Город разводных мостов

 

 

 

– У британского невролога Оливера Сакса есть целая книга, где он описывает странное состояние его пациентов. Называется – «Человек, который принял жену за шляпу». Можешь, кстати, почитать на досуге, она совсем нескучная.

Передо мной сидел доктор Зимин и листал свой медицинский журнал. Я сидел в знакомом двенадцатом кабинете нашей областной больницы и смотрел в пол. Доктор Зимин увлеченно рассказывал:

– Представляешь, один человек был, казалось бы, совершенно обычным – эрудированным, остроумным, воспитанным. Однако не мог узнать своих друзей, пока они с ним не заговорят, представляешь? Когда он обувался, то не мог сосредоточиться на ботинке, он сидел и глядел в пол, спрашивая у своей жены: «Где ботинок?», хотя тот лежал прямо перед ним. Потом указывал на свою ногу и говорил: «Вот это мой ботинок!». А после этого оглядывался в поисках шляпы и спокойно брал свою жену за голову, пытаясь приподнять. Представляешь? Принял жену за шляпу, хотя, напоминаю, был совершенно нормальным, даже, кажется, преподавал в университете…

– Доктор, я могу идти? – спросил я. На белой стене висели круглые часы с красными стрелками. Время приближалось к четырем часам дня.

– Еще минутку, я должен выписать тебе витамины, – ответил тот и начал рыться в бумагах, в поисках формы для рецепта.

Я приходил в этот кабинет каждые три месяца, сам не знаю зачем. Меня отправил к доктору Зимину окулист, когда я проходил медицинское обследование в военкомате. Он тогда показывал мне буквы на стенде, а я называл их. В результате из всех показанных букв у меня получилось слово «бескомпромиссность». Я так врачу и сказал. Стоявшие со мной одноклассники весело смеялись и я вместе с ними. Придя один раз к доктору Зимину, я приходил к нему вот уже третий год.

– А однажды к этому неврологу пришел пятидесятилетний бородач, – продолжал доктор Зимин, – который страдал потерей памяти. Хотя сам, конечно, об этом не догадывался. Начал рассказывать о своей юности, о том как служил во флоте в сорок пятом году, будучи молодым моряком. И рассказывал с таким жаром и точностью, что никак нельзя было назвать его больным. А когда врач спросил, какой сейчас год, тот с уверенностью ответил «сорок пятый. А мне девятнадцать лет». Представляешь? Он думал, что ему девятнадцать лет.

– Здорово, – вяло сказал я.

– Ну ладно, вот твой рецепт, – наконец обратился ко мне Зимин, – будешь пить эти витамины каждый день и приходи ко мне через пару недель.

– А зачем так быстро? – удивился я. Обычная периодичность посещений больницы у меня была раз в три месяца.

Зимин замялся.

– Это как бы новый вид витаминов, у него могут быть побочные действия. Но не волнуйся, ничего серьезного. Простая сонливость, или в крайнем случае, насморк. Поэтому приходи, чтобы я убедился, что все хорошо. Только купи их и прими немедленно, они продаются у нас в аптеке на первом этаже.

– Ладно, – сказал я, – до свидания.

Я с радостью вышел из областной больницы и пошел на остановку. Наверное, каждый человек любит выходить из больниц. Какая бы погода на улице не стояла, для человека, которому больница с детства казалась страшным заведением, любая погода являлась восхитительной. И он, этот человек, пусть даже он заходил в больницу с обычным насморком, скакал по улице, ощущая себя свободным и заново рожденным.

Я решил позвонить своему другу Жене. С Женей мы познакомились в институте, в который я поступил после школы. Мы учились на дизайнеров. Потому что я с детства любил рисовать.

– Алло, – услышал я в трубке грустный Женин голос. Женя всегда был нытиком.

– Здарова, Жеха, – говорю, – пойдем гулять!

– Не знаю, – слышу, – что-то нет настроения…

– Кончай хандрить, зануда, – кричу я ему в трубку, – я сейчас на набережную поеду, так что давай тоже выходи, тебе пять минут пройти!

– Ну давай, – наконец согласился он. На самом деле он сразу был согласен пойти погулять. Но зачем-то ломался. Может он любит, чтобы его уговаривали?

