Депо

 

 

 

Прораб, моложавый сухой мужик, долго глядел в схему, потом сказал, махнув рукой:

– Короче – отсюда вон на тот столб гоните.

– Других-то кабелей точно нет, Коля? – спросил бульдозерист Леонид, пожилой, с загорелой лысиной и крупным грушевидным носом.

– Не должно быть, – ответил прораб, но чувствовалось, что он не уверен. – Смотрите, в общем…

– Как всегда, – недовольно буркнул Леонид и полез в кабину.

– Ну, мужики, я подъеду попозже. – И прораб Коля торопливо пошёл в сторону депо, туда, где стояла его машина, "девятка", переступая через рельсы, проскальзывая подошвами бежевых полуботинок на гравии.

– Побежал, побегунчик… – буркнул Серёга Ратников по прозвищу, за рыжеватые волосы, Чубайс. И уже громко, вдогонку крикнул: – Пива на обед привези!

– Водки, Коля, водки! – рявкнул медведеподобный Борода.

Коля обернулся, шутливо погрозил кулаком и продолжил свой бег с препятствиями.

 

…Искореженная, изрытая на метры вглубь земля. Только подзатянулись раны, заросли травой, мать-и-мачехой, ромашкой… И снова изготовился к работе экскаватор…

Ромашки не те, на которых обычно гадают "любит – не любит": на высоких ветвящихся стеблях, на каждой веточке некрупный цветок с ярко-желтой серединой и множеством мелких лепестков.

Взревел экскаватор, занёс ковш и опустил. Ромашки качнулись и пали в землю, смешались с почвой.

Запах мятой травы и сырой земли…

Вот уже яма превращается в траншею, которую предстоит углубить и расширить вручную.

Лопаты штыковые и совковые и пара ломов лежат на земле, будто набираются сил перед тяжкой работой. Тут же огромная, в два метра высотой, бухта с толстым, в чёрной, блестящей на солнце, обмотке, "стопятидесятым" кабелем. Мужики напряжённо смотрят под ковш: во-первых, не зацепить бы какой-либо неуказанный в схеме кабель, во-вторых, – что там за земелька… Глинозём – это ещё ничего, песок – совсем хорошо, а вот и гравий – плохо, глина вперемешку с гравием – совсем плохо… Откуда гравий-то? Да старая насыпь под шпалы. Сколько уж раз тут начинали работы, бросали, снова начинали…

– Стой! – рявкнул Борода, пытаясь перекричать рёв экскаватора, показал Лёне скрещенные руки, и тот сразу опустил ковш, заглушил мотор.

– Что там такое?

– Подцепили чего-то…

В яму спрыгнул самый молодой – Васька Рыкин.

– Мужики, рельса! Старая рельса!

Леонид из кабины высунулся:

– Чего там?

– Металл!

– Что в земле – то наше, – довольно заявил Борода и подал Ваське лопату. – Копни там, как лежит-то она…

Вскоре Леонид подцепил рельсу ковшом, вытащил.

– Ну, чего?..

Их рабочая машина – грузовая "Газель" – стоит рядом, на ней привозят инструменты, кабель.

– Ну, быстро закидываем, – командует уже "водила" – Саня-кот, круглорожий и хитроглазый тридцатилетний мужик. – И со мной кто- нибудь…

Мужики подхватили двухметровую рельсу, мигом закинули в кузов.

Саня-кот и приятель его Лёха-памперс залезли в кабину, и покатила машина к ближайшему пункту приёма металла. Конечно, не "цветмет" у них в кузове, не медь, не алюминий – чугунина, но ведь килограмм триста – тоже не плохо.

Приёмщик – худощавый чернявый мужчина в потёртых джинсах и пёстрой рубашке Саню и Лёху уже хорошо знал – постоянные клиенты, строго велел обождать старику, прикатившему старую детскую коляску с какими-то железками, не поленился – рукавицы рабочие натянул, помог мужикам рельсину на весы затащить.

– Всё не нужное на слом – соберём металлолом! – придуривался Саня-кот.

– Цветмет, Саня, гони, цветмет, – откликнулся приёмщик.

– Будет, Вадик, всё будет. – И Саня потянул его в сторону, о чём-то переговорил с Вадиком негромко.

