Шуты

 

 

 

Лес, тёмный, лохматый, нависает над дорогой по обе стороны. Полоска чёрного неба вверху усыпана идеально-яркими белыми звёздами. Шины мягко, убаюкивающе шуршат по асфальту. Нет, всё-таки надо чего-нибудь врубить... Зеваю, рука тянется к пульту. Давай, родной, хоть одну. Для тех, кто не хочет проснуться в кювете. Ну! Бесполезно. Радио отвечает ровным раздражающим шипением, чейнджер уныло моргает надписью «No Disk».

Как она может так ездить?! Хотя, куда ей ездить-то? Дом, школа, супермаркет, и привет. И нафига ей эта музыка? Вот если я её поцарапаю, тогда да! «А ты видала? Юлька сегодня вся подранная приехала. Своему давала. Ага. Мужики безголовые. Давай им потом...» Я ухмыляюсь этой своей фантазии, достаю сигарету. Ничего, ещё километров двадцать, и поворот на Армеевку. Чёрт! Руль влево! Машина кренится, вылетает на встречную полосу. Вправо, тормоз! Горький привкус табака во рту. Медленно прихожу в себя, открываю дверь, выплёвываю откушенный фильтр. Ватные ноги почти не слушаются. Из темноты в тусклом свете габаритов показывается она.

– Вы, девушка, сумасшедшая, или вам просто жить надоело?! – Иду навстречу, ору, нелепо размахивая руками.

Она растерянно улыбается, засовывает руку в карман, достаёт что-то квадратное с маленькими, еле заметными блестящими рожками, удивлённо на это смотрит. «Шокер!» – мелькает в моей голове. Я отпрыгиваю, ретируюсь обратно к двери.

– Нет, нет, не бойтесь, – спохватывается она, быстро кладёт «шокер» обратно, поднимает ладони. – Вот, глядите.

– Чего мне глядеть? – удивляюсь я, пытаясь получше рассмотреть её в полутьме.

Лёгкий белый плащ, скорее даже халат, светлые теннисные туфли, тёмные волосы, причёска «а-ля пятидесятые».

– Ничего, – пожимает она плечами. – Я задумалась просто, извините. Вы знаете, что? Вы езжайте себе... Со мной всё хорошо. Правда.

– В Армеевку идёте? – интересуюсь я, мысленно подсчитывая, сколько часов ей ещё топать.

– Нет, что вы. Мне тут рядом.

– Рядом?! – с нескрываемым сарказмом изумляюсь я. – Вы хоть знаете, где находитесь?! Тут на сто километров нет ничего. Заповедник. Слыхали такое слово?

– Слыхала, – улыбается она той же растерянной улыбкой. – Вы не волнуйтесь. Хотите, я первая уйду?

Она по-докторски засовывает руки в карманы халата, бодро повиливая бёдрами, проходит мимо ошалевшего меня, удаляется в свете фар.

– Девушка! Может, вы – галлюцинация? – вяло шучу я ей вслед, доставая сигарету.

Она не отвечает, я закуриваю, опираюсь лбом на машину. Хорошо. Прохладный металл остужает закипевший мозг. Всё равно далеко не уйдёт. Надо бы её подвезти. Чёрт знает, куда эта сумасшедшая забредёт. Потом Митричу забота.

Митрич – здешний егерь и мой давнишний друг. Я уж и не помню, сколько лет я езжу к нему. Он знает этот лес как облупленный, да и я походил с ним немало. Нет здесь ничего! Армеевка одна – три дома, две собаки, и всё.

– Тьфу, пропасть! – Сплёвываю, тушу окурок ботинком, сажусь в машину.

Она, как ни в чём не бывало, продолжает идти.

– Садитесь, девушка, я вас довезу.

Она нагибается, неуверенно смотрит на меня через открытое окно.

– Садитесь, садитесь. Страшно же одной в лесу.

Она ещё секунду колеблется, садится.

– А с вами, значит, не страшно...

– Не переживайте, я не маньяк.

– Знаю.

– Да откуда вам знать? – улыбаюсь я, довольный, что она всё-таки села.

Лицо её вдруг делается серьёзным.

– Вы – наблюдатель. Да?

В салоне зависает неловкая пауза.

– Это в каком таком смысле? – не выдерживаю я.

Она смущается, отвечает осторожно, не сразу, изучающе глядя на меня.

– У вас реакция нейтральная, вот я и подумала...

– Кхм. Знаете, девушка, я вас боюсь. Вы что – психиатр?

