Наум Брод

 

 

 

Это место для меня необычно тем, что, несмотря на то, что оно ничем особенным не привлекательно, вот уже почти двадцать лет оно со странной назойливостью напоминает о себе. И не понятно: то ли это время от времени проявляется во мне потребность все же разгадать скрытый в ней смысл, то ли это место является передо мной как напоминание о непогашенном кредите. Что-то, наверно, взывает к моей совести, но что именно и почему таким способом...

При этом оно не вызывает у меня никаких эмоций, во мне ничего не меняется, не возникает никаких движений, мое состояние остается таким же ровным и спокойным, каким предстает передо мной и само это странное место – по свету и содержанию.

Вот это место:

шоссе, в него упирается улица, по которой я только что шел. Я перешел на ту сторону шоссе и жду попутную машину. Это магистраль, проходящая мимо того городка, в котором я побыл очень недолго – кажется, со вчерашнего вечера. Кстати, у меня нет уверенности, что этот населенный пункт считается городом, но и нет уверенности, что это поселок – какой-нибудь сельский мутант. Шоссе уходит и вправо и влево, одинаково серая широкая полоса. У той стороны, на которой я стал ждать попутки (из этого ясно, в какую сторону мне ехать), довольно крутой и долгий спуск, заросший луговой травой; спуск переходит в лужайку (более темную, чем обычно бывает при таком освещении), а та – снова в холм, но его макушка кажется ниже уровня шоссе. На холме стоит дом, с подворьем, со всеми делами – типичный хуторок. Сзади дома начинается лес.

Вот так пока все бесстрастно и неинтересно. День тоже – не поймешь какой где-то между четырьмя и пятью, солнечно, но все время набегают легкие облaка – то хочется обнажиться по пояс, тем более к этому располагает обстановка, то начинаешь поглядывать на задержавшуюся тучу: прохладно.

Машин в мою сторону пока нет, но и здесь никаких приключений не будет. Довольно скоро что-то подвернется, и я укачу, еще будет так же светло.

 

Я жду какой-то транспорт, который вернет меня домой (я жил тогда в Риге, а эта магистраль вела в Ригу, хотя наверняка из того населенного пункта можно было добраться и не таким диким способом), но домой мне не хочется возвращаться. В сторону дома мною движет не желание, а необходимость. Однако, если попытаться выяснить, в чем необходимость, разложить ее на составляющие, окажется, что ничего серьезного я среди них не найду. Можно, конечно, сказать и так: каждая из них достаточно серьезна – например, меня ждала семья; или мне нужно было возвращаться к каким-то начатым делам; или просто я следовал изначально намеченному маршруту и не было оснований вдруг отказываться от него, – но все это существовало и в другое время, до моей поездки в этот полугород-полупоселок; существовало бы и после нее (жизнь потом подтвердила это); существовало ровно, спокойно, накатанно, как это шоссе, уходящее в обе стороны, одна – домой. Таким образом, в моем возвращении было бы все же больше инерции, чем необходимости. Хотя было бы кощунственно утверждать, что для возвращения домой, где тебя ждут молодая жена и маленький сын, требуется какое-то сильное средство, чтобы убедить себя в необходимости возвращаться. И сын любим, и жена в то время небезразлична. Тем не менее...

Если говорить о том, что мне хочется: мне хочется спуститься вниз, на лужайку (несколько умеривает желание то, что она темная, поэтому не очень приветливо смотрится). Дальше – во мне смутные, никак не формулируемые желания, связанные с этим хуторком и всем, что мне может открыться за ним (Разумеется, желания не формулируются до поры до времени, как и все в природе, но в данном случае времени прошло достаточно, сколько еще ждать?) Можно сказать, что это застывшие желания, спрессованные из каких-то давних эмоций, радостей, мечтаний. Если все же попытаться это как-то сформулировать, получится довольно скудный набор возможных удовольствий от общения с такой панорамой (вместе с хутором), которая открывается со стороны шоссе и якобы манит меня, его даже не стоит воспроизводить, потому что ничего оригинального я не скажу. То есть, если бы я решился на то, чтобы пойти в сторону хутора, я бы этому смог дать только такое вялое объяснение, как «хорошо бы...».

Шоссе, уходящее от меня в сторону от дома, вообще не вызывает во мне никаких побуждений. Хотя было бы привычнее обнаружить в себе желание двинуться именно в ту сторону. Это то, что принято определять как дорога, подавая это с намеком на полупоэтический-полуфилософский смысл. Но в данном случае никакого второго смысла из-под серого полотна шоссе ко мне не пробивается. И я думаю, причина не только во мне (могло быть состояние, не подходящее для философствований, тем более для поэзии) – на моем месте (редкий случай, когда это выражение следует понимать буквально) любой нормальный человек среагировал бы на все это так же безразлично. На все, что открывается взору со стороны шоссе, в равной степени можно обратить внимание («красивые здесь места») и не обратить. То же самое можно сказать и о хуторе, хотя сам по себе хутор на холме среди густой растительности как бы и обязывает сказать что-нибудь похвальное.