– Хорошо, конечно, – ответил, довольно кивая, Вадик.

Вышло у них на пятьсот с лишним рублей. Полтинник Саня Лёхе подал, полтинник себе в карман сунул. На остальное купили в соседнем магазине пива, сигарет, ну и к пиву – орешки, сухарики… Поехали в депо…

 

…Как только "Газель" с рельсой в кузове уехала, Борода сказал:

– Ну, пока не вернулись, надо махануть побольше.

Снова взревел двигатель экскаватора, Леонид продолжил рыть траншею. А остальные мужики взялись за лопаты.

Были здесь кроме Леонида и Бороды: Васька Рыкин – молодой, только после армии парень; Гена – испитой, маленький, неопределимого уже возраста (сегодня первый день он вышел после недельного запоя); Серёга Ратников (Чубайс) – злой до работы и до денег, "себе на уме", мужик; Олег Дробин – молчаливый, лет тридцати с небольшим.

Леонид вскоре догнал траншею до уложенных уже на шпалы рельс, переехал их и прокопал до указанного прорабом столба, там был поворот под прямым углом и ещё метров пятьдесят до кирпичной будки электроподстанции.

Работалось поначалу споро, было ещё не жаркое утро. Двое – Васька и Чубайс – сразу начали пробивать тоннель под рельсами, остальные углубляли и расширяли траншею.

Потом, минут через двадцать, Чубайса и Рыкина поменяли Борода и Дробин.

Гена подбирал совковой лопатой осыпавшийся с краёв канавы грунт. Видно было, как тяжело ему выполнять даже эту, самую лёгкую, работу, но работал он, как и все, без перекуров.

– Гена, за водичкой сходи, – окликает его Борода. И Гена благодарно смотрит на бригадира, поспешно кладёт лопату на отвал канавы, выбирается наверх, осыпая при этом землю, подхватывает пластиковую канистру, трусит к зданию депо…

Чубайс смотрит Гене вслед, говорит и жалостливо, и презрительно одновременно:

– Дитя Освенцима. Закусь-то не на что было купить, только на пойло хватало…

 

"Газель" тормознула у въезда на территорию депо. Сашка "бикнул", и из вагончика высунулось сонное лицо охранника.

– Здорово, охрана! – весело крикнул Саня-кот. – Не спим, а дремлем?

– Здорово. Чево? – лениво спросил охранник, пузатый сорокалетний мужик в "камуфляже".

– На сутки? – участливо спрашивает Саня.

– Как обычно.

– На, – весёлый шофер протягивает охраннику бутылку "Балтики".

– С чего бы это? – тот принимает бутылку и поспешно прячет под куртку.

– С хорошего настроения. Мы же свои люди. Верно?

– Верно. – Недоверчиво отвечает охранник, но больше вопросов не задаёт, и "Газель" пылит дальше, к работающим мужикам.

– Чего это ты? – спрашивает Саню удивлённый Лёха-памперс.

– Так, мало ли чего… – неопределённо отвечает Саня-кот.

 

…Солнце уже вовсю припекало. Мужики по пояс разделись. Только Гена да Борода одетыми остались. Гена, наверное, стеснялся худобы своей, а Борода – он мужик серьёзный, не мальчик, чтоб мускулами красоваться, хотя, даже сейчас сила в нём чувствовалась необычайная, а молодой был – да богатырь просто.

Работали уже остервенело, молча.

И каждый своё думал.

Олег Дробин размолвку с женой переживал. Опять же, из-за ерунды, на пустом месте… Вчера с работы пришёл. Умылся быстренько, переоделся и в магазин побежал. Жене-то некогда, она с малышом двухмесячным нянчится. Устаёт тоже не меньше, чем он на рытье канав. Вернулся домой из магазина. Жена гладила пелёнки, а Олег, наконец-то, собрался ванну принять, не задумываясь вынул из кармана курево, на гладильную доску положил.

– Убери сию же секунду! – раздражённо сказала Галина.

– Не командуй! – он тоже "сполтычка завёлся" от её раздражённого учительского тона (она работала в школе с первоклассниками).

– Сию же секунду!

– Разговаривай так с первоклассниками.

– Ты считаешь, что только ты работаешь, утыкаешь меня своими деньгами! – совсем уж несправедливо заявила Галина.

