Сумерки близкой зимы

 

 

Теперь, когда наша жизнь изменилась, нам пора научиться забывать все то, что прежде казалось таким привычным и незыблемым. И все же мы цепляемся за прошлое, презрев опасность порезаться, хватаем голыми руками осколки разбитого зеркала и хотим сохранить его хотя бы за одно то, что все еще можем видеть в нем свои отражения. И, главное, эти стеклышки так малы, что позволяют нам беспечно не замечать перемен в нас самих.

Когда наступает утро – серое и туманное, вместо прежнего легкого, лазоревого, зовущего к полету – я все так же, стараясь перебороть последние отголоски сна, отправляюсь читать газеты, которые приклеивают прямо к стене нашего большого коричневого дома. Я понятия не имею, да, впрочем, никогда и не интересовалась, кто же печатает газеты, но мне порой нравится представлять, будто бы я состою с этими людьми в каком-то тайном заговоре. Ведь если бы мы не верили никому и ничему, а только этим газетам, то так никогда бы и не узнали о произошедших Переменах.

А еще мне всегда кажется, будто желтоватый, испещренный черными буквами-букашками листок – это на самом деле окно, ведущее в совсем другой мир. Это мир Больших людей – так и представляю их себе на две или три головы выше всех, кого я знаю, – которые совершают Большие дела. И вся их жизнь, если и не полностью отличается от того, что я привыкла видеть вокруг, то уж точно представляет собой нечто во сто крат более значительное.

В газетах часто пишут об ограблениях. Я и сама хорошо помню, как однажды обокрали нашу соседку Клару: унесли торшер, белую в голубой цветочек фарфоровую вазу и две совсем новых чугунных сковороды. Но разве можно представить себе, что бы о такой нелепице стали писать в газетах?! Нет, там ограбления – это действительно Ограбления, там похищают несметные сокровища: фамильные драгоценности, иноземные диковины, несравненные картины старинных мастеров.

Вот так каждое утро я прочитываю свежую газету от первого и до последнего слова. Но теперь уже почти сразу мне приходится начинать переминаться с ноги на ногу и даже слегка подпрыгивать, чтобы только не замерзнуть. А потом я скорее спешу домой, завтракать.

Раньше, когда все было, как было, мы могли позволить себе на завтрак виноград, сливы или яблоки. А теперь, хотя фрукты и овощи еще продаются, стоят они баснословно дорого. Мы не решаемся на такие траты, потому что никто уже больше не уверен в своем даже самом ближайшем будущем.

После завтрака сестра уходит на службу. А я, хоть и стыдясь этого, но все равно завидуя, ведь по чистой случайности ей удалось сохранить такой большой кусок привычной жизни, остаюсь дома и принимаюсь за свою работу.

Когда-то давным-давно – и я ужасаюсь, представляя, как вот пройдут еще дни, недели, может быть месяц, и я перестану верить в то, что все это тоже когда-то было со мной и на самом деле – наша мама скорее просто для развлечения, а ни почему больше научила меня вязать. Тогда к моему собственному удивлению меня безумно увлекло это забавное занятие с двумя железными спицами и клубком шерстяных ниток. Хотя порой мне было как-то даже обидно превращать такие замечательные круглые и упругие клубки в нечто большое и бесформенное, тем не менее, какое-то время я прямо-таки оторваться не могла от вязания и, если можно так сказать, весьма преуспела в нем. Все, пусть даже отчасти просто из вежливости, очень хвалили мои тогдашние шерстяные носки и безрукавки такой особой вязки, словно они все сплошь состояли из больших – так что палец можно было просунуть – дырок.

Теперь я вязала все больше свитера. А потом продавала их. Ко мне приходили люди не только из нашего дома, но даже и с соседних улиц. Никто больше не хвалил меня, но, видя их готовность выкладывать деньги, я думала, что получается у меня неплохо. Я зарабатывала намного больше сестры, но все равно не переставала завидовать ей, потому что у нее на службе в большой комнате, где ровными рядами стояли столы, было все так же тепло светло и сухо, а еще потому что она могла целых семь часов ни о чем кроме работы не задумываться.

Мне же приходилось разговаривать с покупателями. Это были разные люди и болтали они о разном: о ценах на продукты, об уличном движении, о погоде – обо всех тех ужасных вещах, которые напрямую были связаны с Переменами. А еще многие удивлялись, как же мы могли до последнего ничего не заметить, как будто бы весь этот кошмар ничто и не предвещало?! Я никогда не говорила им этого в лицо, но всегда в тайне даже посмеивалась над ними, мне-то было отлично ясно, что если уж все мы даже теперь, когда отрицать и игнорировать уже слишком поздно, все еще упорно цепляемся за привычные нам вещи, стараясь не заострять внимания на пришедших им на смену новых, то что и говорить о нашем отношении к полупризрачным, полунереальным предвестиям?

А ведь они еще как были! Самым первым и самым явным из них было Время. Ученые не уставали повторять, и почти каждый слышал или читал (об этом даже писали в газетах), что при неизменной продолжительности суток день постепенно становится все короче, а ночь все длиннее и мир медленно катится в вечную ночь. Успокаивало то, что по любым подсчетам эта вечная ночь должна была наступить еще очень и очень нескоро. Никто особенно не беспокоился о будущем далеких потомков, но все завидовали предкам, жившим, оказывается, во времена вечного дня.

Кроме Времени была еще и Погода. В газетах об этом уже не писали, но старики любили говорить, что во времена их молодости было значительно теплее. Мы, молодежь, разумеется им не верили, что и деревья тогда были больше, и еда вкуснее, и трава зеленее. «Да, зеленее!» – распалялись к некоторому нашему удивлению старики. – «А сейчас вот и желтая кое-где попадается!» Но желтую траву обычно объясняли грязным городским воздухом.

