ких игр, как прятки, в которых один ребенок упивается собственным страхом, в то время как другой ликует, пугая его, причем зачастую полностью меняясь роля­ми в пределах одного эпизода игры. Так как дети есте­ственным образом ближе к животному состоянию, они вполне компетентны учить нас средствам, коими мы могли бы приблизить себя к животным. Именно пере­ходная сущность детей и делает их идеальными учите­лями. Теперь, когда ваша трансформация завершилась (помните, что глубочайшая манифестация может слу­читься лишь после необходимого разгона), позвольте себе «очухаться», скрывшись, если необходимо, в таком месте, где вы можете, никого не стесняясь, рухнуть на пол или на землю. Если вы достойно проделали свое упражнение, вы должны, вернувшись в нормальное со­стояние, почувствовать желание как следует подкре­питься.

Невероятный разгон и выброс энергии при дости­жении этого состояния сожжет огромную массу кало­рий. Таким образом, очевиднейшим эпилогом к ваше­му ритуалу – и завершением животного цикла – будет набить свое брюхо едой и отправиться спать.

Вспомните! Вспомните этот вихрь, этот ураган, это событие! «Алиса» рубежа 90-х была главным потрясением, ворвавшимся в застойные муравейники городов, революционным кумиром силы и свободы нового, молодого мира России. Бескомпромиссность, напор, взламывание отмирающих скрижалей, высочайший стиль, гортанный ритм, замешанный на чистом дионисизме из поэтики Заратустры. Это было поистине явление прекрасного дионисийского смельчака, бросившего вызов дряхлеющему дракону тоталитаризма. Не удивительно, что «Алису» тут же обвинили в пропаганде… насилия, агрессии и фашизма. Одному журналисту даже померещилось, что на одном из концертов Кинчев выкрикнул: «Хайль Гитлер!», и он включил эту свою смысло-слуховую галлюцинацию в качестве «украшения» в текст своей обличающей статьи. Скандал был велик, и разве могло быть иначе? Бессознательное, сновидческое эхо фашизма как страха перед Насилием не может не порождать своих собственных, безотчетных мистификаций.

Но музыка и тексты «Алисы» не были высвобождением низменных инстинктов и агрессивных наклонностей у «еще несознательных молодых людей», как это пытаются преподнести умудренные/утомленные опытом специалисты-культурологи. Это было освобождение собственного мужского облика, взрыв мужского начала в бессознательных пластах психики под воздействием новой музыки, её нового, живительного, дионисического течения – рока. Константин Кинчев сумел своим характером и волей сплотить «Алису» в некий роковой динамит и явить нам воочию, что значит – дионисическая музыка и дионисическая песня. Эта музыка – не выдумка, мы все с вами были её свидетелями. Альбом «Алисы» под характерным названием «БлокАда» до сих пор является непревзойденным откровением силы русского рока. Вспомните!

          * * *

Я начинаю путь,
Возможно, в их котлах уже кипит смола,
Возможно, в их вареве ртуть,
Но я начинаю путь.
Я принимаю бой,
Быть может, я много беру на себя,
Быть может, я картонный герой,
Но я принимаю бой.
Я говорю:
Живым – это лишь остановка в пути,
Мертвым – дом.

          * * *

Две тысячи тpинадцатых лyн отдано нелепой игpе,
Hо свет yшедшей звезды все еще свет.
Тебе так тpyдно повеpить, твой пyть от этой стены к этой стене.
Ответь: понял ты меня или нет?

К несчастью, я слаб, как был слаб очевидец событий на Лысой гоpе.
Я могy пpедвидеть, но не могy пpедсказать.
Hо если ты вдpyг yвидишь мои глаза в своем окне
Знай, я пpишёл помешать тебе спать! Ведь зто:

Мое поколение молчит по yглам.
Мое поколение не смеет петь.
Мое поколение чyвствyет боль,
Hо снова ставит себя под плеть.
Мое поколение смотpит вниз.
Мое поколение боится дня.
Мое поколение пестyет ночь.
А по yтpам ест себя. Да!