– Не ори, Серёжку-то разбудишь, – и вздохнул.

– Завздыхал… О ребёнке он заботится…

Олег вышел из комнаты, в ванную пошёл. А ребёнок, и правда, проснулся, заплакал…

И ведь любит же он её, и она его любит. Просто – очень устали оба…

У Гены одна мысль – продержаться до обеда, пожевать чего-нибудь – дадут мужики. Да чаю бы крепкого и сладкого попить. А пиво он не будет, пиво не будет… Да покурить бы толком. Одну-то сигаретку всё же решился стрельнуть утром у Чубайса… А сейчас… Да не упасть бы хоть. И он старательно подбирает "совком" осыпающуюся с краёв землю, выбрасывает наверх, и работа будто бы и даёт ему силы держаться.

Леонид не думал, он дремал в кабине своего экскаватора. Его неоспариваемое право – быть свободным от работы с лопатой и ломом. А снится ему какая-то футбольная ерунда: он вратарь, и ему всё забивают и забивают… Подошёл арбитр и говорит: "Ещё раз пропустишь – удалю с поля…" И не арбитр это уже, а Борода кулачищем грозит… И всё в таком вот духе маета… Это после вчерашнего футбола, когда местной команде на родном поле вколотили четыре безответных гола… И в голове у Леонида всё крутилась, даже сквозь сон, приговорка, услышанная вчера на стадионе: "Вот такой теперь футбол – фут в ворота, в небо – бол!" Это, конечно, в адрес проигравших.

Васька Рыкин даже сейчас, когда копает, успевает глянуть на свои напряжённые бицепсы. И ещё как бы со стороны себя видит и любуется: широкие плечи, бугристая спина, пресс, грудные мышцы… Главное, не задерживаться тут, на этой канаве, точно по времени домой рвануть, помыться, перекусить и на тренировку. Будет и у него, у Васьки, удар, как у Тайсона. А в соседнем зале гимнасточки занимаются, с одной вчера познакомился. Вера. Одиннадцатый класс. Ну, школьницы, они… В общем, путём всё будет. Главное, отсюда вовремя слинять… И лопата его яростно вгрызается в гравий и глину.

Чубайс машину меняет. Продаст свою "девятку", добавит и купит "десятку". Вечером должен покупатель позвонить. Так что ему тоже особо тут задерживаться не хочется. А работы-то ещё… Порядочно работы. Но успеть можно, не впервой, главное, чтобы без задержек. Тоннель-то под рельсами уже прорыли. Осталось метров семьдесят за Лёней "подобрать" да кабель кинуть. Можно до пяти часов успеть…

Мимо них, метрах в пятидесяти, по основным путям прогрохотал поезд. Товарняк. И опять ёкнуло сердце у Ивана Петровича Копёнкина, по прозвищу – Борода. Так уже прилипло это прозвище – будто родился с ним…

Он ведь по молодости-то помощником машиниста был. Далеко, не в этих краях. Там его родина, там его молодость. И любовь его там. Из-за любви-то, а точнее – из-за разбившейся семейной жизни и начал он попивать. Да так, что перевели его из помощников машиниста в слесаря деповские… Позор. От жены-изменщицы, и от того позора уехал он, куда глаза глянули, сюда вот и попал. Где только ни работал, да нигде долго не задерживался. И вот – бригадир землекопов, пятый год уже… И надо же – в депо это попали… Но есть и отрада в его нынешней жизни – дом и сад. Когда менял свою однокомнатную квартиру на родине на жильё в этом городе, предложили ему домик на окраине, избу, в общем, деревенскую. А ему всё равно тогда было, лишь бы уехать. А когда зажил в этом доме, что-то в душе перевернулось, проснулась какая-то, видно, память о дедах-пахарях, о той, ему, городскому, вроде бы и неведомой жизни. Он с удовольствием колол дрова, топил печь, носил из колодца воду, копался в огороде, подзапущенном прежними хозяевами. Кусты новые посадил, яблони, вишни. Мечталось, что и хозяйка дому найдётся. Он даже написал тогда, в один из особо радостных садовой работой дней, стихотворение, был такой грешок. Даже записал его на листке. Да и так, без листка помнил.

