HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Наталья Драгунская

Любимые нами…

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Карина Романова, 11.10.2009
Иллюстрация. Автор: Dina Sobakina. Название: "Вот такая золушка". Источник: http://www.photosight.ru/photos/2448935.jpg/

 

 

 

В то далекое жаркое лето ей было тринадцать лет, и она жила у тетки на даче и читала только что переведенного на русский Сэлинджера «Над пропастью во ржи», привезенного ей из Москвы одним из страстных поклонников ее двоюродной сестры, которая волею судеб тоже оказалась в тот год на той же даче. Сестра была взрослая, красавица и отличница на первом курсе своего медицинского института, и если бы не мононуклеоз, который неожиданно свалил ее (от излишнего переутомления, как говорили все родственники), сто лет бы она этой дачи – прибежища детей и старух – в глаза не видела, но после лечения ей необходим был свежий воздух, и поэтому так оно и получилось. Чередуясь, через день к сестре приезжали два ее сокурсника, Миша и Слава, славные, интеллигентные ребята, старающиеся завоевать ее сердце поодиночке и поэтому никогда не пересекающиеся. Сестра встречала их благосклонно, с удовольствием смеялась их шуткам, в меру кокетничала, заговорщицки поглядывая на девочку, как бы принимая ее в свою компанию и тем самым давая ей понять, что хоть все это и не серьезно, но почему бы и не посмеяться. И девочка хохотала вместе с ними, сияя темными блестящими глазами, бретелька ситцевого сарафана, купленного в «Детском мире», от смеха сползала с загорелого плеча, пряди темных, подстриженных в дешевой парикмахерской волос падали на лоб, и на фоне утонченно-бледной восемнадцатилетней сестры во взрослом платье, сшитом на заказ, она казалась счастливым дитятей, не отягченным еще никакими переживаниями. А переживания были, да еще какие, и связаны они были с голубоглазым, бородатым Славой, который ни сном, ни духом повинен в этом не был, кроме как в том, что был умен и остроумен (на что девочка была падка уже в детстве), и настолько полон жизни, что каждому, кто оказывался в радиусе его притяжения, хотелось подойти и зачерпнуть пригоршню из этого бьющего через край родника. И девочке тоже. Она начинала его ждать с раннего утра, чутко прислушиваясь, не прозвучит ли за калиткой его веселый голос, а, услышав, не бежала стрелой встречать, нет, а с бухающим от напряжения сердцем хватала книжку и углублялась в нее; или залезала в кусты малинника, чтобы выйти из них и как бы невзначай столкнуться с ним, входящим на террасу. Она перестала спать по ночам, у нее пропал аппетит, за какой-то месяц от ее детской пухлости не осталось и следа, как будто невидимый сухой жар, горевший внутри, сжег ее всю без остатка, она как-то стремительно повзрослела, и тетка, которая всегда все замечала, улучив минуту, когда никого не было рядом, спросила, уж не влюбилась ли она в одного из сестриных поклонников. На что девочка, ставшая за этот месяц скрытной и по-звериному хитрой, посмотрев с хорошо разыгранным удивлением (ведь недаром она хотела быть актрисой!), ответила: «Что Вы, тетя, в кого влюбляться-то, в Мишу что ли, он толстый; а в Славу – у него зубы кривые», – и тетка отошла (« Ну-ну , не в кого так не в кого!»), с сомнением качая головой. Нельзя сказать, чтобы она не влюблялась раньше. Конечно, влюблялась, будучи девочкой начитанной, она знала о страданиях любви, и свои знания претворяла в жизнь, влюбляясь в третьем классе то в красивого мальчика Алика, то в спортивного Сашу в четвертом, а то и в вожатого Сережу в пятом; но то, что случилось с ней тем летом, не шло ни в какое сравнение с ее прошлыми романтическими влюбленностями, которые не только не мешали ей жить, а, наоборот, расцвечивали скудный школьный быт здоровыми эмоциями; чувство же, опалившее ее тем летом, жить мешало. Теперь ее главной заботой было не выдать себя, и она старалась изо всех сил: не надоедала сестре своим присутствием, отказывалась от прогулок втроем, изображала приветливое равнодушие, когда Слава к ней обращался. Так прошло лето. К сентябрю дача опустела: сестра, полностью излечившись («все-таки, как ни говори, а свежий воздух – великая вещь!»), начала учиться уже на втором курсе, девочка пошла в свой седьмой класс, и тетка тоже перебралась в Москву. Иногда вечерами она брала девочку прогуляться по бульвару, который был под окнами ее огромного семиэтажного дома, дома – города с несколькими тысячами жильцов, и пересказывала ей романы Мопассана и Бальзака, о вероломных мужчинах и преданных женщинах или, наоборот, верных мужчинах и коварных женщинах, которые, в каких бы сочетаниях они ни выступали, все были ранены неудавшимися любовями и оттого несчастны. Девочка шла рядом, слушала, не перебивая, примеряя на себя их жизни, и выходило, что все они были ей впору. Как-то раз она вернулась домой после своего драмкружка («дрянькружка», как называл его муж тетки, насмешливый Роман), открыла дверь и чуть не задохнулась от неожиданности: за столом сидели и вместе с ее родителями пили чай с клубничным из дачных запасов вареньем ее сестра и Он.