Сине-зеленый день встал, где пpошла гpоза,
Какой изyмительный пpаздник, но в нем явно не хватает нас!
Тебе так тpyдно pешиться, ты пpивык взвешивать «пpотив», взвешивать «за».
Пойми: я даю тебе шанс!

Быть живым – мое pемесло, это деpзость, но это в кpови.
Я yмею читать в облаках имена тех, кто способен летать.
Если ты когда-нибyдь почyвствyешь пyльс великой любви,
Знай, я пpишел помочь тебе встать!

          * * *

В городе старый порядок!
В городе старый порядок! Осень!
Который день идет дождь.
Время червей и жаб!
Время червей и жаб! Слизь!
Но это лишь повод выпустить когти!

Мы поем!
Мы поем! Заткните уши,
Если ваша музыка святость!
Солнечный пульс!
Солнечный пульс диктует!
Время менять имена!
Время менять имена!
Настало время менять!

          * * *

Смутные дни – время крапить масть!
Смутные дни – время кривить рты!
Смутные дни – время делить власть!
Смутные дни – время решать, с кем ты!

Каждый из нас верен земле.
В каждом живет звезда, чтобы вспыхнуть в свой час.
Небо горит, мы танцуем в огне.
Остановите нас!

          * * *

Да я сам взорвал свой мост,
За тех кто не попал, – мой тост!
В кулуарах подполья запах воды,
Здесь такие, как я, здесь такие, как ты.
Здесь в обход не идут, здесь не прячут глаз.
Компромисс не для нас!

Вот таким ритмом и с таким размахом бушевал этот дионисийский Экспериментатор, крича всем, кто может откликнуться:

Сочными травами застелим святую постель!
Эй, кто здесь шагает правой? Левой, левой!
от души потешаясь над всеми не способными к мощным движениям души:
Эй, Ты, Там, На Том Берегу-у-у!

Разве не стоит еще у нас в ушах этот чистый и настоящий голос, его ясный ритм и звук? Разве возможно не узнать в этой музыке и в этих текстах песен ницшевского Заратустры? Мои курсивы указывают на прямые аллюзии Кинчева к Ницше. Ну, а песня «Красное на чёрном» стал неким апофеозом однонаправленного порыва, когда уже и сам Заратустра не способен удовлетворить чаяния взыскующего. Поверьте мне: аналога такого сверх-вызова, который осуществил Кинчев в этой песне, давший «Алисе» её собственные величественные цвета, трудно сыскать, а мой курсив в ней теряет всякий смысл:

Шаг за шагом, босиком по воде,
Времена, что отпущены нам,
Солнцем в праздник, солью в беде
Души резали напополам.
По ошибке? Конечно, нет!
Награждают сердцами птиц
Тех, кто помнит дорогу наверх,
И стремится броситься вниз.
Нас вели поводыри-облака,
За ступенью – ступень, как над пропастью мост,
Порою нас швыряло на дно,
Порой поднимало до самых звезд.

Шаг за шагом, сам черт не брат,
Солнцу время, Луне часы,
Словно в оттепель снегопад,
По земле проходили мы.
Нас величали черной чумой,
Нечистой силой честили нас,
Когда мы шли, как по передовой,
Под прицелом пристальных глаз.
Будь что будет! Что было: ЕСТЬ!
Смех да слезы, а чем еще жить?
И если песни не суждено допеть,
Так хотя бы успеть сложить их!

А на кресте не спекается кровь,
Гвозди так и не смогли заржаветь,
И как эпилог – все та же любовь,
А как пролог – все та же смерть!
Может быть, это только мой бред,
Может быть, жизнь и так хороша,
Может быть, я не выйду на свет,
Но я летал, когда пела душа.
И в душе хохотали костры,
И неслись к небесам по радуге слез:
Как смиренье – глаза Заратустры,
Как пощечина – Христос!

Красное на черном!
День встает, смотри, как пятится ночь!
Красное на черном!
Звезды, прочь!

