Шекспир. Сон в летнюю ночь

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за август 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Языковой комментарий В. Д. Соколова на основе перевода Т. Щепкиной-Куперник

 

 

 

Шекспира на русский язык переводили и переводили, продолжают переводить и продолжают, и почивать, похоже, на так никем не достигнутых лаврах и не думают. А жаль. Потому что, сколько ни переводят его, а как не было хороших переводов, так и нет их. Причём в отношении Шекспира можно смело уверять, что если переводчики плохо переводят его, то литературоведы плохо литературоведят. Ибо до сих пор они, как девочки-припевочки в регистрационном бюро, оценивая переводы, ограничиваются указанием на то, что переводы не соответствуют оригиналу, выстраивая целые бастионы несоответствий. Задача лёгкая и не требующая ни ума, ни даже особого знания английского языка.

 

Поэтому поначалу неплохо бы было понять, а что не так в переводах, и почему Шекспир всё переводится и переводится и никак не переведётся. До сих пор один только Н. Н. Морозов сообразил что-то путное на этот счёт, но к его словам как-то мало прислушивались.

 

Между тем причины неуспехов в переводах налицо. Не будем останавливаться на этом предмете, укажем лишь одну характерную загвоздку, с которой переводчикам никак справиться не по силам: шекспировские метафоры. Есть два писательских дара, которые редко налицо в одном авторском лице. Один условно назовём композиторским, а другой живописным.

 

Композиторский – он поближе к композиции, хотя многие обладатели этого дара часто как раз искусством композиции и не владели. Этот дар чаще всего состоит в умении вести рассказ: строить сюжет, приберегать и вовремя выстреливать эффективными событиями или деталями. Но не только. Драйзер ничем подобным не владел (композиция его романов – это просто нагромождение фактов и описаний), и всё же это писатель явно выраженного композиторского склада. К композиторскому дару (не могу найти подходящего термина, поэтому и употребляю этот) относится также умение указать на интересный характер, дать сцепление событий и лиц, обнаружить связи между явлениями.

 

Живописный – это дар Остапа Бендера, который умел расшевелить даже тупого райкомовского чинушу, украшая толковое, но довольно монотонное изложение популярной брошюры «Восстание на броненосце "Очаков"» живописными подробностями, ускользнувшими от Истпарта. Живописный дар – это дар находить и обыгрывать детали, выдумка на словесные формулы и приколы, изобретательность по части метафор, сравнений.

 

Как уже писалось, эти два дара редко сочетаются в одном писателе. И даже в Шекспире они корешовались с оговорками. «Ромео и Джульетта», «Сон в летнюю ночь», «Король Лир» – образцы драматургического искусства, чего не скажешь ни об «Отелло», ни о «Гамлете». А вот по части живописности Шекспир не знает себе равных. По крайней мере, в русской литературе даже близко рядом с ним некого поставить. Разве лишь Павел Васильев: но Васильев пишет тяжело и тягомотно – им начинаешь восхищаться не при чтении, а после, когда вспоминаешь или анализируешь прочитанное.

 

И из всех живописных приёмов метафора – буквально визитная карточка Шекспира. Английский бард насквозь метафоричен. Для переводчика это важно уяснить себе. Но это лишь первый шаг. Второй состоит в том, чтобы понять характер шекспировских метафор. А метафоры у Шекспира особенные. И вот эти особенности:

 

1. Игра словами.

 

2. Перенос признака с субъекта на объект: психологизация объекта.

 

3. Конкретизирование метафор и актуализация речевых оборотов.

 

4. Вовлечённость метафор в действие в действие.

 

Разумеется, мы огласили не весь список: у Шекспира полно гипербол, сравнений, олицетворений и т. д. Но это свойственно любой поэтической речи, и хотя много интересного можно у Шекспира насобирать и на этой поляне, но мы здесь останавливаться не будем, тем более что на этом злачном литературоведческом месте отмелись стада исследователей. Поэтому обращаем внимание именно на особенности шекспировских метафор, очень мало свойственных другим авторам, и почти не свойственных или, правильнее сказать, не разработанных до уровня поэтического обихода родной нашей русской литературой.

 

1. Игра словами

 

Под словесной игрой обычно понимается, когда у слова есть несколько значений и шутка основывается на подмене значений («хорошую вещь браком не назовут»). Такой игры словами полно и в литературе и в жизни. Не брезгует данным приёмом и Шекспир. Но применяет он его с большой выдумкой, а главное, очень разнообразно и очень своеобразно. Кроме обычной подмены понятий, он использует двузначность слова, когда сказанное может быть понято и так и этак, и оба этих значения подходят по смыслу. Читатель или зритель, а также персонажи могут сами выбирать, что им больше нравится.

 

Вот перебраниваются две девушки. Одна говорит другой:

 

How low am I, thou painted maypole?