В своём саду я посажу
Кусты смородины для сына,
А осенью пусть под окном
Алеет спелая рябина,
Весною яблоневый цвет
Мой сад, как кружевом украсит.
Пусть каждый, кто сюда придёт,
Поймёт, что этот мир прекрасен.
Лелеять буду я свой сад,
Любить его неутомимо.
Ведь стоит жить пока в саду
Алеет спелая рябина.  

Есть и рябина под окном, и смородина, и яблони. А вот хозяйку для сада и дома не нашёл. Были, конечно, претендентки, да… не то всё, не то… И сына нет… Да скорее бы уж тут, в этом депо, всё закончить, чтоб душу не бередило… И коротко, без замаха, всаживал штык в грунт (за Лёней ещё "на глубину штыка" копали) и выбрасывал наверх. Впереди своей бригады, как старый, но могучий паровоз…

 

А рядом трамбовали насыпь и укладывали рельсы нерусские чернявые работяги…

– Ишь, как муравьи, – кивнул в их сторону Чубайс.

– Китаёзы, – буркнул Васька.

– Нет, наши какие-то. Узбеки или таджики, – поправил Олег Дробин.

– Ну и флаг им в руки! – рявкнул вдруг Васька, разогнулся, откинул лопату, потянулся, как после сна. И увидел подъезжавшую "Газель": – О! Не прошло и полгода. Наши пионеры металлосдатчики приехали!

И вся бригада спины разогнула, лопаты в землю ткнула. Борода не на часы, на солнышко глянул:

– Обед! – и добавил: – Пока пиво не нагрелось.

Саня-кот и Лёха-памперс из кабины лихо выпрыгнули, будто и правда, так уж торопились. У Лёхи в руке большой пластиковый пакет, у Сани – поменьше.

Мужики, прихватив лопаты, вылезали из траншеи. Гена еле выбрался, никого рядом не оказалось руку подать, а лопата его так в канаве и осталась; хотел он, было, спрыгнуть, взять её, да и махнул рукой.

И всей толпой двинули к недостроенному ещё зданию, где отведена для них комнатуха. Зданий здесь несколько. Мастерские, уже готовые к работе, административное здание, в котором ещё идут отделочные работы. И полуразрушенное, наверное, уже и неподдающееся ремонту (только если с фундамента опять начинать) кирпичное здание, с обвалившимися потолками, разобранными стенами, превращенное теперь в большой и бесплатный общественный туалет.

Начинали строить депо ещё в советские времена, грянула "перестройка", строительство "заморозили", за годы безнадзорности всё, что можно было утащить из недостроенных зданий и со всей территории депо, было растащено, даже шпалы и рельсы снимали, увозили кто угодно. Все дома в недалёком дачном посёлке на фундаментах из шпал стоят…

 

Мужики уже обогнули административный корпус и приближались ко входу в здание, когда на территорию депо влетела с включенной сиреной милицейская машина, а по дороге, увидели они, ехала целая кавалькада с мигалками.

Из машины выскочил милиционер с автоматом на шее, за ним офицер. Сразу крикнул мужикам:

– Отойдите отсюда! Ушли!

Ну "ушли" так "ушли", не стали и спорить. В их кандейку можно и с другой стороны попасть по переходу через цех. Пока обходили здание, важная комиссия уж из цеховых ворот им навстречу выходит. Серьёзные всё дяди, крупные, в форменных голубых рубашках – железнодорожники. Телевизионщики с камерой суетятся. Впереди опять милиция и какой-то в штатском, отдающий команды по рации. Увидел мужиков, сказал:

– Быстро отсюда…

– Так нам в раздевалку пройти.

– Подождите десять минут. Отойдите, чтоб не видно вас было.

Спокойно сказал, не обидно. И мужики ушли за вагоны, присели покурить.

– Министр… То-то с утра менты в городе на каждом перекрёстке, – сказал Лёня.

– Борода, ты у нас начальник, сходи-ка, потолкуй там, что, мол, за бардак – работяг гоняют… – подначил Саня-кот.

– Давай, Борода, сходи…

– И пошлют тебя… далеко…

– Всё бы вам ржать, артисты, – отмахнулся бригадир.