 

– А мы вот тут случайно оказались в вашем районе и решили зайти, – весело сказала сестра. – Как хорошо, что ты пришла, а то мы собирались скоро уходить. Ну как ты, все репетируешь? И кого?

– Репетирую, – бодро отрапортовала девочка, чувствуя кипяток наворачивающихся на глаза слез, выступивших от свекольной красноты, залившей щеки. – Катарину, из «Укрощения строптивой» кусок ставим. У нас руководитель – студент из театрального – он сказал, что возьмет для нас напрокат настоящие костюмы из театральных мастерских. А парень, который играет Петруччо, такой смешной...

Она говорила и говорила, чувствуя на себе (а может, ей это только казалось?), пристальные взгляды сестры и Его, к грезам о котором она за прошедшие с того лета три года уже как бы притерпелась, как может притерпеться инвалид к тяжелой изнурительной болезни, к болезни, которая не оставляет надежды на улучшение. Ее нескончаемый монолог был прерван сестрой, которой, к счастью, он успел надоесть еще до того, как девочка иссякла.

– Ну, нам пора идти, – сообщила она, – спасибо за чай, так приятно было повидаться, а то ведь совсем не встречаемся.

Встречалось они, и правда, раз в сто лет, только на свадьбах и похоронах, случающихся в их большой семье не часто, поэтому замечание это было вполне уместно, как и все, что она всегда говорила. Когда за ними закрылась входная дверь, девочке еще хватило на какое-то время сил, чтобы ответить на мамины вопросы об отметках по химии, которые она уже исправила, а потом силы кончились, и она ушла в свой угол за шкафом и долго сидела там, неподвижно глядя в одну точку и безмолвно повторяя заклинание Богу, в которого она тогда не верила: «Господи, я не хочу больше быть молодой, сделай так, чтобы я состарилась и перестала страдать от любви, я не могу больше терпеть», – вкладывая в свое заклинание искренюю веру молодости в то, что старость избавляет от подобных страданий.

 

На Октябрьские праздники подруга, все годы терпеливо выслушивающая ее нескончаемые признания, позвонила ей и задыхающимся от волнения голосом произнесла:

– Никогда не догадаешься, кто сейчас подрабатывает у папы в лаборатории.

– Кто?

Подруга выдержала соответствующую моменту паузу и выпалила:

– Слава!

– Какой Слава? – переспросила девочка ослабшим голосом.

– Твой, какой же еще!

– А что он там делает?

– Он помогает папе во время операций.

Подругин папа был не просто ее папа, работавший в маленькой лаборатории, расположенной в подвале бывшего Странноприимного дома, основанного за полтора века до этого графом Шереметьевым «для страждущих от недугов», а ныне Института скорой помощи, куда везли со всей Москвы попавших в аварии, отравившихся на производстве или просто инфарктников, то есть всех, кто был при смерти; он был первым человеком в мире, начавшем операции по пересадке органов. Операции эти он производил на собаках. Девочка вместе с подругой один раз присутствовала на такой операции, где он пересаживал собаке второе сердце, и вид этого живого, бьющегося у него в руках сердца остался у нее в памяти на веки вечные, как остается в памяти чудо, пред которым хочется преклонить колени. У него всегда были помощники – энтузиасты (и Слава в то время был одним из них), которые, вопреки государственному мнению, заключавшемуся в том, что «нам этого не надо, а если надо, то не от него», бескорыстно служили ему и его делу, делу спасения человечества, как оказалось впоследствии. Пересадка сердца, печени, головы и много еще чего, а также шунтирование, которое начали делать в массовом порядке в Америке в девяностых (через сорок лет после того, как он предложил этот метод), тем самым возвращая людям жизнь, – вот что разрабатывал в своей лаборатории этот доктор Фауст.