– А вы не любите психиатров? – улыбается она, на этот раз широко и открыто.

– Я дурацких разговоров не люблю, – недовольно парирую я. – Давайте-ка сначала попробуем. Не возражаете?

– Ой! Здесь остановите, пожалуйста, – неожиданно говорит она таким тоном, как будто пропустила автобусную остановку.

Машина плавно тормозит у обочины.

– Ну, что ещё? Обиделись, что ли?

– Нет, что вы. Я же говорила – мне рядом. Спасибо вам большое.

Прежде, чем я успеваю открыть рот, она выныривает из машины и той же бодрой походкой идёт прямо в лес. Я выскакиваю, бегу следом, еле различая её халат впереди.

– Девушка, постойте! Как вас зовут?

Неожиданный порыв ветра обрушивает на меня густой прелый запах. Я останавливаюсь, чувствую, как саднят исцарапанные руки. Её нет, только оживший лес шуршит и поскрипывает в темноте.

 

 

*   *   *

 

В окнах Митрича горит свет. Чуть заслышав звук двигателя, он выходит на крыльцо, приветственно машет рукой.

– Чего не спишь? Я постучал бы.

– Старым спать, только смерть влекать. Заходи, Николай, раздевайся.

– Митрич, у тебя водка есть?

Он удивлённо поднимает густые брови.

– Ишь ты. Стряслось чего?

– Давай, дед, потом расскажу.

Митрич, кряхтя, откидывает половик в прихожей, лезет в подпол.

– Водка. У нас и магазину-то сроду не было, – слышно его хриплое бурчание на лестнице.

Он возвращается с пузырём мутной жидкости, порядочно отдающей сивухой, и бутыльком помидоров подмышкой, затем, молча, с хитрым прищуром слушает мой сбивчивый рассказ, то и дело странно покашливая в кулак.

– Снова, значит, ходют. – Он встаёт, берёт с подоконника пустую банку, подставляет мне под сигарету. – Я уж думал, извелись все.

– Ты о чём это, дед?

– Шуты это лесные, Коля. Они тут весь век шастают. То, глядишь, нету их годов тридцать. Потом снова. Так-то вот.

– Да ну тебя, – я недоверчиво машу рукой.

– Меня-то оно, конечно, ну, – спокойно соглашается Митрич. – Чё со старого пердуна взять? Только, слышь? Ты с ними дел не води. Мне когда годов двадцать было, мы с мужиками одного изловить хотели. Щуплый такой, в куфайке цветастой и зелёных сапогах. – Митрич покряхтывая смеётся. – Цирк, да и только.

– И чего, поймали?

– Шиш с маслом мы поймали. Он аккурат, где ты сказал, на дорогу шасть. Мы – за ним. Он – обратно и лесом. Мы – за ним. Километров с шесть он нас водил. Прыткий, чёрт, как заяц. Я его почти за ворот ухватил, а он – прыг в дерево и был таков. Я об то дерево весь лоб себе расшиб. На, гляди.

Митрич поднимает со лба волосы, под ними действительно красуется небольшой рваный шрам.

– Видал? А ты говоришь «ну».

Я осоловело улыбаюсь, душа моя наполняется благодарностью к старику за эдакое представление. Он злится.

– Фу ты, ну ты! Шуты это, Коля, говорю тебе. Хошь верь, хошь не верь. Иди спать с глаз моих! Пьяный, гляди, совсем.

Он продолжает ворчать, раскидывая мне пыльный матрац, я выхожу на крыльцо и с наслаждением курю, глядя на огромные белые звёзды. Забавный он всё-таки со своими суевериями. С другой стороны, будь он на моём месте, что ему думать? Ведь ушла. В лес, прямиком в темноту, и нет её. Утром поеду, гляну. Небось, «дикари» сели, а Митрич проморгал. Что с него взять? Старый уже.

 

 

*   *   *

 

Солнце поднялось высоко, прогоняя с дороги тень. Который час? Смотрю на часы, присвистываю. Однако ты маньяк, Николай Ильич. Четыре часа кряду бабу в лесу искать. Улыбаюсь, сажусь в машину, с размаху хлопаю дверцей. Нету. Ни там, где ушла, ни здесь, где встретил. Съехали, небось. Собрались утром рано, чтобы не нарываться, и след простыл. Поехали лучше к Митричу. Он обещал на заводь к бобрам сводить.