Я ехал в автобусе и вспоминал, как первый раз пришел к доктору Зимину. И дурацкое это слово – бескомпромиссность. Зимин вроде нормальный мужик, что-то все говорит, говорит постоянно, но все равно он доктор. Доктора страшные люди. Зачем люди идут в доктора? Чтобы не было страшно? А зачем люди идут К докторам? Потому что выхода уже нет. До конца надеются вылечиться дома в кровати, потому что к доктору идти страшно. А помирать все равно страшнее оказывается. Бес-ком-про-мисс-сность. Английский глагол to miss – упустить. Бескомпроmissность. Или скучать? I miss you – мне не хватает тебя. Или я упускаю тебя? Что же заложено в этом странном слове… Зимин просил меня показать ему мои рисунки. Я принес, он остался доволен. Я с детства хорошо рисую. У нас на потоке учится много девушек и парней, которые совершенно не умеют рисовать. Зато их родители знают кого-то из администрации института. Мы с Жехой единственные на первой сессии сдали «Рисунок» на отлично. Может поэтому мы с ним и сдружились? Нет, люди не могут сдружиться просто потому, что одинаково хорошо умеют что-то делать.

Автобус остановился на нужной остановке. Набережная была полна людей. Река разлилась в весеннем паводке. Я позвонил Жехе:

– Давай выходи к скамейке, я уже подъехал.

Мы часто сидели на одной из скамеек на этой набережной. Здесь как-то было спокойно и умиротворенно. На другом берегу блестел солнечными лучами золотой купол какого-то храма.

Из-за поворота показался унылый силуэт Жехи. Прям издалека было видно, что он унылый – сгорбленный какой-то, дымящий сигаретой, изучающий асфальт под ногами.

– Что случилось? – улыбаясь, спрашиваю. Вопрос был задан из вежливости, причина уныния моего друга мне была известна. Причина банальна настолько, насколько не изучена – женщины.

– Да Вера эта, – начал мой друг, – думаю о ней, не могу не думать.

– Зачем ты о ней думаешь?

– Ну что значит зачем? Это не поддается контролю.

– Это ты так думаешь, – говорю, – а вообще умные люди уже давно научились останавливать внутренний диалог.

– Почему диалог? Может монолог?

– Монолог это когда ты один говоришь. А внутри человека обязательно еще какая-то падаль живет. Которая всегда нудит. А человек ее успокаивает.

– Вот-вот, я и пытаюсь себя успокоить, ведь зачем мне об этой Вере думать? Была Вера и нет Веры, чего о ней думать.

– Ну, – соглашаюсь я.

– Что ну? Не получается не думать! Я, знаешь, хочу ее увидеть!

– Да ты с ума сошел! – кричу, – зачем тебе видеть эту женщину? Чтобы опять себя мучить?

– Нет, я хочу ее увидеть, якобы случайно, знаешь, чтобы вот пройти мимо нее и сказать так небрежно: «Привет!».

– И что?

– И все, – закуривая очередную сигарету, говорит Женя, – пройду мимо нее, даже не остановлюсь. Улыбаясь, так, знаешь, как ни в чем не бывало. Чтобы она видела, что у меня все хорошо, что я не думаю о ней.

– Да-а, – говорю, – у каждого свои причуды. Кто-то думает, как космонавтом стать, а кто-то думает, как бы хорошо было сказать «привет».

Помолчали.

– Бескомпромиссность, – говорю.

– Чего? – переспрашивает Женька.

– Главное – бескомпромиссность. Реши для себя сам: раз не суждено тебе больше с этой женщиной видеться, то и нечего с ней встречаться. И все!

– И все?

– Да. И все. Никаких отговорок. Бескомпромиссность.

Жеха улыбнулся:

– Это круто. Прям как когда мы с тобой рисунок сдали на отлично.

– Разводные мосты? – спрашиваю.

– Ага! Мы тогда принесли с тобой почти одинаковые рисунки, хотя даже не сговаривались.

Поскольку виделись мы с Жехой часто, то и нового друг другу могли рассказать мало. Но старое повспоминать всегда любили. До первой сессии в институте я мало с кем общался, потому что мне были противны те люди, которые учились со мной. Им всегда было весело от того, что все их будущее было им известно. Родители дали им больше чем все необходимое, вопрос их будущей успешности был улажен заранее. Я не то, чтобы их презирал, но и не стремился сблизиться. Я тогда рисовал свой самый красивый разводной мост. Он гордо возвышался над водой, освещаемый огнями фонарей и светом белой ночи. Каково же было мое удивление, когда примерно такой же рисунок принес Жеха. Его мост тоже был красив.