 

Решение было принято мгновенно: пропустить завтра лекции в институте, найти какой-нибудь предлог, с которым можно прийти к папе в лабораторию, дождаться Его, а там будь, что будет. На следующее утро они обе в восемь утра вошли к подругиному папе в кабинет, блудливо отводя глаза в сторону и бормоча что-то нечленораздельное о том, что просто были рядом и вот решили зайти, чем повергли его в полное недоумение (так как каких– нибудь сорок минут назад он еще завтракал со своей дочерью дома, а вот теперь она стояла перед ним и несла какую-то околесицу, пытаясь убедить его в том, во что она сама не верила), к которому прибавилось и подозрение, что дело тут нечисто, особенно после того, как минут через пятнадцать на пороге появился Слава собственной персоной, сначала вытаращивший на девочку глаза, но уже через секунду бросившийся к ней, как к родной. Все это время подругин папа, опустив голову, безмолвно сидел за столом, катал по нему ручку, поправлял беретку (он всегда ее носил, чтобы не зябла лысина), и томился. Наконец, он поднял голову и как бы через силу произнес:

– Слава, вы сегодня поздно!

– Извините, ради Бога, – с жаром вскричал Слава, – вчера у друга свадьба была, я у него свидетель, гуляли допоздна, и вот...

– Ну, свадьба, конечно, дело серьезное, надеюсь, что сегодня продолжения не будет.

– Ну что Вы, какое продолжение! Правда, тут такое дело... – Слава посмотрел на девочку и ее подругу, они безмолвно слушали. Я, понимаете, шапку в загсе забыл, а на улице холодно. Мне бы туда сьездить и забрать ее, если она, конечно, еще там. Можно? – и он просительно посмотрел на подругиного папу.

– Ну, если холодно, – в замешательстве пробормотал тот, – то, конечно, поезжайте.

– Спасибо, – горячо поблагодарил Слава, – я, как только найду ее, так сразу вернусь.

– Да не надо возвращаться, – вяло отбивался папа, – придете завтра.

– Да я могу и сегодня.

– Завтра, – окрепшим голосом произнес папа.

– Хорошо, завтра непременно, ровно в восемь, – согласился Слава и посмотрел на девочку и ее подругу.

 

Они, как по команде, поднялись и тоже стали прощаться, после чего, провожаемые недоверчивым взглядом папы, выкатились на улицу, застряв предварительно все втроем ненадолго в дверях. От хоть и спланированного, но, тем не менее, так неожиданно навалившегося на нее счастья и от страха, что вот сейчас оно и закончится, на девочку напало оцепенение, которое выразилось в том, что она просто-напросто онемела. Поэтому на предложение Славы пойти в кино на новую картину Куросавы «Семь самураев» она смогла только кивнуть, тогда как подруга, многозначительно глянув на нее, громко выразила свое согласие. Они бодро двинулись по направлению к кинотеатру, оживленно разговаривающие Слава и подруга и безмолвная девочка, которую ничто не могло привести в сознание, даже довольно увесистый тычок в бок, которым наградила ее подруга, призывающая ее тем самым ожить от летаргического сна. Они сели в темном зале и три часа смотрели длинный фильм Куросавы, из которого девочка запомнила только то, что самураи все время дерутся на своих японских мечах. После кино подруга, сердечно поблагодарив Славу за замечательно проведенное время, сказала, что ей срочно нужно в институт, быстро вскочила в подьехавший троллейбус и была такова, оставив девочку наедине с судьбой и принудив ее тем самым выйти из оцепенения и начать говорить. Только о чем? Они шли по улице, продуваемой пронзительным ноябрьским ветром, под пристальными взглядами советских вождей, портреты которых рабочие с грохотом снимали со стены большого дома, чтобы водрузить их туда же на следующие праздники.

– У нас перед окнами, – сказала девочка, чтобы хоть что-нибудь сказать, – каждые праздники такой же иконостас висит, так что я их всех в лицо знаю. – И без перехода выпалила: а ты совсем не изменился, я тебя сразу узнала.

– Узнала, хотя мой портрет и не висит у тебя перед глазами, – парировал Слава. – А вот ты очень изменилась, я даже тебя в первый момент не узнал, такая ты стала взрослая и красавица, – он помолчал немного, – и очень похожа на свою сестру.

Девочка уже знала, что к тому времени ее сестра рассталась со Славой, предпочтя ему другого, но он (как говорили родственники, которые все знали) продолжал любить ее, а девочка, девочка была просто ее отражением, и он подтвердил это сейчас, и с этим ничего нельзя было поделать, даже заплакать было нельзя. Она засмеялась смехом веселой девчонки:

– Господи, какие у тебя уши красные! Замерз без шапки, а шапка в загсе.