В великолепном предисловии к своей первой значительной книге «Рождение трагедии из духа музыки», написанном уже в свои зрелые годы, Фридрих Ницше, этот удивительный прорицатель, писал о том, что он впервые поставил большой дионисический вопросительный знак по отношению к музыке и культуре: какова должна быть музыка, которая уже была бы не романтического происхождения, но дионисического? Именно так: дионисического, а не романтического! Ибо в любой романтике, как в охмеляющем и отуманивающем наркотике, уже прелюдирует и обычный романтический финал — разрыв, крушение, раскаяние, возвращение и падение ниц пред старой верой, пред старым Богом.

«Представим себе подрастающее поколение с этим бесстрашием взора, с этим героическим стремлением к чудовищному, представим себе смелую поступь этих истребителей драконов, гордую смелость, с которой они поворачиваются спиной ко всем этим слабосильным доктринам оптимизма, дабы в целом и в полноте «жить с решительностью»: разве не представляется необходимым, чтобы трагический человек этой культуры, для самовоспитания к строгости и к ужасу, возжелал нового искусства, искусства метафизического утешения, трагедии, как ему принадлежащей и предназначенной Елены, и воскликнул вместе с Фаустом:

Не должен разве я стремительною мощью

Единый вечный образ вызвать к жизни?

«Разве не представляется необходимым?»... Нет, трижды нет, о молодые романтики, это не представляется таковым! Но весьма вероятно, что это так кончится, что вы так кончите, т. е. «утешенными», как в писании, несмотря на всё самовоспитание к строгости и к ужасу, «метафизически утешенными», короче, как кончают все романтики, христианами...»

Мы дослушаем Ницше позже. Но именно благодаря этому гению проницательности, мы можем теперь с большей ясностью взглянуть на суть такого русского явления как «Алиса». Чем был их порыв? Романтикой или Дионисизмом? По плодам их узнаете их! По тому, чем станут они после неизбежной трагичности жизни, определите и воздадите им!

Порыв «Алисы» длился недолго. И именно трагическая череда событий реальной жизни, вереница смертей известных рокеров (а особенно самоубийство Александра Башлачева, гибель Виктора Цоя, самоубийство Игоря Чумыкина), став мистическим воплощением фразы «Рок-н-ролл мёртв», резко и кардинально перевернули внутренний мир «Алисы». С этого времени в творчестве Кинчева появляются темы кары, расплаты, раскаяния, покаяния за излишнюю вольность, лихие дела и призывы. Альбом «Шабаш» и одноименная песня открывают новую правду Кинчева: «цена праздника и восторга – сама человеческая жизнь», а сам шабаш – это не столько дионисийский кураж ведьм, сколько завершающее междометие «всё, хватит, баста». Так начинается закат «Алисы», так начинает срабатывать загадочный механизм её имени.

Всем тем, кто отдал души ветру
Кто знает, что такое любовь,
Hо и умеет ненавидеть,
«Алиса» дарит свой огонь!
Грейтесь, пока мы в силе!
Да не коснeтся вас своею поганой метлой
Танцующий бес, бес паники!

          * * *

Где разорвана связь между солнцем и птицей рукой обезьяны,
Где рассыпаны звезды, земляника да кости по полянам,
Где туманы, как ил, проповедуют мхам откровения дна,
Где хула, как молитва, – там иду я.

Где деревья вплетаются в летопись слов отголоском начала,
Где лесной часослов зашифрован устами пожаров,
Где большая дорога, черная ночь да лихие дела,
Где блестят за иконой ножи, – там иду я.

Где надежда на солнце таится в дремучих напевах,
Где по молниям-спицам танцует гроза-королева,
Где Луна присосалась к душе, словно пиявка-змея,
Где пускают по кругу любовь, – там иду я.

Где Восток напоил молоком кобылиц кочевника-ветра,
Где по дорогам в острог по этапу ползут километры,
Где в грязи по колено да по горло в крови остывает земля,
Где распятье под сапогом, – там иду я.

Где молчанье подобно топоту табуна, а под копытами – воля,
Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью,
Где пророки беспечны и легковерны, как зеркала,
Где сортир почитают за храм, – там иду я.

Я поднимаю глаза, я смотрю наверх.
Моя песня – раненый стерх.