 

Слово low можно понять, как 1. низкий, невысокий; 2. низкий, подлый. В зависимости от чего фразу можно перевести так, как её и перевёл русский переводчик «Как, я мала, раскрашенная жердь? (т. е. дылда)?». А можно и: «Значит, я гадина, а ты размалёванная шлюха?». По смыслу перебранки подходят и первый, и второй варианты. Но однозначный выбор, сделанный переводчиком в пользу только одного из них, явно обедняет смысл.

 

Ещё один нюанс игры словами. Часто слово можно понимать, как в прямом, так и в переносном смысле.

 

В русском переводе одной из пьес Шекспира есть:

 

«Припомни

Ужасную колдунью Сикораксу,

Которая от старости и злобы

В дугу согнулась!»

 

who with age and envy

Was grown into a hoop? hast thou forgot her

 

но hoop – 1. дуга, 2 тяжёлое испытание

 

То есть можно данный пассаж перевести и как это переведено выше, но и как:

 

«которую старость и злоба довели до несчастий».

 

А вот ещё один замечательный пример игры слов:

 

Ebbing men, indeed,

Most often do so near the bottom run

By their own fear or sloth

 

«Опускающиеся люди, в самом деле,

Часто идут на дно

Из-за собственного страха или апатии».

 

Ebbing men – «тонущий человек» как в прямом, так и в переносном («опускающийся человек») смысле слова. Так что вся тирада может быть понята и как метафора, и как прямое описание, поскольку речь идёт о кораблекрушении:

 

«Тонущие люди часто сами приближают себе дно («стремятся на дно»)...»

 

Шекспир широко используют также и такую особенность английского языка, как нечёткую выраженность формальными признаками частей речи. Скажем, какая часть речи слово captain? В основном, это, конечно, существительное:

 

What captains they were! – «Это, блин, были капитаны (капитаны с большой буквы)».

 

Но можно и глаголом:

 

I want a wench for the boat he captains – «Я бы хотела быть (судовой) шлюхой на корабле, где он капитанствует».

 

К какой части речи принадлежит слово, определяется не столько его видом, сколько его положением в предложении:

 

thin captains biscuits (I mean that the biscuits were thin, not the captain) – «тонкие капитанские бисквиты (я имею в виду, тонкими были бисквиты, а не капитан)» – знаменитая шутка Джерома К. Джерома, где он обыгрывает возможности captain быть прилагательным.

 

Шекспир здесь виртуозничает по полной программе. Вот такой, допустим, трюк:

 

This is a very scurvy tune to sing at a man's

funeral

 

To sing – «петь», голимый инфинитив, который может выполнять в предложении совершенно различные функции, в частности, функции обстоятельства и дополнения. Если мы посчитаем в данном случае to sing обстоятельством, тогда нужно переводить «это поганая мелодия, чтобы её петь на похоронах», т. е. для похорон эта мелодия не годится. Если же это дополнение, то тогда – формулировать перевод не буду, – но мысль будет совсем другой: «эта поганая мелодия годится только для похорон», т. е. эта мелодия только и годится, что для похорон. А поскольку по ходу пьесы ситуация такова, что фраза произносится потерпевшими кораблекрушение и выброшенными без еды и питья на пустынный берег, то оба перевода подходят для ситуации: типа, «наше дело швах, и уже можно играть по нам похоронные марши» или «тут и так паршиво, а ты вместо слов ободрения и утешения играешь похоронные марши». Думается, как перевести точнее, и сам Шекспир бы не сказал: для него главным было поставить рядом «петь» и «хоронить», и понимай как хочешь.

 

Who shall be of as little memory

When he is earth'd...

 

«Он будет столь малой памяти (=его будут помнить так мало),

Когда его похоронят...»

 

Вместо «похоронят» Шекспир образовывает слово от существительного earth – «земля». То есть дословно можно передать как «оземлят». Ясно, что употребление слов «похоронят», «погребут» будет правильным, но лишённым наглядности. Можно бы сказать «предадут земле», но это было бы и длиннее и несколько торжественнее, чем предполагалось по контексту. Употребление earth должно показать, что его именно «засыплют землей», «уроют».

 

 

2. Перенос признака с субъекта на объект

 

The latter end of his commonwealth forgets the beginning – «конец его республики забывает начало».

 

Ясно, что республика – понятие неодушевлённое, и ничего ни помнить, ни забывать она не может. Забывает человек, который описывает устройство государства, которое он мечтает учредить. Таким образом свойство человека переносится на предмет, о котором этот человек говорит.

 

Или вот классическое (потому что с лёгкой руки Морозова ни один советский шекспировед его не премировал):

 

And Cassio following him with determin'd sword – «И Кассио вбежал за ним с решительным мечом».

 

Решительным был, разумеется, не меч, а Кассио. Благодаря уместному и совершенно прозрачному такому способу употребления метафор Шекспир делает свою речь лаконичной и энергичной, экономя на длинных объяснениях и описаниях. Кстати, именно на лаконизм и энергетику описания делают упор примеранты, совершенно не просекая характер метафоры.