– Пойдем, что ли прогуляемся, холодновато уже сидеть, – говорю я Жехе.

На город опускалась ночь. Уже включили уличное освещение, хотя закат еще не догорел. Мы с Жехой шли, пиная пустую банку.

– Ты все про нее думаешь? – спросил я.

– Ну да. Может, с Верой все-таки было лучше?

– Не знаю. Если бы было лучше, ты бы ее не потерял.

– А может еще и будет лучше, откуда тебе знать? Может, мы с ней снова сойдемся. Возьму и верну Веру.

Я задумался.

– Я не вижу в этом ничего плохого. Но она ж тебе не заменит твою первую девушку.

– А причем здесь Люба? Конечно, на то она и первая. Но люди же растут. Не будет Любви, так будет Вера.

– Да ты не любви ищешь, а страданий! Чтобы можно было страдать по любви, а просто любить тебе неинтересно!

– Что ты такое говоришь?..

В конце концов мне надоел этот бессмысленный разговор и я оборвал своего друга:
– Слушай, эти все разговоры ни к чему не приведут. Они лишь сотрясают воздух.

Женя возмутился:

– А бескомпромиссность твоя? Это что, другое что ли?

– Бескомпромиссность может стать нормой жизни, а эти рассуждения о твоих бабах рано или поздно закончатся. Всегда все заканчивается. А бескомпромиссность остается.

Мы подошли к мосту через реку и остановились возле него. Вокруг нас ходили люди, кто парочками, кто в одиночку. Все они наслаждались вечерней прохладой и пейзажем. Я забрался на парапет, отделяющий дорогу от воды. Женя остался на асфальте. Я стоял и смотрел оттуда сверху вниз, как Ленин с броневика.

– Тут не о чем думать, – говорил я, – все предельно ясно. Ты можешь позвонить ей и позвать погулять. Она либо согласится, либо нет. Так что ты заранее готов к любому ответу и в принципе, ничего неизвестного тут не будет. Неизвестность будет пугать только тех, кто не верит в бескомпромиссность.

Снизу мне кричал Жеха:

– Да что ты заладил? Кто тебе это дурацкое слово сказал?

Но я уже не мог остановиться. Окружающий пейзаж очень вдохновил меня. Закат всегда будто все переворачивал во мне. А тут еще этот мост…

– Тебе было скучно, когда ты был с ней, тебе стало скучно, когда ты остался без нее. Тебе что вобще от жизни-то надо, Женя? Сколько можно об этой любви думать?

– Да я давно про Любовь не думаю, она после второго курса в Швецию уехала, и мы с ней больше не встречались, – кричал снизу Женя, – я тебе про Веру говорю!

– Да какая разница! Вера, Маша, Даша! Суть одна. И суть эта в том, что все всегда заканчивается, и Вера, и Любовь, и Даша, и Наташа.

Проходящие вокруг люди стали останавливаться и обращать на меня внимание. Я заметил это краем глаза, потому что был увлечен охватившей меня идеей:

– И какое бы все вокруг не было бы прекрасное, все всегда заканчивается. Люди думают, что плевать на человека, особенно три раза, это на удачу. А если сердце разбивается, то это на счастье. Это приметы такие! А раз это приметы, значит, это нор-маль-но. Люди давно знают, что если на небе тучи, значит скоро пойдет дождь, а если уколоть палец, то пойдет кровь. И перестали удивляться. А тому, что уходит Любовь или какая-нибудь там Вера, удивляться не перестают, почему?

Вокруг меня собралось достаточно много людей. Я слышал шум перешептывающихся голосов. Люди стояли и слушали, а я кричал, брызгая слюной:

– Синоптики не могут точно предсказать погоду на завтра, а кто тогда сможет предсказать, когда придет, а когда уйдет любовь? Никто и никогда – сегодня все хорошо, а завтра ты ходишь и нудишь, самому себе доказывая, что гордость это единственное что у тебя осталось. А может кто из вас сказать здесь и сейчас, любит он или нет? Что значит «вопрос не может так ставиться»? Почему вы начинаете говорить про любовь уже тогда, когда она якобы кончилась? Потому что намного приятней жить, понимая, что ты страдаешь от недостатка любви и жалеть себя за это, чем просто ходить и якобы любить! Так есть она или нет? Если бы вы знали, что такое бескомпромиссность, вы бы сразу сказали: да или нет. А раз вы не знаете, то и рассуждать не о чем, то есть любовь – это ничто, это миф и сказка.