Так поёт, уже раненый раскаянием и христианской любовью, великий романтик-бунтарь Константин Кинчев. Так звучат его последние и мучительные попытки танцевать. Уже вскоре, в 1992 году, после посещения Иерусалима, Кинчев и все другие музыканты «Алисы» примут христианское крещение. Кинчев вспоминает: «Эта поездка почти без остатка перевернула мою жизнь. Я впервые был на церковной службе в Горнем монастыре. Я впервые прикоснулся к Чуду. Я впервые ощутил покров Создателя и Творца Всего Сущего над моей грешной головой, причем ощутил с такой силой, что хотел умереть в ту же секунду! Мы вернулись из Иерусалима другими». В своих мемуарах :-) Кинчев еще раз вспоминает: «Мы, наконец, окончательно заблудились. Я крепко подсел на наркотики, и не видел никакого выхода. Но Господь в этот момент чудесным образом привел меня в лоно Матери Церкви. В 1992 году я оказался в Иерусалиме, где ясно, наконец, осознал, что выше и чище, чем Господь наш Иисус Христос, в мире нет ничего. Поэтому когда я вернулся в Москву, то первым делом принял Крещение и начал бороться со своим недугом. Но справился с ним не сразу, а только к 1995 году, и только с Божьей помощью».

Следующий альбом «Черная метка» назовет этой самой «черной меткой» ничто иное, как сам Рок, само музыкальное дионисическое начало. Говоря об этом альбоме Кинчев предельно ясен: «Я ставлю крест на своей прежней жизни, в которой – каюсь! – я считал себя центром Вселенной и "якал", "якал", "якал"... А вскоре на одном из концертов из уст Кинчева прозвучит и знаменитая, поминальная по «Алисе» фраза: «Грешная эпоха скоро пройдет и наступит другая – Эпоха Духа Святого». Отречение от своего рокового и мужского начала состоялось во всей своей православной красе. Начиная с этого альбома творческий накал и эстетика «Алисы» постепенно сходят на нет, и теперь «Алиса» представляет собой такое же жалкое зрелище, как и любой иной «христианский адепт», вырвавший в покаянном экстазе слабости питательные, дионисические корни своего духа.

Послушайте – в какого кролика превращается этот дикий и обещающий зверь:

Думы мои – сумерки,
Думы – пролёт окна,
Душу мою мутную
Вылакали почти до дна.
Пейте, гуляйте, вороны,
Hынче ваш день,
Hынче тело да на все четыре стороны
Отпускает тень.

Вольному – воля,
Спасённому – боль.
Вот он я, смотри, Господи,
И ересь моя вся со мной.
Посреди болот алмазные россыпи
Глазами в облака да в трясину ногой.
Кровью запекаемся на золоте,
Ищем у воды прощенья небес,
А черти, знай, мутят воду в омуте,
И стало быть ангелы где-то здесь.

          * * *

Гроза похожа на взгляд палача,
Ливень похож на нож.
И в каждой пробоине блеск меча,
И в каждой пощечине дождь.
Начну с начала и выброшу вон
Все то, что стало золой.
Я вижу ветер отбивает поклон
Крестам над моей головой.

          * * *

Если ты знаешь, как жить,
Рискни ответить мне:
Кто мог бы стать твоим проводником в небо?
Я сволочь Весны, я Осени шлак,
Я тебе не друг и не враг, а так.
Мою кровь сосет придорожный мак,

Сколько было тех, кто шагнул за дверь
На моих глазах. Где они теперь?
Где они теперь, в ком оставил зверь

Свою черную метку, черную метку.

На обложке альбома «Дурень» Кинчев держится за голову с гримасой раскаяния, не иначе как клеймя собственную печать зверя. Вот уж действительно – Дурень! А апофеозом православного раскаянья становится альбом «Солнцеворот», на обложке которого изображена… обратная свастика. Для справки: если обычная свастика обозначает путь духа, исходящего от его обладателя, то обратная свастика обозначает путь снискания, вбирания в себя благодати духа святого.

Да любовь нести
Прямо к весне
Солнце вместе с нею встречать.
Благодарить песней этой
Слово божье.