Наконец, четвертая сторона – это та улица, по которой я только что вышел на шоссе. С ней отношения, пожалуй, посложнее, чем с тремя другими. Вернее сказать, эти отношения столь же просты и одновременно не выяснены, как со случайным соседом за столиком вагона-ресторана.

Улица проходит через весь городок. Со стороны шоссе виден ее прямой отрезок до поворота налево, а за поворотом я ее, естественно, не вижу, но неожиданно для себя легко домысливаю: три-четыре квартальчика, после чего она растекается в небольшую площадь – это что-то вроде центра, здесь обязательно наткнешься на магазин, а то и несколько и вообще все поживее; дома на подходе к площади, когда ведешь взглядом по их фасадам, кажутся с претензией на городскую жизнь (возможно, даже с центральным отоплением, в то время как большинство домов отапливается дровами и углем; появляется даже приятная мысль пожить здесь какое-то время в одном из этих домов за каким-нибудь из этих замерзших окон с обязательными занавесками – попользоваться преимуществом, к тому же если есть возможность оставаться дома, когда все на работе). За площадью последовательность, с которой только-только свыкаешься, нарушается: поселок еще развивается куда-то дальше, но уже беспорядочно – там взгляд уже не в силах отыскать гармонию ни в спонтанном заселении, ни в зарастании зеленью. Еще на повороте взгляд справа обретает опору и ощущает ее почти до площади: частично это какое-то производство, частично жилые постройки, но более активно заявляющие о своем главном предназначении, чем дома на противоположной стороне – они лишены заборов, садов и все кажутся каменными.

Вчера вечером я прогуливался по прямому отрезку главной улицы (главной она стала у меня; не исключено, что на самом деле главной считалась какая-нибудь отходящая от площади). Я доходил до ее конца, то есть до шоссе, и «выглядывал наружу» – так это можно было определить после того, как я поместился в гостиницу и на короткое время городок сделался моим. На улицу я выходил, когда было еще светло, и гулял дотемна, и теперь я всегда вижу «светлую улицу» и «темную улицу», обе с одной и той же точки – примерно за триста-четыреста метров до шоссе, как раз здесь на правой стороне стоит гостиница, обе одинаково безлюдны, причем обе являются мне неразлучной парой – этакий диптих.

«Светлая улица»: я иду посредине проезжей части по направлению к шоссе; улица довольно широкая, хватает места и для деревьев по обеим сторонам, их листва в основном закрывает от меня дома, и получается, что они пока сами по себе, я сам по себе, наши отношения откладываются, но откладываются как приятное событие в недалеком будущем.

«Темная улица»: я иду так же посредине мостовой и в ту же сторону (похоже, в последний раз после этого вернусь в гостиницу); несмотря на темноту, улица осознается такой же широкой, как днем; сквозь черную листву пробиваются светящиеся окна – из-за этого мои отношения с домами кажутся уже несколько изменившимися: там по-прежнему не нуждаются во мне, но вдобавок мы еще успели согласиться и на взаимное невмешательство. В гости – пожалуйста, а хозяева нам не нужны (причем когда в гости – это еще вопрос, во всяком случае, ни от моего желания, ни от моих достоинств это не зависит, мое место – койка в маленькой деревянной гостинице, там я могу вести себя как хозяин, да и то в пределах, предусмотренных не мной).

«Светлая улица» и «темная улица» существуют в моем воображении не только одинаковыми, но и сменяющими друг друга с величественным постоянством – это делает меня в моих же глазах маленьким, жалким, сконфузившимся: значит, я настолько ничтожен, что своим появлением ничего не смог изменить в их сущности. Мысль неприятная, но приятно сознавать, что я решился на нее. Наверняка тогда, двадцать лет назад, когда я возвращался в свой номер с «темной улицы», я не думая о себе так – скорее наоборот, делал все, чтобы увернуться от уничижающих мыслей: покрутил ручку радиоточки, покомбинировал со светом (верхний... настольный... оба), полистал газеты, похлопотал насчет чая – этими нехитрыми действиями я как бы восстанавливал в себе уверенность, что я хозяин своему состоянию. Теперь я знаю, что это обманчивая уверенность, но, как всегда, правду о своей несостоятельности еще надо было отыскать; я отыскал, и это тоже приятно.

 

Стоило мне немного отъехать от этого места, как оно стало казаться и вовсе невзрачным, ничего не содержащим. От городка со всеми приятными и неприятными мыслями, которые он навевал, какое-то время помнилась только «светлая улица» – последний отрезок до шоссе. Дорога в обратную сторону превратилась в одну из сотен дорог, на которых мне так и так придется бывать самым будничным образом; на дороге домой с первых же метров в душе стала накапливаться положенная радость возвращения.

Правда, мелькнула мысль о хуторе: надо было хотя бы пройтись до него, вовсе не обязательно было там оставаться. Как ни странно, эта мысль (кстати, тоже ничем не выдающаяся) не потеряла силы и сегодня.