Собравшиеся люди надсадно загудели.

– I miss you! Мне не хватает тебя! Я упускаю тебя! Это одно и то же слово – miss. Встречаясь с тобой, я УЖЕ упускаю тебя, потому что все заканчивается! Всегда все заканчивается, и раз этого не избежать, то глупо бояться или предавать себя! Замкнутый круг! Замкнутый!

Из толпы стоящих людей вышел доктор Зимин. Он был одет в повседневную одежду, поэтому я не сразу его заметил. Он удивил меня. Я спросил:

– Доктор, вы что здесь делаете?

Он снял с носа очки и стал их протирать:

– Почему ты не купил витамины, когда вышел от меня сегодня днем? – спросил он.

– Я не думаю, что это настолько срочно, что вы прервали меня на самом интересном месте.

– Я больше не мог выносить этого, – сказал Зимин.

Я улыбнулся. Неужели моя речь так задела его?

– Ну извините, доктор, правда жизни. Не вы одни стали переживать, вон, народ тоже задумался.

Некоторые люди стали расходиться. Доктор Зимин обернулся.

– Какой народ?

– Ну вот, парочки всякие, просто прохожие. Они остановились послушать меня!

Доктор вздохнул:

– Тут никого нет. Ты стоишь и кричишь на всю набережную и пугаешь людей.

Я засмеялся:

– Доктор, вы за кого меня держите? Или вы пьяный? Жеха, это к нему я хожу каждые три месяца.

Жеха смотрел на него с удивлением. Зимин встрепенулся:

– Жеха? Это твой друг?

Я не знал, как себя вести. Мне казалось, он издевается надо мной.

– Ну да. Жеха, скажи ему!

– Здрасьте, – промямлил Женя.

Зимин не поглядел в его сторону.

– Чего он молчит? – спросил он меня.

Я оторопело глядел на доктора:

– Он только что поздоровался с вами.

Зимин тяжело вздохнул:

– Ясно. Я так и подумал. Жаль только твоя мать так поздно сказала мне о нем.

Опустилась ночь. Справа от меня начал подниматься мост. Я глядел на него краем глаза и пытался понять, что происходит. Я спрыгнул с парапета.

– Причем тут моя мать? Жеха, что он несет! Пошли отсюда!

Зимин взял меня за локоть и сказал:

– Нет никакого Жехи. И людей вокруг тебя нет. Я следил за тобой от самой больницы. Сначала ты сидел на скамейке и говорил сам с собой. Потом пошел пинать банку и говорить что-то про веру и любовь. А потом вообще забрался на этот парапет и начал кричать какую-то сумятицу.

У меня в голове все поплыло. Он болен. Он явно болен.

– Я знаю Жеху с первого курса! – закричал я, – Вот он! Он нарисовал мост!

– С какого первого курса? – спокойно спросил Зимин.

– Да с института! Мы с ним учимся в одной группе!

– Ты каждый день приходишь в художественный институт и смотришь, как студенты ходят на занятия и как они рисуют чертежи. Ты не учишься в нем. Ты не поступил в него.

– Я же нарисовал мост! Мне поставили отлично!

Зимин улыбнулся.

– Во всяком случае, мне твой мост понравился. Но вот приемная комиссия посчитала это детским рисунком.

Мост полностью развелся. Над водой гордо возвышались две части монолита. Они стояли незыблемо, как атланты и молча глядели на меня, не желая помочь мне разобраться в чем дело.

– Пойдем, – сказал Зимин, – я вызвал машину.

– Какой прок от машины? – спросил я как во сне, ощущая всего себя как кусок ваты, – Мы все равно не переедем реку, мост разведен…

Доктор удивленно поглядел на меня:

– Разведен? Сам подумай, откуда у нас в Новгороде разводные мосты? Поехали.

Меня затошнило.

– А Жеха поедет с нами? – спросил я, хотя и понимал, что выгляжу совершенно глупо.

– Поедет, – подбодрил меня Зимин и мягко повел к стоявшей неподалеку машине.

Позади нас семенил Жеха.

– Принимай новую реальность, – сказал доктор, – лекарства должны тебе помочь.

Мы забрались в машину. Врач за руль, я спереди, Жеха сзади.

– Либо да, либо нет, – услышал я сзади его голос.

Я поглядел в боковое зеркало заднего вида. Позади нас ехала желтая скорая помощь. На ее капоте в зеркальном отражении белой краской было выведено слово «Бескомпромиссность».