Двигатель ровно урчит, ветерок из открытого окна гладит затылок, от нагретого асфальта поднимается лёгкое марево. Надо бы извиниться перед стариком. Обиделся, поди. Приехал, напился и смылся ни свет ни заря. Шутов ловить по лесу. Придурок, ей богу. Погоди-ка. А это что за явление?.. По обочине ровным шагом топает мужичок с ветвистыми лосиными рогами за плечами. Постарел, постарел друг Митрич. И не прячется совсем, гляди ж ты.

Плавно объезжаю, останавливаюсь.

– День добрый вам, – важничаю, пускаю пыль в глаза.

– И вам, – отвечает он, как ни в чём не бывало.

– Откуда трофеи?

– Эти? – Подбрасывает рога на плечах. – Лося на дороге сбили, так и бросили. Не пропадать же добру. Сыну принесу, покажу. Он лосей только в кино видел. А вы в Армеевку?

– Да, – удивляюсь я, разглядывая браконьера.

Стёганая камуфлированная куртка, зелёные резиновые сапоги. Ни ружья, ни снастей, ни рюкзака. Странно как-то. Чем он рога-то пилил? Зубами грыз, что ли? Края, вон, все поломаны, из-за спины торчат.

– Подбросите меня? Тут недалеко. Уж больно тяжелы, заразы.

Где-то я это уже слышал. И мужик этот – что за шутка? Вылитый Митрича леший. Хилый, тщедушный, носатый и в сапогах зелёных. И облазил я тут всё с самого утра. Нет тут ни шиша, никакой днёвки.

– Садитесь, – открываю багажник, – только рога назад кидайте.

– Это само собой, – с готовностью откликается он и запихивает свою ношу между канистрами с бензином.

– А где, говорите, лося сбили? – спрашиваю, проворачивая ключ зажигания.

– Там дальше, ближе к деревне.

– Так вы же с другой стороны шли. Нет?

– Правда, с другой, – улыбается он. – Я с утра здесь хожу.

Внутри меня тихо закипает гнев. Ведь врёт же, сволочь, и не краснеет. Шальная мысль пробивает, как молния. А ну как привезти Митричу шута его вместе с рогами. Пусть арестовывает свою нечистую силу! Вот старик обрадуется! Рука, не раздумывая, соскальзывает к брелку, дверные замки недвусмысленно щёлкают. Испуганный немигающий взгляд добавляет уверенности в правоте.

– Понимаете, уважаемый, – медленно смакую я, не глядя в его сторону, – вот тут, на этом самом месте я ехал ночью. Потом утром. И знаете, что?

Он не отвечает, но я чувствую, как трясутся его поджилки. Лишь бы не психопат. А то пырнёт ещё ножом почём зря. Мельком гляжу на него. Нет, не пырнёт. Обделался совсем, даже испарина на лбу выступила.

– Не было здесь никакой аварии, и лося никакого не было. Так что мы с вами сейчас проедем к егерю, и вы ему свою историю расскажете снова.

– Не делайте этого, прошу вас, – выдавливает он из себя дрожащим голосом.

Странный, однако, субъект. Идти в лес на лося кишка не тонка, а тут, гляди, как его развезло. Не стану я ему отвечать. Пусть побоится.

– Мне нельзя с вами, Николай Ильич. Поверьте, пожалуйста, никак нельзя.

Я поворачиваюсь и удивлённо вылупляюсь на него. Кажется, слова эти вылетели из него помимо воли. Теперь уже трудно сказать, чего он испугался больше – Митрича или того, что назвал меня по имени. Машина врывается передними колёсами в траву на обочине, поднимая лёгкие клубы пыли. Я разворачиваюсь вполоборота, вопросительно гляжу на него, нахмурив брови. Он опускает глаза, что-то бормочет себе под нос. Я наклоняюсь, прислушиваюсь.

– Наташа сказала, вы добрый человек. Она не должна была здесь быть...

– Наташа? Погодите. Вы о той девушке, ночью?

Он решается поднять глаза.

– Да, она всего лишь... Это просто случайность, поверьте. Установка была на профилактике и произошёл пуск.

– Стоп, – не выдерживаю я, складываю ладони буквой «Т». – Таймаут.

Он послушно кивает, снова глядя в пол.

– Кто такая Наташа?

– Моя жена. Она – лаборант. – Он секунду колеблется, уточняет. – Младший научный сотрудник.

– Сотрудник чего?

– Лаборатории.

– Вы что, издеваетесь?! Какой, где?!