Начальство, действительно, скоро уехало. Только журналистка, бойкая девица в джинсиках и оранжевой майке, делая серьёзное лицо, что-то говорила в камеру, направленную на неё бородатым, в безрукавой со множеством карманов куртяжке, оператором. И мужики, вроде бы и не специально, прошли позади журналистки, а Васька Рыкин прямо в камеру повернулся, руку вскинул с двумя растопыренными пальцами.

 

В их кандейке – длинный широкий стол из обструганных некрашенных досок, старые, неизвестно откуда здесь взявшиеся табуретки, длинная, тоже самодельная вешалка с гвоздиками вместо крючков, ржавая раковина в углу.

Умывались по очереди, располагались за столом… Здесь уже никто не торопился – "война – войной, а обед по расписанию".

Подоставали из пакетов домашнюю еду, пиво разобрали и курево, сухарики и орешки в яркой упаковке посреди стола кучей свалили, чайник поставили. Двое – Чубайс и Гена – от пива отказались. Гена не съел – заглотил кусок хлеба с колбасой, выделенный ему Бородой, и сразу закурил – первую сигарету торопливыми затяжками, потом вторую – уже неспеша…

Пиво Саня и Лёха покупали из холодильника, и оно ещё и сейчас было холодное. Мужики блаженствовали. Кто-то бросил на стол затрёпанную колоду карт. На шестерых раскидали в "дурака"…

А тут и Коля-прораб заявился.

– О! Трудовую дисциплину нарушаем! – будто бы и радостно воскликнул он.

Коля давно уже натянул на себя маску "своего парня". Знал, что заставить мужиков работать невозможно. А их и заставлять не надо – сами всё сделают. Но при этом надо умудриться обернуть всё так – что это под его чутким прорабским руководством делается. Он и умудрялся.

– Чего нарушаем! – с весёлой обидой в голосе откликнулся Саня-кот. – Вкалываем как папы Карло. А это так – редкие минуты отдыха.

– Да уж ты-то особенно, Саня, вкалываешь. Аж лицом осунулся, – поддел Коля.

– А чего? – с ещё большей, кажется, обидой не смолчал Саня.– Работаю… по монтажу – то посплю, то полежу…

– То кабель отрежу, – с ударением на последний слог добавил прораб.

Тут все дружно засмеялись. Хоть и не пойман Саня – а знают все, что может он и кабель отрезать и другое, что плохо лежит, прихватить. В точку Коля попал.

Саня рукой махнул да головой закачал – будто уж и слов у него нет ответить на такую напраслину.

Прораб сел за стол. Чаю себе налил. К карточной игре пригляделся.

– Ну, чего, может по десяточке сыграем? Вы, я гляжу, сегодня при деньгах, – предложил.

– Ищи лохов в другом месте, – грубовато ответил Васька Рыкин. Но тоже в точку попал. Что Коля – игрок-профессионал, они уже знали, многие на себе испытали. И Коля больше про игру не заикался. Допил чай и уже серьёзно сказал:

– Часа через два шеф подъедет. Кабель сегодня надо кинуть – кровь из носу. – И сразу поднялся, пошёл, будто спешит куда-то, чтобы не слышать, что ответят ему. Но услышал, конечно:

– Тебе надо – кровь из носу, дак хватай лопату, вон в углу…

– Как заплатит, так и поработаем…

Но рассиживать долго не стали, и так из-за комиссии той задержались с обедом, допили пиво и, прихватив лопаты, потопали к траншее.

 

Гена сразу увидел, что его совковой лопаты, оставленной в канаве, там нет. Глянул по сторонам – и, пожалуйста, орудует его лопатой один из соседей восточной национальности. Не трудно узнать-то – по черенку в двух местах синяя изолента намотана. У них все лопаты так помечены.

– Чего, Гена, задумался? – приметив его замешательство, спросил Васька Рыкин.

– Да вон – лопату тяпнули…

Ваське только того и надо – рубаху скинул, чтоб мускулатуру его видели, и пошёл.

– Э! Узкоплёночный! Верни инструмент на родину!

– Какой инструмент?! – и сразу – толпа единообразных узкоглазых лиц и грязных комбинезонов. – Какой инструмет!

И только один из них, видно, начальник, в белой рубашке и серых брюках, высокий, плотный, с наглой усмешкой на узкоглазом же лице, навстречу Ваське пошёл.