 

 

3. Конкретизирование метафор и актуализация речевых оборотов

 

Наша речь буквально пересыпана метафорами. Метафоры – это сорняки, которые засоряют речь и скорее скрывают, чем обнажают смысл. Чаще всего употребление метафор бездумно и механично. Самое привычное приветствие «здравствуйте» – это метафора от пожелания здоровья. Но когда люди здороваются, мыслью о здоровье у них и не пахнет ни с какого бока. У Шекспира самая пошлая и часто употребимая метафора играет, потому что он наполняет её конкретным содержанием, привязывает к обстоятельствам времени и места. Всё равно, как иногда на «Здравствуйте» отвечают «И вам не болеть». Это я называю конкретизацией метафоры.

 

«От ужаса волосы встали на голове» Шекспир перефразирует в:

 

With hair up standing, then like reeds not hair... – «со стоящими на голове волосами, которые были граблями, а не волосами, мы...»;

 

I flamed amazement – «я пылающее удивление» явно происходит от банального «сгорать от нетерпения, любопытства»;

 

А «моя звезда закатится» разворачивается в целую картину:

 

...whose influence

If now I court not, but omit, my fortunes

Will ever after droop

 

«чьё, влияние (имеется в виду «благоприятной звезды»)

Если я теперь не смогу соблазнить, а упущу, моя фортуна

Закатится навек»,

 

то есть переносный смысл слова «закатится» приобретает конкретное, визуальное значение: закатывается судьба и закатывается звезда.

 

«И у хороших матерей бывают плохие сыновья»:

 

good wombs have born bad sons – дословно «хорошие чресла приносят (или «рожают» можно и так и так перевести слово born) плохих сыновей».

 

 

4. Вовлечённость метафор в действие

 

Метафора может быть интересной сама по себе, независимо от сюжета или там окружающего текста:

 

the ship were... as leaky as an unstanched wench – «корабль так течёт, как девка при месячных» (заметим, Шекспир часто очень груб, что за ним наши целомудренные переводчики стыдливо подтирают, даже в тех случаях, когда никаких особых проблем для перевода это не создаёт),

 

но у Шекспира они часто так плотно впаяны в текст, что даже процитировать их можно не иначе, как целыми обширными кусками. У него идёт постоянная игра метафорами, метафора даёт целую повествовательную линию: развивается, обогащается.

 

Море. Буря. Один из персонажей говорит о капитане:

 

I have great comfort from this fellow: methinks he hath no drowning mark upon him; his complexion is perfect gallows – «Этот парень успокаивает меня: посмотри, на нём нет знака утопленника, у него комплекция висельника».

 

Далее:

 

Stand fast, good Fate, to his hanging: make the rope of his destiny our cable – «стой твёрдо, судьба за его повешение: сделаем себе канат из его судьбы».

 

Ещё чуть далее:

 

If he be not born to be hanged, our case is miserable – «если он не рожден быть повешенным, наша участь плачевна».

 

И через несколько фраз, когда корабль уже, похоже, идёт на дно:

 

He'll be hang'd yet,

Though every drop of water swear against it.

 

«Он ещё будет повешен,

Хотя каждая капля воды протестует на этот счёт».

 

Сказанного, думаю, достаточно, чтобы уразуметь: тот школьный способ перевода, который утвердился в советской переводческой школе и от которого бы плевались не только Пушкин и Лермонтов, но и Жуковский и даже Тредиаковский, и который состоит в том, чтобы каждому незнакомому слову припальцевать из словаря «адекватное (эквивалентное)» значение, нелеп. Он нелеп вообще, но неудача с Шекспиром это как бы фирменная неудача: это неуд не отдельному переводчику, а всей советской переводческой школе, а заодно и отечественному литературоведению (как всегда, исключения, разумеется, есть. Но, увы! Они не становятся правилом: то есть, прячась по отдельным изданиям и статьям, никак не выходят на столбовую дорогу монографий, учебников, словарей, энциклопедий, всяких обобщающих «Историй английской литературы»).

 

Критикуя, учил Аристотель (по крайней мере, в древности, когда я ещё учился в школе, я часто слышал эту фразу), предлагай. Пока что у меня на это нет времени, но первым шагом здесь должен быть филологический анализ шекспировского текста. Затем подстрочный перевод. И уже потом нечто поэтическообразное. Классическими подстрочными переводами шекспировских пьес и одновременно текстологическим анализом являются морозовские переводы. Михаил Михайлович размахнулся на полный перевод шекспировских пьес, но сил не рассчитал и ограничился только двумя: «Гамлет» и «Отелло». Кто хочет хоть немного вкусить шекспировского текста, рекомендую именно морозовские переводы.

 

Автор данной подборки продолжил его работу. Но сил также не хватает: если кто думает, что подстрочный перевод – это взял словарь и подставляй оттуда вместо английских слов русские – желаю ему удачи, а я посмеюсь хорошо, потому что последним. И всё же половину пьесы «Сон в летнюю ночь» я отработал и, думаю, самые трудные места осветил.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение августа 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.