– Здесь. – Заметив, как я снова закипаю, он поспешно добавляет: – Будет здесь, только не сейчас, через пятьдесят лет.

Я испытующе гляжу на него, пытаясь уловить подвох.

– Вы это серьёзно, что ли?!

Видя мою растерянность, он преображается, в глазах его появляется блеск.

– Это должно было случиться, человечество неизбежно должно было научиться управлять временем. Понимаете, если представить время и пространство как лист бумаги, то можно его согнуть. А согнутый лист можно проткнуть насквозь. Получится кратчайший туннель на другую сторону. Вы понимаете?

– Честно говоря, не очень.

– Да, это, впрочем, и не важно. Тут дело в другом. – Он медлит, подбирая слова. – На данном этапе мы не можем достоверно предположить, куда ведёт прямой туннель, но можем создать симметричный обратный, в другой пространственной точке.

Судя по тому, как он смотрит на меня, я представляю из себя жалкое зрелище. Он щёлкает пальцами, лицо его просветляется.

– Это как два поломанных лифта. Один везёт вниз, на непредсказуемый этаж, а другой, через пять километров, едет только вверх – на исходный этаж. Вот и приходится бегать. – Он вытер пот со лба. – Можно я окошко открою? Жарко тут у вас.

– И что, ваша Наташа не на свой этаж приехала? – с некоторым облегчением улыбаюсь я, открываю ему окно.

– Не в том дело, – машет он рукой. – Она вообще случайно в этот лифт попала. Хотела незаметно назад, да встретила вас. Увидела нейтральную реакцию и испугалась.

Я снова перестаю что-либо понимать, устало выдыхаю.

– Это просто термин такой. Означает, что ваши действия в настоящем времени нейтральны для будущего. Вы не можете ничего изменить. Это – феномен. Такую реакцию могут давать только наши наблюдатели, да и то в определённых условиях. Понимаете? Иначе я бы не стал вас проверять.

– Так ты что – специально ко мне в машину напросился? – Незаметно для себя перехожу на «ты».

Он пожимает плечами.

– Жену, значит, прикрываешь, – киваю я понимающе.

Он кивает в ответ. Я достаю сигарету, закуриваю, делаю несколько глубоких затяжек. Он кажется мне даже симпатичным. Она напортачила, а мужик мечется, следы заметает. Рога эти выкопал где-то, чтобы внимание моё привлечь.

– Ну, ты, знаешь, не переживай, – как можно убедительнее говорю я. – Я-то уж точно вас не сдам.

– Я знаю. – Он на мгновенье прячет глаза. – В вашем случае никакого феномена нет.

– Это как так?

– А вот так, – разводит он руками. – Просто неисправный сканер. Такая глупость. Вы извините нас ради бога.

– А твой, значит, в порядке? – прищуриваюсь я.

– Вы не верите? Я могу показать. – Он с готовностью лезет в карман.

– Да, ладно, чего там. – Я нажимаю на брелок, он слышит щелчок в двери, с готовностью выходит.

Я выхожу вместе с ним, открываю багажник.

– Слушай, а это не за тобой лет тридцать назад здешний егерь по лесу гонялся? Говорит, что тот вот такой же был. Камуфляж, сапоги там...

– Вряд ли, это стандартная униформа. – Он взваливает рога на плечи, слегка подпрыгивает. – Прощайте, Николай Ильич.

– Бывай.

Я выплёвываю сигарету, некоторое время смотрю ему вслед. Надо ехать. К бобрам, конечно же, не успеть, но если Митрич меня простит, можно уболтать его на рыбалку, а там, под уху с поленом, и бурду его сивушную можно допить. Вот и славно, и поворот на месте, и нет здесь пока никаких лабораторий с умниками в белых халатах. Чёрт!!! Что это? Тормоз в пол. Поздно. Огромная полутонная туша взлетает на капот, переворачивается в воздухе, пробивает рогами лобовое стекло, сползает влево. Я чувствую, как трещат мои рёбра, ломаясь о руль. Машину кладёт на бок, разворачивает около брыкающегося в агонии зверя. Но я этого уже не вижу. Кровь тёплым липким потоком заливает мне глаза. Я пытаюсь их протереть, но натыкаюсь ладонями на осколки собственной головы. Мысли уходят, приходит ватная, умиротворяющая слабость.

– Наврал-таки, подлец, – думаю я в последний раз в своей жизни. – Прав был Митрич. Нельзя с шутами дел иметь. Никак нельзя.

 

 

 

24.08.2010