– Да ни в каком она не в загсе, это я просто так сказал, чтобы с тобой побольше пообщаться.

Но девочка не дала себя обмануть.

– Я тоже была рада с тобой повидаться, – сказала она дружеским тоном.

Он посмотрел на нее:

– Правда?

– Ну, конечно, ведь я столько лет тебя знаю (и люблю, – хотелось добавить ей), ты мой старый-старый друг.

– Спасибо, – задумчиво произнес он, – я позвоню, как-нибудь, если ты не возражаешь.

– Конечно, звони, – легко согласилась она.

 

Он позвонил через два года, во время летней сессии, когда она с тремя институтскими подружками, раздевшись до лифчиков и трусов (в тот день было жарко), сидела и зубрила старославянские морфемы.

– Ты свободна сегодня? – спросил он без всяких предисловий.

– Да, – не задумываясь ответила она.

– Мы тут с другом за город собираемся, не хочешь с нами?

– Хочу, – сказала она.

– Тогда через час мы за тобой заедем, купальник не забудь.

В полуобморочном состоянии она вернулась в комнату:

– Я должна уехать.

– Куда?

– Загород

– Какой загород?

– Не знаю, все равно какой.

– А экзамен?

– Неважно, как-нибудь сдам.

– А с кем ты едешь?

– С Ним.

К тому времени уже все подруги знали о Нем.

– Езжай, – в один голос закричали они, – мы все выучим и тебе завтра рано утром перескажем, езжай.

И она поехала. Они приехали куда-то загород, слезли с поезда, прошли через редкий лесочек, весь пронизанный теплым июньским солнцем, пятнистыми бликами разбросанным по зелени деревьев, и оказались у какого-то пруда, довольно грязного и местами по-болотному затянутого тиной.

– Ну что, искупнемся? – вопросительно глянул на девочку Слава.

– Искупнемся, – с энтузиазмом ответила она.

– Да вы что, ребята, – подал голос Славин друг, – в этой грязи? Еще подцепите какую-нибудь заразу, потом ни одна больница не примет.

Он тоже, как и Слава, был врач, но не хирург, а инфекционист, и вопросы инфекции и микробов сильно занимали его воображение. Но девочке было все равно: она хотела прожить этот день до конца, не отвлекаясь ни на какие мелочи, поэтому, метнувшись за кусты, она быстро переоделась в купальник и бухнулась в пруд, прямо в руки Славе, обдав его фонтаном брызг.

– Ну ты молодец! – сказал он, глядя на нее с веселым интересом.– Не побоялась.

– А чего бояться? – бесшабашно откликнулась она. – Погибнуть ты мне не дашь: буду тонуть – вытащишь, захлебнусь – сделаешь искусственное дыхание.

– Ну, раз ты такая храбрая, тогда поплыли!

– Поплыли!

И они поплыли, и девочке, боявшейся воды с шестилетнего возраста, когда она попала на Днепре в яму и чуть не утонула, в тот раз совершенно не было страшно. Наплававшись до посинения, они вылезли на берег и немного полежали на траве, чтобы обсохнуть, потому что полотенец с собой ни Слава, ни она взять не догадались.

– Ну что, пора идти, – сказал Слава, и девочка со страхом на него взглянула (как, уже конец?) – а то друзья заждались. Да тут недалеко, не думай, – добавил он, неправильно истолковав ее испуг.

– А я и не думаю.

 

Идти, и правда, было недалеко, и через какие-нибудь десять минут они уже подходили к дому, окруженному высоким, выломанным в нескольких местах штакетником, за которым бесновалась белая лайка, успокоившаяся сразу же, как только они открыли калитку.

– Это она свое усердие выказывает, – сказал вышедший на лай высокий парень с такой же, как и у Славы, бородой, но только черной, – а так она добродушнейшее создание; погладьте ее, и она вас сразу полюбит. Девочка с удовольствием потрепала пушистый загривок, и они все вошли в дом. Там уже сидела целая компания, человек десять (мужская ее половина была представлена очкасто-бородато-длинноволосыми молодыми людьми, а женская – хвостатыми или, наоборот, стриженными «под мальчика» девицами в мини-юбках – интеллектуальная элита тех лет – «физики и лирики»), которые все, как один, при их появлении вразнобой закричали, что «куда это вы провалились, мы вас ждем – ждем, и давайте присоединяйтесь», а Славин друг вытащил из рюкзака, который он тащил всю дорогу, пузатую бутылку с затейливой цвета тусклого золота этикеткой:

– Благородный напиток «Чивас Ригал», виски шотландский, настоящий, – провозгласил он с гордостью – и к нему вода минеральная, – и он, как фокусник, извлек из рюкзака еще две бутылки, – тоже настоящая, «Клаб – сода» называется.

