Измерения

 

в двух частях с эпилогом

 

 

 

 

Часть первая

 

 

Грязные, обшарпанные стены, потрескавшиеся косяки, гора немытой посуды в раковине… Квартира целиком напоминала какую-то цитату из современного бульварного романа с модными натуралистическими подробностями.

Медленно подбирались сумерки, и вот, включив свет, он начинал различать в темном стекле очертания своего тела и увидел десятилетнего мальчика, исхудавшего, со светлыми, слипшимися от грязи и пота волосами, с пол-литровой бутылкой в руке. Черты лица смутны, не видны круги под глазами и распухшая губа. Но ему больше негде разглядывать себя. Осколки зеркала до сих пор валяются в прихожей то ли третий день, то ли третью неделю, то ли третий год. «Кто же я? – испуганно шептали губы. – Меня зовут… Денис, и мне, правда, вчера исполнилось десять». Откровенно говоря, это одно из немногого, что он помнил на данный момент. Мальчик отступил назад и чуть не упал. Прошедшая гулянка давала о себе знать. Он вспомнил, как отец принес водки, остатки пива и банку огурцов «под закусь». И все началось сначала, как и во все предыдущие дни…

Стук в дверь немного отрезвил Дениса. В каком-то забытьи он поплелся к двери, не заметил, как вышел, миновал площадку и открыл дверь подъезда. На пороге его взору предстала толстая почтальонша лет пятидесяти. Брезгливо сунув в руки Дениса конверт, она без слов испарилась, и мальчик засомневался, была ли эта женщина наяву или с похмелья ему померещилось. Но конверт лежал в трясущейся руке, и его белизна больно кольнула несчастные глаза парня. Денис бросил конверт на ящик в углу, постоял и сел на него же. Шумно вздохнув, он положил локти на расставленные колени, и с привычным щелчком отлетела пробка. Мальчик глотнул с наслаждением, готовясь к приятной расслабленности и ощущению уюта во всем теле. Память со скрипом выдавала подробности вчерашнего дня. Однако ежедневный прием «лекарства» заставил его кое-что вспомнить. Оглядевшись вокруг, Денис осознал, что находится не в квартире, а в какой-то избе. Так вот почему сразу за дверью была улица! Жить становилось все интереснее. И тут мальчишке чертовски захотелось закурить. К несчастью, деньги были все проедены, а, точнее, пропиты, и, предчувствуя, что скоро опять придется стрелять бычки у отца, Денис уже без надежды заглянул под рваную скатерть стола. Но там был только пепел, который нельзя было ни скрутить, ни выкурить заново, который нельзя было даже продать, как пустые бутылки, чтобы выручить еще хоть немного денег.

Кутаясь в смрад, исходивший от старой куртки, худенький мальчик вышел на улицу: даже такому, как он, иногда необходимо привести мысли в порядок. Ветер холодного октября уже дважды напомнил ему о необходимости узнать сегодняшнее число. Правда, оно так и не всплыло в памяти Дениса. И главное, мальчик не понимал, зачем ему это вообще надо знать. «Но начало положено, – подумал Денис, – а там дойду потихоньку». Внезапно ему ударило в голову – школа! Он не ходил туда уже не первый день и забыл, когда был на уроках в последний раз. Мальчик упал на колени и заплакал. Он вспомнил, как не так давно приходили к ним домой две серьезные тетки. Они что-то непонятное выговаривали отцу, а он все кивал, кивал. А потом вдруг разразился ругательствами. Все последующее Денис помнил плохо, но знал, что не хотел бы повторения.

Мальчик вытер слезы и встал. Ноги сами вывели его на дорогу. Медленно, но он узнавал окружающий пейзаж. Вдруг вечернюю тишину, словно ножницами, разрезал гудок спешащего поезда. Как-то странно прозвучал он в этот день. Нет… Да! Он слился с сигналом машины. Денис оглянулся. Легковой автомобиль нежно-серого цвета налетел на него с предательской внезапностью всего лишь в нескольких метрах от железнодорожного полотна.