– Ты чего, мужик? Как ты назвал меня? Ты у меня землю кушать будешь! – без акцента, очень спокойно говорил.

И Васька опешил на какое-то мгновение. Но Борода – откуда прыть взялась! – вперёд выскочил, схватил сразу правой рукой того узбека или таджика за грудки так, что рубаха на спине лопнула, приподнял и положил на землю, ногой на грудь встал ему, а лопату штыковую, которую в левой руке держал, к горлу супостата приставил.

– Па-ма-ги-те! Рассиянина убивают! – почему-то уже с явным восточным акцентом закричал поверженный батыр.

А Борода ещё, видать, ногой поднажал, так что захрипел он.

Выбежал мелкий, чёрный, в комбинезончике, лопату перед Васькой на землю положил, даже, кажется, поклонился.

И Борода снял ногу, убрал лопату:

– Пошёл отсюда! – и отвернулся, сам пошёл к своей работе, к канаве своей.

И вся бригада завороженно смотрела на него и, наверное, – да точно! – гордость в каждом вспыхнула – за то, что вот такой у них бригадир, что они вместе с ним, что они все вместе…

Из всех мужиков только Чубайс голос подал:

– Ну, ты, Борода, круто…

– Чево круто… – зло буркнул бригадир и скомандовал: – За работу!

А он, Борода, после пива-то, уж и портвешка захотел, и от водочки бы не отказался, да… какой тут портвейн…

 

За работу дружно взялись. А соседи восточные исчезли куда-то, бросили и работу свою, будто и не было их.

Довольно часто попадалась разная металлическая мелочь – детали каких-то механизмов, куски арматуры и прочая дребедень. Всё это скидывали в общую кучу, чтобы потом закинуть в кузов "Газели" и сдать или сегодня после работы, или в другой день. Одна находка привлекла общее внимание. Лёха-памперс нашёл.

– Ого, килограмма три будет! Похоже, что медь… – Он держал в руках колокол, не большой, но всё же колокол, а не колокольчик. Осмотрели его, в руках по очереди подержали.

– Старый. С церкви, что ли?

Никаких надписей на колоколе не было, только орнамент, листики какие-то по краю. И безъязыкий был колокол, немой, только осталось колечко внутри, к которому язык крепился. Стукнули по нему какой-то железкой – отозвался негромко, но чисто и довольно звонко.

Положили и эту находку в общую кучу.

…Олег Дробин представил, как висел этот колокол в ряду подголосков на колокольне, рядом с огромным главным колоколом, как вплетался его звук в общую мелодию, как шли люди на этот звон. "Откуда он здесь-то? Тут же чистое поле до депо было… А может, и нет… Надо будет в книгах покопаться…"

 

Вскоре мужики наткнулись на старую шпалу – поперёк траншеи лежала. И вот беда – ни поверх неё, ни под ней кабель пустить нельзя – толстый он, а лежать должен ровнёхонько – "шеф" ещё утром предупредил.

Тут для Леонида работа нашлась – прокопали под шпалой дыру, трос подвели, к экскаватору подцепили, взревел мотор, зашевелилась, будто живая, земля и… оборвался трос. Земелька-то – глина утрамбованная.

Леонид, будто вину за собой чуя, засуетился, побежал куда-то в депо, в мастерскую, трос искать. Мужики перекурили быстро и, не дожидаясь экскаваторщика, дальше по траншее пошли, углубляя и выравнивая дно.

Леонид вернулся минут через двадцать, с тросом. Сам в канаву спрыгнул, прикинул, как шпала лежит, трос закрепил.

– Пойдёт, сейчас пойдёт, как миленькая пойдёт, – твердил, как заклинание, забираясь в кабину.

И шпала "пошла", раскорёживая края канавы, выползла наверх – чёрная, похожая на огромную головешку. И Леонид зачем-то протащил её ещё метров на тридцать – будто подтверждая свою победу над ней.

Сразу принялись выкидывать осыпавшуюся землю, и вскоре в этом месте траншея была такая же, как и везде, ровная.