– Да ладно, какая там вода минеральная, так выпьем, чего добро переводить, – громко не согласились присутствующие.

– Ну уж нет, если пить так уж пить, как на диком Западе, а не хотите, мы сами его выпьем, а вы пейте свое пиво, правда? – обратился он к девочке.

Девочка, которая видела такие бутылки только в кино о заграничной жизни, сказала «конечно» и энергично мотнула в знак согласия головой. Она вообще в тот день была согласна со всеми, кто имел какое-нибудь отношение к Славе, и по той же причине всех их любила.

– А откуда такие роскошества, старик, неужели продавщицу в «Березке» соблазнил? – обратился к Славиному другу парень с черной бородой, который и оказался хозяином дома, и чей очень пристальный, очень мужской взгляд девочка ощущала с той минуты, как он встретил их у калитки.

– Да нет, – ответил за него Слава, – это один из моих больных одарил меня в знак благодарности; я поотказывался немного, а потом вспомнил, что мы должны были в эти выходные встретиться, и решил принять...

– Чтобы поразить наше воображение, – закончил за него чернобородый.

– Точно, – подтвердил Слава.

– А вы, – восхищенно улыбаясь, повернулся чернобородый к девочке, – что предпочитаете, виски, вино, пиво?
Девочка, которая совершенно не знала, что она предпочитает, вопросительно посмотрела на Славу.

– Пей виски, не прогадаешь, – сказал он, дай-ка я тебе налью.

Она с готовностью протянула свой стакан, и он налил в него немного янтарной жидкости, смешал ее с «Клаб-содой», после чего, подумав немного, стянул с одной из тарелок, стоявших на столе, пласт неестественно-розовой колбасы, с другой желтого мелко-дырчатого сыра, положил все это на кусок черного хлеба – получился бутерброд – и протянул девочке:

– На, заешь.

Девочка послушно взяла и то, и другое, и под взглядом всей компании глотнула обжигающей язык и горло жидкости, сразу же приятным теплом разлившейся в желудке, потом сделала еще один глоток, вспомнила про бутерброд, откусила от него, совершенно не почувствовав вкуса, прожевала и допила стакан до конца, после чего комната начала немного покачиваться, а голоса сидящих в ней несколько отдалились. Это продолжалось недолго, и комната, покачавшись немного, успокоилась, а голоса зазвучали с прежней силой. «А мы идем по деревянным городам, и мостовые скрипят, как половицы...», – запел один из гостей, взяв приятный аккорд на гитаре, перекрывая общий разговор o сильных и слабых сторонах Солженицынoвского «В круге первом», ходившем в самиздате, о новом генсеке Брежневе, сменившем Хрущева, и о «романтике с Лубянки» Андропове, ставшем недавно главой КГБ и, по слухам, любящим поэзию, французские вина и американское кино, и все постепенно притихли, уселись вокруг него и начали подпевать.

Около десяти стали собираться домой. Прощаясь, хозяин дома, глядя на девочку, задумчиво произнес:

– Вы мне очень напоминаете...

– ...ее сестру, – закончил за него Слава. – Правда, похожи?

Они быстро дошли до станции и только-только успели купить билеты, как подошла электричка. Они стояли, зажатые со всех сторон в тамбуре (в вагоне, несмотря на поздний час, мест не было), и Слава что-то говорил, а она отвечала, а потом, когда приехали в Москву, он не отпустил ее одну на метро, а поехал вместе с ней и проводил ее до самого дома. И это было все. В ту ночь ей приснился сон, в котором были только он и она и больше никого, и еше было такое сильное ощущение счастья, что она помнила его многие годы, и все ждала его повторения, пока не поняла, что повторения не будет, потому что, как сказано: «возлюбленные нами, как никакие другие возлюблены не будут»...

 

...Она ехала в чужой машине с чужими людьми (теткины соседи по даче, на которой она жила все лето с детьми, ехали в Москву и предложили ее подвезти), и вдруг в каком-то неизвестном месте, через которое они проезжали, сквозь моросящий дождь увидела Его: в сером ворсистом пальто он переходил дорогу, держа под руку пожилую женщину, наверное, мать. Машина притормозила, пропуская их, а потом поехала дальше. Больше она его никогда не видела.

 

 

 

517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Заказать изготовление рекламных вывесок yabloko36.ru. . Актуальный рейтинг букмекеров России
Поддержите «Новую Литературу»!