 

 

*   *   *

 

Леша проснулся на матраце под вечер. На плече и шее красовались несколько красноватых пятен, словно засосы. Снова кусали клопы. Мальчишка принялся неистово расчесывать зудящие волдыри. Старые часы притаились на стене, дважды в сутки исправно показывая правильное время. Он верил им с наивностью десятилетнего мальчика, к тому же будучи одурманенным винными парами порой гораздо чаще, чем два раза в день. Собственно, какая ему разница?

В доме было прохладно. Чувствовалось приближение зимы. И тем более не хотелось идти открывать дверь, когда в нее постучали. И все-таки Леша открыл. На пороге, к его удивлению, была улица. И никого больше. К ногам мальчишки белой искрой упал конверт. Поморгав, парень наклонился и взял его в руки. Захлопнув дверь, как ему показалось, подъезда, он огляделся и покраснел. Это ж надо так пить, чтобы забыть, что живешь в частном доме! Леша бросил письмо на стол в комнате, чтобы родители сразу увидели его, когда придут. С грустью мальчик посмотрел на пол. Отец перед уходом просил собрать бутылки и сдать их. Шумно вздохнув, Леша насобирал целый пакет.

Парнишка шел вдоль дороги, вдыхая сладкий запах, который, дразня, напоминал о сигаретах. Как же ему хотелось сейчас закурить! Музыкой заиграл далекий гудок поезда. Совсем рядом, за деревьями, виднелась крыша с трубой. Оттуда валил иссиня-серый дым. Ребенок невольно залюбовался: именно такой цвет представлял он, когда слышал слово «дымчатый». Одно время у Леши жил дымчатый кот, которого все так и звали – Дымок. И теперь всякий раз, когда он видел эти медленно растворяющиеся серые ленты над крышами домов, то всегда представлял себе Дымка, крадущегося по… Стоп! Леша остановился, пальцы расцепились, и пакет выпал из его руки. У него никогда не было никакого кота! Или это было во сне? Рука касалась мягкой кошачьей спины, а Дымок урчал и жмурился, терся мордочкой о коленку хозяина. Но вот закончился сон. Его любимец растворился, исчез, как серый дым над трубой, как та почтальонша на пороге их избушки… Леша вздрогнул, очнувшись от своих мыслей. Воспоминание, словно видение, появилось и исчезло. Что за ерунда? Какая …? Чувство паники охватило Лешу, и он не сразу услышал сигнал машины. Мальчик оглянулся. Последнее, что он увидел, была красивая чистая-пречистая машина дымчатого цвета. Или этот цвет лишь показался ребенку в ранних осенних сумерках? Нет, она не сбила его. Просто кто-то очень не хотел, чтобы он умер и в отчаянии сигналил ему, пытаясь вернуть мальчишку в реальность, чтобы Леша увидел наконец-то этот несущийся прямо на него поезд…

 

 

*   *   *

 

За окном то ли светало, то ли смеркалось. Антону было всего десять лет. Ни годом больше, ни годом меньше. На столе стояла банка с единственным огурцом – остатки от вчерашней пьянки, чьи последствия находились на полу – пустые бутылки и грязь. Голова болела ужасно. А тут еще в дверь постучали. Это была просто пытка. Распахнув злосчастную дверь поскорее, дабы прекратился стук, мальчик очень удивился, узнав, что живет прямо в подъезде. Он не сразу заметил молодую тетеньку в очках, с беспокойством разглядывающую на него. «Вы одни живете?» – участливо прозвучал ее вопрос. Антон смутился, услышав обращение на вы, что-то пробормотал, выхватил из ее ладони письмо и захлопнул дверь. Парнишка огляделся и весьма удивился, увидев свою квартиру. Что за черт? Какая-то изба с печкой… Антон взглянул на письмо, и его белизна больно ужалила глаза. Мальчик сидел на кухне, по складам разбирая бюрократическую лексику. На коленях лежал Дымок и тихо мурлыкал во сне. Оставив в покое свои занятия чтением, школьник стал собирать сумку.