          * * *

Знаю, как не просто оказаться между тех,
Кто будет избран после званных веков.
Верую в Грядущего со славою судити нас,
Верую в закон этих слов!

          * * *

        Православные

Душа магнитом-замком тревожит вольную грудь:
Как по-доброму жить, да готовиться в путь;
Как с надеждой глядеть на разрушенный дом,
Как по-доброму петь.

Видеть козни врага, да по вере прощать,
Посягательства чад волей одолевать,
Да гнушаться всех тех, кто порочит Отца,
Да по силе терпеть.

Мы православные!

Гнать кручину-печаль, да с похмелья болеть;
Нараспашку идти, да в молитве радеть,
Да собором судить, кому тяжко держать
Во славу нашей земли!

Мы православные!

А в небе сила – любовь! Божья воля – закон!
Смертью смерти поправ, дышит вечность с икон.
Да святится имя Твое на все просторы Руси!

Мы православные!

А это выдержки из последних интервью с Константином Кинчевым:

«У меня один Учитель – Иисус Христос. Никаких других учителей у меня нет. Как нет никаких других учителей у всех православных христиан, кроме Господа нашего Иисуса Христа»,

«Предпоследний наш альбом – «Солнцеворот». Здесь достаточно ясно выражено то, ради чего стоит жить. А жизнь заключается в СОТВОРЧЕСТВЕ с Господом. Господь создал нас по образу и подобию Своему и таким образом даровал нам возможность участвовать в Творчестве, поставив тем самым нас выше ангелов небесных. «Солнцеворот» – это вектор, этим альбомом мы обозначили направление, по которому движемся и будем двигаться. Сейчас все, что мы делаем, мы оцениваем с точки зрения – угодно наша работа Богу или не угодна»,

«Так получалось, что я все время звал. Но звал неосознанно, и многие из тех, кто за мной шел, заблудились. И теперь моя задача заключается в том, чтобы снова звать, в том числе и тех, кого я сбил с пути истинного»,

«Вообще рок-н-ролл опасен тем, что вокруг него всегда кипит много страстей, всегда много соблазнов. Но я хочу показать, что возможно пройти и через рок-н-ролл, и не пасть. Более того, я думаю, что рок-н-ролл позволит помочь некоторым людям выйти на правильный путь. Я надеюсь на это. Ведь у Бога нет неугодных ему профессий. Просто можно строить свою жизнь ради Бога или вопреки Богу. Середины здесь нет»,

«Я, моя супруга, дети – прихожане храма во имя Трех Святителей на Кулишках. Когда дети были маленькими, они учились в воскресной школе. Дочь пела на клиросе»,

«Раньше читал. Но сейчас не читаю, потому что мне не нравится путаться в лабиринтах сознания людей незнакомых и тем более тех, кому не очень-то и доверяешь. Поэтому в настоящее время меня больше занимает духовная литература. Читаю о житии наших святых. Если человек хочет понять, кто такой герой, пусть откроет Жития святых на любом месяце. Вот они – подвиги! Вот они – герои! Недавно читал о преподобном Серафиме Вырицком – просто чудо, что за человек. Вот на кого нужно равняться! И какая тогда здесь может быть светская литература?»,

«После беседы, протоиерей Александр Новопашин преподнес в дар Константину Кинчеву икону Божией Матери «Всех скорбящих – Радость» со словами, что эта икона будет утешать его в молитве и укреплять в искушениях, которых немало встречается на жизненном пути каждого православного христианина. Константин Кинчев перекрестился, благоговейно принял икону и облобызал ее».

Вот так. Вот так Кинчев стал утешенным, христианином, и по творческой сути – женщиной. Не знаю как у вас, а у меня сердце обливается кровью, и подступает метафизический ужас, метафизический кошмар столь тотально явленного перерождения. Словно предстал передо мной живой труп моей высшей надежды, увещивающий меня преклониться и утихнуть, отдавшись умиротворяющей молитве. К чему? К чему? К чему?

О слабость, о низость! Прочь, прочь от меня такие верши! Все вы, романтики, так кончите – утешенными, христианами, все, кто убьёт героя в своей душе! Миллионы сердец в самом расцвете сил своей молодости наблюдали, подобно мне, в недоумении и разочаровании это жалкое падение рокового кумира. Многие из этих сердец на некоторое время застыли, затем отвернулись, выругались и … продолжать дальше я не стану, всё очень индивидуально.