Было еще что-то и в поведении зверей и птиц, но в городе их было мало, да и были они уже наши, городские, привыкшие селиться на чердаках и в подвалах и питаться любыми объедками. А в сельской местности то ли, заботясь о своих коровах и курах, на диких существ внимания не обращали, то ли еще что…

Так или иначе, основным оставалось Время. Каждый хорошо знал, что нас ожидает вечная ночь, но никто не думал, что этой ночью может быть так холодно.

На самом деле и я немного лукавлю, говоря о всеобщей невнимательности – определенный эффект неожиданности действительно был. Неспешная и почти не страшная, хотя и грозная Постепенность в одночасье переродилась в Стремительность. Сначала похолодало: резко, неожиданно, так что уже все это заметили, удивились, но не испугались; ждали, когда же это удивительное явление закончится и опять восстановится привычная погода. Но с каждым днем становилось только еще холоднее.

Настоящий шок наступил, когда выпал первый снег. Редкий, легкий, совсем не холодный он сразу же растаял. Но я никогда не забуду этот ни с чем не сравнимый ужас, который испытывала я сама, и который легко читался на лице каждого прохожего. Никто толком не знал, что такое снег, его можно было воспринять как угодно, но, видимо, некий древний, веками передаваемый из поколения в поколение инстинкт или же какое-то неведомое шестое чувство дали нам понять: снег – значит беда.

Дальше было только хуже. Теплее не становилось, а снег выпадал вновь и вновь. Надолго удерживаться он не мог, но и этих его стремительных набегов было достаточно, чтобы начали гибнуть посевы. Ученые говорили что-то об изменении положения солнца на небе, об угле падения солнечных лучей, но какой от этого был толк?!

Началась паника. Стремительно скупались продукты и теплые вещи, так что в магазинах в скором времени уже ничего путного не осталось, зато можно было пойти и на ближайшем углу продать банку совершенно невкусного засахарившегося варенья за деньги, на которые раньше можно было неплохо питаться неделю. Люди перестали выходить на работу, а дети забросили учебу. Стало совсем страшно ходить по улицам в темноте, и даже новые газеты не вывешивались несколько дней подряд.

Так могло бы продолжаться до самого конца, не того страшного конца в ледяных объятиях вечной ночи, которого все так боялись, а другого – бесславного, вызванного воцарившимися хаосом и неразберихой. Но правительство, надо отдать ему должное, приняло меры.

Кто-то рассказывал страшные вещи, но я, честное слово, ничего об этом не знаю и знать не хочу. Что мне хорошо запомнилось, так это как всеми доступными средствами объявляли, что причин для паники нет, поскольку похолодание не может быть таким стремительным, до наступления настоящей зимы (никто так и не понял, откуда же взялось это слово, так стремительно ворвавшееся в нашу жизнь) пройдут годы, и прочее… и прочее… До каждого постарались донести простую главную мысль: на наш век хватит.

Постепенно все стало возвращаться на свои места. Снова появились продукты, хотя сначала их продавали в очень ограниченных количествах, а потом были напечатаны талоны и карточки. Люди вернулись на свои работы, прекратились перебои с электричеством, восстановилось движение транспорта…

И вот прошло уже достаточно времени, чтобы каждый успел осознать, что жизнь изменилась. Теперь вместо торговок овощами на улицах околачиваются новоявленные пророки, с вытаращенными глазами вещающие о том, что лютая зима ниспослана нам за грехи наши; а самым популярным изданием вместо любовных романов стали наскоро составленные и наскоро отпечатанные прогнозные таблицы, в которых рассчитано насколько с каждым годом будет понижаться температура. Мы с сестрой тоже приобрели такую таблицу, откуда с некоторым облегчением узнали, что к тому времени, когда станет совсем холодно, мы будем уже старенькие.

Тоненькая книжица с таблицей стоит удивительно дорого, но все равно все их покупают. Так что некоторые, криво ухмыляясь, говорят, что с помощью продажи таблиц государство покроет не только убытки, понесенные за время беспорядков, но и за весь период надвигающейся зимы.

А еще люди больше не хотят жениться и заводить детей. Вот как, например, наш кузен, на чьей уже намеченной свадьбе мы в общем-то очень хотели погулять. В газетах пишут изредка, ни словом при этом уже не упоминая о похолодании, что прогнозируемый сильнейший демографический спад, возможно, и не допустит так же прогнозируемого дефицита продуктов питания.

Но самое удивительное про грядущую зиму рассказывал мне один из моих покупателей – очень приятный пожилой человек, работающий, кажется, в городском архиве. Он говорил, что все происходит по кругу, и будто бы зима уже была раньше, и наши не такие уж далекие предки прекрасно смогли ее пережить. Хотя даже он сам не мог объяснить, почему об этом не осталось фактически никаких достоверных свидетельств.

А в общем-то, если уметь вовремя закрывать глаза, наша жизнь осталась почти прежней, хотя я теперь не хожу на службу, а целыми днями вяжу дома. Пожалуй, единственное, что нам с сестрой пришлось решительно вымарать из незамысловатой канвы течения наших дней, так это мечты об удачном замужестве и о том, какие замечательные будут у нас когда-нибудь детишки.

Только изредка мое сердце сжимается от тоски, когда спускаясь утром читать газеты, я иногда встречаю живущую на первом этаже нашего дома маленькую девочку. Кажется, ей годика четыре. Я не заглядывала так далеко в прогнозную таблицу, но мне за нее страшно. А еще чаще по вечерам я, бывает, задумываюсь: что если прав этот человек из архива и все развивается по кругу? Что если зима уже была, а, значит, когда-нибудь она закончится? И что может наступить после зимы?..