Путь Антона лежал через мост, возвышающийся над железнодорожными путями. Помнится, его возвели лет десять назад. Говорят, строительство ускорили после какого-то несчастного случая. Кажется, погиб ребенок. Так говорили родители на кухне, выпивая на отобранную у сына заначку. Антон остановился и достал из кармана зажигалку и пачку сигарет. Прозвучал знакомый гудок. Из руки мальчика выпал пакет. По асфальту рассыпались со звоном бутылки. Вслед за ними полетели сигареты и зажигалка. Антошкина несчастная голова заболела еще сильнее. Он вдруг понял, что не взял с собой ни единой тетрадки, а учебников у него сроду не было. Или их давным-давно сжег в печке отец? Давным-давно… Да и какая школа может быть под вечер? Бедный ребенок сполз по ограде моста и заплакал. Он был всего лишь пятиклассником, мальчиком десяти лет отроду и поэтому очень испугался. В этот момент он понял, что за этим мостом у него нет будущего, как не было его вообще никогда. «Так кто же я?» – резко прозвучал вопрос, в сотый раз, наверное, вырываясь из уст ошалевшего от страха мальчика. Антон взглянул на свои загорелые, не по-детски большие руки, провел ими по лицу и в ужасе закричал. Он был ребенком, запертым в теле взрослого человека. Все его одноклассники и родные – это друзья-собутыльники. И они знают, что в конце месяца, двадцать восьмого числа, Тоха Рябов получает деньги за сдаваемую квартиру, и вчера как раз было это самое проклятое число.

Такое невозможно более выносить. Его душа рвалась наружу, наверное, в пятитысячный раз. Когда же закончится это? Антон встал и перегнулся через ограду. Длинные, черные, параллельные друг другу тянулись вдаль рельсы. Кем-то измеренные, миллиметр к миллиметру, гладко отлитые из прочного металла, ежедневно выдерживающие на себе многотонный груз, они давно заслужили гораздо большее право на жизнь, чем он – никчемное создание, пропащий алкоголик, каждый вечер просыпающийся с пустотой в голове. Черные полосы рельс, словно веревки-змеи, казалось, оживали на глазах, извивались внизу, гладкие настолько, что мыла не надо. Как раз то, что ему нужно. Антон, недолго думая, протянул руку и схватил ближайшую. Затянув петлю на перилах, он надел ее на шею и слишком легко для десятилетнего мальчишки перебрался через парапет, застыл на пару секунд и полетел вниз.

 

 

*   *   *

 

Я проснулся под вечер. Сон, виденный этим днем, был настолько абсурден, что мне даже не хочется его пересказывать. Вчера были похороны моего старого кота, а сегодня, похоже, мой собственный день смеха. Через жильцов со сдаваемой квартиры получил письмо из пенсионного фонда. Кто-то из этих чиновников, очевидно, надеется, что я доживу до пенсии. А скорее, наоборот, надеется, что не доживу. Так зачем же разочаровывать этих милых людей, присылающих такие белоснежные конверты, что неудобно брать их, не помыв прежде руки?