Между тем пример превращения, переворачивания ценностей с ног на голову, и, если хотите, гендерного перерождения «Алисы» является настолько показательным, что он на многие годы может быть использован в качестве нагляднейшей демонстрации и хорошего пугала для всякого начинающего романтика, внимающему зову своего глубинного, мужского self.

Давайте теперь дослушаем Фридриха Ницше, того исключительного бунтаря, который не изменил своей юности и в зрелые годы:

«Но весьма вероятно, что это так кончится, что вы так кончите, т. е. «утешенными», как в писании, несмотря на всё самовоспитание к строгости и к ужасу, «метафизически утешенными», короче, как кончают романтики, христианами... Нет! Научитесь сперва искусству посюстороннего утешения, — научитесь смеяться, молодые друзья мои, если вы во что бы то ни стало хотите остаться живыми; быть может, вы после этого, как смеющиеся, когда-нибудь да пошлёте к чёрту всё метафизическое утешительство — и прежде всего метафизику! Или, чтобы сказать всё это языком того дионисического чудовища, которое зовут Заратустрой:

«Возносите сердца ваши, братья мои, выше, всё выше! И не забывайте также и ног! Возносите также и ноги ваши, вы, хорошие танцоры, а ещё лучше: стойте на голове! Это венец смеющегося, это венец из роз: я сам возложил на себя этот венец, я сам признал священным свой смех. Никого другого не нашёл я теперь достаточно сильным для этого. Заратустра-танцор, Заратустра лёгкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, готовый и проворный, блаженно-легко-готовый! Заратустра, вещий словом, Заратустра, вещий смехом, не нетерпеливый, не безусловный, любящий прыжки и вперёд, и в сторону! Этот венец смеющегося, этот венец из роз: вам, братья мои, кидаю я этот венец! Смех признал я священным; о высшие люди, научитесь же у меня — смеяться!»

Так когда-то пел, танцевал и смеялся, подобно Заратустре, русский рокер Константин Кинчев. Но, как и подобает «лишь романтику», закончил он свой путь утешенным христианином. Помянем же его великолепный танец бодрым словом и проклянем в нашем праведном гневе, переходящим в смех, погубившую его человеческую слабость!

Эй, слушай мой рассказ,
Верь голосам в себе,
Сон не схоронил, а крест не спас
Тех, кто прожил в стороне.
Hу а тех, кто встал глазами к огню,
Кто рискнул остаться собой,
Кто пошeл войной на войну,
По Земле веду за собой.

          * * *

Кто смел снять с нас чувство вины?
Кто примет огонь на себя?
Кто слышит поступь грядущей войны?
Что оставим мы после себя?

          * * *

Что проросло, то привилось,
Звёзды слов или крест на словах.
Жизнь без любви или жизнь за любовь –
Всё в наших руках!

Давным-давно, в одной известной стране, у темного, северного океана жил мальчик. Каждый раз, когда день терял силу и уступал место вечеру, а край солнца касался горизонта, мальчик появлялся на пустынном берегу, чтобы подышать предзакатной тревогой, а затем тихо, с замирающим сердцем побродить вдоль линии прибоя при свете бледной луны. Этими ночами он наиболее остро ощущал своё самобытное одиночество. Хотя в облике его не было ничего странного и тем более отталкивающего, мальчик считал себя монстром, оборотнем, из-за проклятья, которое наложили на него неуспокоенные духи не то титанов, не то андрогинов. Никто и никогда не смог бы избавить мальчика от его бесконечного кошмара, а родители в оцепенении принимали своё дитя таким, каковым оно родилось. Каждый день ровно в полночь его облик менялся: и если сегодня он был мальчиком, то на другой день, повинуясь заклятью, превращался в девочку, а еще через сутки все повторялось в обратном порядке.