 

Земельные работы подходили к концу, но мужики уже понимали, что всё сегодня до пяти вечера, официального окончания рабочего дня, не успеть. Чаще и чаще прикладывались к канистре с водой, перекуривали. Будто молча уже сговорились – кабель завтра потянут.

Всё, вот она эта будка кирпичная. Сели у стены в рядок, лопаты в землю воткнули, курят. Половина пятого…

Борода только сейчас на колокол внимание обратил, подержал в руках и сказал:

– Я такой видел, висел тоже у нас для красоты. Станционный это колокол, дореволюционный.

– А не церковный? – Дробин спросил.

– Да ну, какой церковный, говорю же…

– А чего тут, станция, что ли была? – заинтересовался вдруг и Васька Рыкин.

– Ну, может, не станция, полустанок какой. Депо ведь тоже неслучайно именно тут стали строить… А, вообще, ничего-то мы не знаем даже о своём крае. А прошло-то… Меньше ста лет, может, прошло-то…

– Шеф идёт, – прервал рассуждения Олега Дробина Васька Рыкин.

– С Колей, – добавил Дробин, хотя и так все уже видели, что двое идут.

Шеф, директор частного предприятия "Электросила", Игорь Сергеевич Тарасов, высокий, худощавый и очень подвижный, в джинсах, в простенькой какой-то рубашке, в сандалях на босу ногу, лёгкой своей походкой шёл вдоль траншеи, поглядывая на дно её, говорил что-то прорабу, тот, стараясь не отстать от начальника, семенил рядом, кивал согласно.

– Ну, чего, мужики, перекур? – спросил шеф, подойдя к ним.

– Да пора, наверно, и завязывать на сегодня, Сергеич, – с обычной нагловатой ноткой в голосе выразил Саня-кот общее бригадное мнение.

– Мужики, надо сегодня, – твёрдо сказал Тарасов. – Сегодня надо, – обращаясь уже только к Бороде, повторил.

Тот пожал плечами.

– Ну, как обычно, за сверхурочные заплачу, – понял его молчание шеф. И добавил, опять обращаясь ко всей бригаде: – Давайте не будем сдаваться, мужики! А?

– Сделаем, Игорь Сергеич, чего там… – первым поднялся Борода.

И остальные за ним встали.

– Я не могу, Игорь Сергеич, – твёрдо сказал Чубайс, мне уже клиент звонил. На шесть стрелка забита. Извините.

– И я не могу, – присоединился к нему Васька Рыкин, не объясняя, почему не может. (А уже та гимнасточка перед глазами стояла. Да и как-то не по себе ему было после той стычки с узбеками, вроде как не на высоте он оказался. Вернее, конечно, Борода всё испортил. Он бы, Васька, и сам, конечно, с тем бы разобрался…)

Тарасов молча кивнул на их слова, вопросительно на остальных глянул. А мужики уже шли без лишних слов к огромной бухте с кабелем, уже выкидывал из кузова "Газели" Саня-кот металлические стояки, на которых бухту предстояло "вывесить"…

– Подъеду часа через полтора, – сказал Тарасов. И, обращаясь к Чубайсу и Рыкину: – Переодевайтесь быстро, подброшу до города. – Коле прорабу тоже какую-то команду дал, и тот побежал к своей машине.

 

Пока остальные вывешивали кабель, Саня, чем-то явно очень довольный, отозвал в сторону Лёху-памперса.

– Ну чего, Алексей… На базу всё закинем и сюда вернёмся. Катушку-то распечатали. Метра полтора срежем – никто и не заметит. Прикинь-ка сколько там кило чистой меди выйдет…

– Да-а, – мечтательно подтвердил Лёха. – Вот только бы охрана…

– Какая охрана. Я этого мужика знаю – ему, если на язык попало, не остановится. А ему попало.

– Ну, ты, Саня…

– Ну так, Лёха…

– Э! Вы чего там? Взялись все! – крикнул Борода.

– Загадка: одна верёвка – десять харь. Наша бригада кабель тянет! – Весело откликнулся Саня-кот.

Борода первым встал, конец кабеля на правое плечо взвалил, остальные за ним, кто справа, кто слева от кабеля двумя руками ухватились.