Мои без малого тридцать лет пролетели очень быстро. Позади жизнь в семье пьяниц, позади детдом, учеба в ПТУ и два года работы механиком на железной дороге. Но почему же судьба закидывает меня, как и прежде, в одно и то же тело, чтобы убить меня в один и тот же день? А я рождаюсь заново, ничего не зная и не подозревая, что от меня требуется что-то изменить. А когда понимаю, что снова прожил жизнь зря, горечь от такой потери еще сильнее. К чему так мучить меня? Иногда возникает подозрение, что я пешка в некоей безумной игре и что не ко мне обращен этот гудок поезда в сумеречной дали. Но если не ради меня происходят все эти метаморфозы, то ради кого? Быть может, где-то там, неведомом мне мире, живет человек, которого я не знаю и никогда не узнаю, но ему нужна моя жизнь и мой покой. Может, стоит тысячу лет снова и снова проживать эти проклятые годы, чтобы пересечься нам в этом огромном мире. А может, нет таинственного незнакомца? Может, суть уходит корнями глубже? Однако, видимо, меня посчитали недостойным посвящать в такие тонкости. Хватит несвойственных мне, пьянице-выпивохе, витиеватых фраз и мудреных слов. Мое дело жить, скатываться вниз и умирать. Я накинул куртку и вышел на улицу.

 

 

 

Часть вторая

 

 

Надя в который раз отбросила со лба прядь светлых волос и поправила очки, не переставая быстро и тихо говорить по телефону. Она ускорила шаг, увидев, как начинает мигать зеленый сигнал светофора.

– Папа, я не буду сдавать на права. Ну, какой из меня водитель!

…

– Да, дымчатый – мой любимый цвет… Да, точно такой, как у нашего кота. Постой, я очень рада, но я не сяду за руль.

…

– Буду пользоваться общественным транспортом! Что за глупые вопросы, папа?

…

– Тогда возьму такси.

…

– Нет, мне сон на днях плохой приснился. Все было так реально. Будто еду я на этом Ниссане и …. Алло? Папа?

Но в трубке раздавались равнодушные гудки. «Ну, что за связь!» – расстроилась Надя. Или это отец рассердился и бросил трубку, решив, что его дочка оказалась совершеннейшей идиоткой с кучей суеверий?

Девушка училась заочно, подрабатывая везде, где только можно: кондуктором в автобусе, вахтером в общежитии, и даже почтальоном, заменяя тетю, пока та была в отпуске. Вот и сейчас Наденька возвращалась с работы домой. Она гордилась тем, что не сидит на шее у родителей. Родители тоже радовались за дочку, и вот папа, наконец, решил купить ей подарок – новенькую иномарку. Однако Надя отказалась наотрез. Она сама толком не могла объяснить свой страх перед ролью водителя. Глубоко в подсознание занозой вонзилась мысль: нельзя. Снились странные, пугающие кошмары о кровавых авариях, о сбитых людях, об искалеченных судьбах и телах.

Раздался гудок поезда. Надя вздрогнула, очнувшись от своих мыслей. В последние два месяца она часто ходила на работу и обратно пешком, потому что из-за этого переезда автобуса было не дождаться ни в ту, ни в другую сторону. Посмотрев вправо, девушка заметила мальчика. На несколько секунд свет фонаря ясно озарил его фигуру, и Надю поразили его исхудавшее личико, грязная одежда и нездоровая шаткая походка. В руках он нес большой пластиковый пакет, и, похоже, собирался перейти железнодорожные пути. Мальчик был всего в каких-нибудь ста метрах, но ее крик «эй!» заглушил очередной сигнал поезда. «Подожди!» – закричала Надя и бросилась бежать к переезду…

 

 

 

Эпилог

 

 

На этом я остановлю свою историю. Да-да, именно остановлю, а не закончу. Я автор, и мне легче сделать это, чем машинисту остановить мчащийся поезд. Да и вы наверняка уже поняли, что завершить эту цепь сумбурных повествований невозможно. Пусть каждый из вас независимо друг от друга сделает это за меня, если пожелает. Так будет и правильно, и логично. Верно? Только есть у меня одна просьба: оставьте имя девушки. Ведь это не просто имя. Это символ всего нашего существования, факел в сумерках этого мира. И не исключена возможность счастливого завершения до тех пор, пока в сердце горит надежда на человечность в душе каждого из нас, на умение не только смотреть, но и видеть, на способность не только слушать, но и слышать, надежда на то, что в любой из историй нашей судьбы все сложится хорошо.