Что такое ежедневная смена пола, я не стану даже и рассказывать, пусть об этом поинтересуются медики, психологи и прочие натуралисты всех мастей. Скажу лишь своим друзьям и по секрету: мы все очень похожи на этого «мальчика» и подобно ему (а может и чаще – по несколько раз на дню) незаметно для нас самих меняем свой пол. Таково наше человеческое счастье и участь. И всё же те, кто чувствуют в своей душе головокружительную экзистенциальную перспективу, без сомнения, легко найдут её и в этом простом сюжете. Но сейчас меня в нём волнует только это самобытное одиночество. Вы думаете, что знаете уже многое о человеческом одиночестве? О, вы не знали еще одиночества этого мальчика. О нем стоит рассказать.

Бывают состояния, которые мы не называем безумными, но они иррациональны, нелепы и при этом защищены и самодовлеющи, устойчивы именно своей нелепостью, в которую герметически замыкается неповторимая собственная реальность. Такой мир – крепость и чужие ветры не врываются в него. В нем «Я» сохранено, практическая ориентировка не нарушена, просто изменилось трансцендентное восприятие мира и разрушилась прежняя подоплека всех вещей и их значимость. Это может быть поразительное мрако-радостное воcприятие, жуткое и великолепное одновременно.

У таких людей ничем не выдающаяся рациональность внешнего поведения сочетается с диковинными, фантастическими тайнами в душе. О, сколько россыпей золотых монет, хранящихся в таких неведомых сундучках, не видело еще нашего обычного света, не искрилось в его невидимых лучах!

Такие души очень хорошо знают, что человеку не пройти путем эпоса (постижения большого мира), что единственный их возможный путь – внутрь себя, в свою собственную «внутреннюю вселенную бесконечных возможностей», ибо сюда ведь всегда «рукой подать». Их жизнь – вариации на свою собственную, единственную, монотонную тему. Для них само собой разумеется, что благо заключается не в бездумном принятии сакрального или светского устава социальной группы, но в покорности зову и законам собственной судьбы, которая есть реализация собственного, отличного от всех других микрокосма.

Такое одиночество не стремится поведать о себе, оно знает, что откровенность есть лишь недостаток самообладания. И только для такого одиночества доступно богатство истого самообладания с его древним законом: жить в тайне. ЖИТЬ В ТАЙНЕ – это наивысшее из искусств. Кто познал себя, тот незаметен и молчалив, потому что дорожит собой. А чистый аскетизм этого одиночества рано или поздно неизбежен – ведь надо же обуздать этого монстра внутри себя. Однако бывает всякое…

Когда мальчик вырос, он ушел от своих родителей как от слишком навязчивых свидетелей себя. На следующий день, будучи уже девочкой, он, конечно, горько раскаивался в содеянном, и даже захотел умереть. Спасла его простая и привычная мысль – мысль о завтрашнем дне, когда он снова будет другим, сильным. Так и стал он жить этой мыслью как своей единственной отрадой, как своим окончательным открытием себя. Каждое утро, возвращаясь к своему темному океану, он отдавался этому древнему, но теперь вдруг осознанному чувству, смешивавшему в его душе ощущения собственной силы и странного презрения к ней. Это было сильное, неизменное, похожее на детское утро, чувство собственного безумного мифа. Чувство мифа – это утреннее чувство, незабываемое ощущение того, что мир только что рожден, только что пересотворен тобой или специально для тебя, что он юн и древен одновременно. В этом чувстве нет ничего рассудочного, лишь мистическая дрожь от пребывания здесь-и-сейчас, в мире, где может произойти всё, что угодно.

И вот однажды, гуляя как обычно у берега, в золотых лучах заходящего солнца, он увидел у самой линии прибоя девочку. Прохладный вечерний бриз шевелил ее светлыми волосами, и была она прекрасна как песня. Они, кончено, стали друзьями. Единственное, что омрачало радость обретения нового друга, было то, что мальчик не представлял себе, что он ответит, если девочка вдруг спросит, почему он может видеться с ней только каждый второй день. Но этот вопрос девочка так и не задала. Они гуляли до самой ночи и всё никак не могли наговориться. Девочка удивлялась умению мальчика понимать ее проблемы, а мальчик тайком страдал, потому что не мог открыть своего страшного секрета. Они целовались и ласкались на мягком песке, под звуки прибоя, среди звона цикад, и были друг другу как брат и сестра, не знавшие людских запретов. Но через некоторое время мальчик заметил, что девочка с каждым днём становится всё грустнее. Она не хотела больше близости, и лишь с бесконечной любовью, сулящей мучительную разлуку, смотрела ему в глаза.