– Ну, пошли! – Борода рванулся вперёд, и все за ним рванулись, закрутилась катушка на толстой металлической трубе, потянулся кабель…

Борода, Олег Дробин, Леонид (кабель он помогал тянуть в экстренных случаях), Саня-кот, Лёха-памперс, Гена: все, телами вперёд наклонившись, упираясь в землю и от неё же отталкиваясь ногами, тянули, тянули этот, кажется, бесконечный, толстый, чёрный кабель…

– Выдь на Волгу – чей стон раздаётся! – неожиданно и невесело пошутил, сквозь зубы выталкивая слова, Дробин.

 

Под рельсы кабель протолкнули, перкурили, пивнули воды и снова впряглись.

На повороте, чтобы согнуть и протащить кабель дальше, пришлось ещё петлю вытягивать, это лишние пятьдесят метров.

Борода оглянулся: вроде тянут мужики, а на самом деле каждый уже лишь держится за кабель, в надежде, что остальные-то тащат… И встал бригадир, конец с плеча сбросил:

– Мне, мужики, вас всех не утащить, – усмехнулся. – Перекур!

– Мы, как эти… Павки Корчагины… – передавая канистру с водой Дробину, недовольно сказал Лёха-памперс.

– Ну, те-то бесплатно, зимой… – поправил его Дробин.

– А чего до зимы-то было тянуть? Герои… Вот всё у нас так… Бесплатно. Да разве ж это деньги, что мы получаем! Прикинь – какой навар на нас Тарасов имеет, – не унимался Лёха.

– Чего ты чужое считаешь? – оборвал его Борода. – Сергеич, конечно, мужик деловой, но он ведь и тебе заработать даёт, всем нам, а у него ещё не меньше десяти бригад, как наша. А заказ вот такой получить – голову надо иметь и авторитет... И нечего чужим деньгам завидовать: больше денег – больше проблем.

– Верно! Деньги это зло, заведутся лишние – отдавайте мне! – подвёл итог философствованиям Саня-кот.

– Ну, взялись!

 

…Потом Леонид ковшом экскаватора, а мужики – лопатами, закидывали канаву, и с этой работой управились как-то очень быстро. И не верилось, что всё на сегодня – всё… А завтра этот же кабель, в этом же депо, но по другому курсу тянуть. Но это – завтра…

А вон и Тарасов идёт.

– Ну, спасибо, мужики. – И тут же по пятисотке на брата выдал.

Леонид своим ходом экскаватор на базу погнал. Лёха-памперс, конечно же, к Сане в "Газель" сел – у них ещё серьёзные планы на сегодняшний вечер. Бороду, Дробина и Гену Тарасов к себе в "Вольво" взял. Хотя мужики и переоделись, но заднее сиденье газетами застелили. Поехали…

 

Когда закидывали металлическую мелочь в кузов "Газели", Олег колокол взял:

– Мужики, давайте не будем его сдавать. История всё же. Я, может, в музей попробую…

– Три кило меди… – попытался возразить Лёха-памперс. Но Борода оборвал его:

– Конечно, нельзя сдавать его. Не в музей, так тут где-нибудь в депо можно повесить – и красиво, и память…

На том и порешили. Олег положил колокол в сумку и взял с собой.

Борода, когда выезжали за ворота депо, сказал:

– Сколько лет строили тут! Ведь при советской власти ещё. Неужели теперь до ума доведут?

– Доведут, – уверенно ответил Тарасов.

– Ну, значит, налаживается жизнь-то. – Борода улыбнулся даже.

Олег Дробин, как всегда, грустно, добавил:

– Не мы, так наши дети, может, нормально поживут.

– Олег? Тебе сколько лет? – спросил Тарасов.

– Тридцать три.

– Так что ж ты? Ещё и сам поживёшь. Верно, Гена?

– Верно. А я дак и сейчас – нормально… А если что – сам виноват…

И каждый опять о своём задумался…

 

…И, может быть, далёкие потомки случайно раскопают это депо: рельсы, шпалы, обломки бетонных плит, путаницу полусгнивших кабелей, потерянные инструменты, чьи-то оброненные часы… Что-то поймут они об этих мужиках, о нас?

Лишь бы поняли, знали, что и мы – жили, любили, страдали, строили и желали счастья, только счастья – своим детям и внукам, а значит, и им – невообразимо далёким потомкам…

Да будут же они счастливы!