И тогда в порыве отчаянья герметичность его мира рухнула. Мальчик решился изменить своей тайне и своему само-обладанию, которыми так дорожил. Он решил открыть свою тайну и поведать о страшном проклятье. Это случилось 17 декабря. Он сказал:

– Любимая, твоя печаль меня убивает. Я чувствую, что должен открыть тебе свою тайну, потому что люблю и не хочу скрывать от тебя ничего. Я знаю, что это может оттолкнуть тебя от меня, что, раскрываясь перед тобой, я рискую потерять тебя, ибо не станет между нами больше нашей непостижимости, неизведанности, незаконченности, то есть всего того, что делает нас надеющимися и живыми, что обещает нам совместную будущность. Не знаю почему, но моё одинокое сердце говорит мне, что тебе я могу доверить себя и свою тайну. Эта тайна и «я» есть одно, эта тайна и есть «я». И после того, как мы встретились, она не есть больше моя единственная радость и мука. Я готов потерять всё это ради тебя, ради смертельно опасной попытки …стать чем-то б`ольшим. Я проклят старыми злыми духами, и один день мне приходится быть мальчиком, а другой девочкой. Это звучит безумно, но это правда.

Открыв таким образом душу, он застыл, ожидая, что скажет девочка. А вдруг она и вправду закричит в ужасе и убежит навсегда, снова обрекая его на одиночество у темного океана? Но девочка, напротив, изумилась и странно улыбнулась, а затем рассмеялась, нежно обняла его за шею и поцеловала в губы:

– Милый, это просто невозможно, и я не могу этому поверить. Ведь я тоже не всё о себе рассказала. Несколько лет назад я тоже навлекла на себя гнев неведомых духов, и на мне висит точно такое же проклятье. Сегодня я выгляжу девочкой, а в полночь превращусь в мальчика. И грустила я лишь потому, что думала, что ты никогда не поймешь, не примешь, не полюбишь меня такой – настоящей. Я боялась, что мои признанья оттолкнут тебя, и тогда я навеки останусь одна. Но твоё сердце тебя не обмануло. Теперь и мне понятно, почему и для чего мы встретились. Так странно, послушай: ни твоя и ни моя тайна не перестали быть тайной, они стали одной тайной, но тайной на двоих, двойной тайной, еще большей тайной. Это какая-то чудесная сказка!

На следующий день в полдень на заветном берегу появились две фигурки. Мальчик, который за ночь превратился в тонкую светловолосую девочку и девочка, которая стала мальчиком с грустными глазами. Завороженные, они медленно приблизились, протянули друг другу руки, сели на песок на зыбкой границе волн. Две стихии: земля и вода, мужское и женское, соединились в удивленном, упоительном, нескончаемом, взаимном взгляде. До самого заката шел их, сливающийся с шумом волн, монотонный, то печальный, то радостный разговор. Ибо все сокровища, над какими раскинулся небесный свод и которые таит в себе земля, в каком бы измерении её ни взять, не стоят того, чтобы из-за них волновалось их сердце, приходили в смятение их чувства, сомневался их разум. Вместе они еще крепче обретали спокойствие собственных неповторимых душ, отказавшихся внутри себя от всех внешних, иллюзорных точек опоры.

С тех пор прошло много лет. Я вижу их там – в бесконечном будущем, которого никто еще не видит. Они всё еще живут в тайне, они неразлучны и они по-прежнему тихо разговаривают или молчат между собой. Они – словно два никому неведомых сундучка, открывших свои богатства друг другу в лучах улыбающегося только им солнца. И каждый год – 17 декабря – они отмечают свой собственный тайный праздник – День оборотней, когда они впервые узнали, что такое великий полдень и тайна одиночества вдвоем.