Подполковник Батарыкин

 

 

Что отличает одного человека от другого? Мало кто знал ответ на этот вопрос так же хорошо, как Батарыкин В.В. теперь. Снаружи можно долго рассуждать, делая вид, что тебе всё отлично известно. Люди целые книжки пишут, психологию придумали. Это вот такой-то тип личности, а это – такой-то. С равным успехом можно описывать вкус апельсина, ни разу не попробовав его. Он кислый, но вместе с тем сладкий и даже несколько горький. Так каков же он? Не кислый, не сладкий и не горький. Апельсин – он и есть апельсин. Съел дольку – и ничего объяснять не надо.

 

А если бы попробовал Батарыкин В.В. в письменном виде изложить свой неповторимый опыт в изучении отличий одного человека от другого, смог бы он это сделать? В самом общем виде, конечно же, смог бы. Однако это мало чем отличалось бы от пресловутого учебника по психологии. Всё свелось бы к частностям, к сладкому, горькому и кислому. А целое непременно потерялось бы. Но Батарыкин В.В., будучи погружённым в доселе неведанные ощущения, не имел ни малейшей потребности их описывать.

 

Вкратце же скажем так. Если чем и отличается один человек от другого, так это специфическим набором своих сильных и слабых черт. В чём же разница между сильной чертой и слабой? В том, что сильная черта позволяет человеку удовлетворять свои желания, а слабая, напротив, препятствует в этом. И здесь выявляется существенная закономерность. Чем желаннее желание, тем слабее черта, связанная с его удовлетворением. Почему так? Видимо, первое является следствием второго. Так, человек, имея слабую черту, систематически не получает должного удовлетворения какому-либо своему желанию, отчего с течением времени желание накапливается, не находя себе выхода. Возможно и наоборот. Человек, имея изначально сильное желание, получает к нему слабую черту для того, чтобы он это сильное желание чрезмерно сильно не удовлетворял. Своеобразный предохранитель, оберегающий от крайностей. Во всяком случае, то, что мы очень хотим, мы не очень-то можем, а то, что не очень-то хочется, получается великолепно. Так что не надо рассказывать подполковнику о том, как вы всю жизнь упорно шли к цели всей вашей жизни и наконец-то её достигли благодаря терпению, труду и внутренне присущим качествам. Он-то знал, что тяжело трамваю сойти с рельсов, когда маршрут написан у него на лбу.

 

При таких рассуждениях встаёт другой вопрос, ещё более значимый, нежели предыдущий. А отчего же происходят различия в желаниях и чертах между людьми? Как это определяется и как реализуется? Чья рука наносит маршрут на табличку? Однако же ответ на этот вопрос простой экспроприацией чужой памяти не получишь. Впрочем, Батарыкин В.В. был настроен на практический лад, и чисто теоретические проблемы его мало интересовали.

 

Что же интересовало его по-настоящему, так это прикладное применение его уникального дарования. После долгих поисков применение это открылось подполковнику во всей ясности и сулило колоссальные перспективы.

 

Перебирая воспоминания капитана, увидел там Батарыкин В.В. и себя. Увидел и ужаснулся – до того он был мелок и жалок. Тёмный человечек, угрюмый, злобный, ни на что не способный, с лицом, пересеченным продольно двумя жирными чертами – густыми сросшимися бровями наверху и усами внизу. Таким его видел капитан Васильев. Таким его видели все окружающие. Отчаянная, бессильная злоба вспыхнула в подполковнике. Да как они могут его таким видеть?! Кто им позволил?! Что они знают, чтобы судить?!

 

Успокоившись Батарыкин В.В. принялся рассуждать здраво. Что ж, люди плохо про него думают. Пусть. Может быть, всё это правда. Да только людей очень легко обмануть. Первым делом подполковник пошёл в ванную комнату и сбрил усы. После этого он выработал план.

 

Что делает человека сильным? Он сам. Что же делает его слабым? Также он сам. Своими сильными чертами человек забирает себе мир, а слабыми – отдаёт. Все страдания и неудачи Батарыкина В.В. происходили лишь от того, что он являлся Батарыкиным В.В., и как Батарыкин В.В. не мог получить многое из того, в чём Батарыкин В.В. нуждался. Как же преодолеть этот барьер? Как двигаться помимо проложенных рельсов? Очень просто. Нужно лишь в соответствующий момент перестать быть Батарыкиным В.В. и стать кем-то другим. Кем? Капитаном Васильевым, конечно. И уже как капитан Васильев пользоваться сильными чертами для удовлетворения сильных желаний подполковника Батарыкина В.В. Это ещё не предел. При желании и удачном стечении обстоятельств можно собрать более полную коллекцию типов, дабы расширить для использования комбинации требуемых сильных черт. Вот так! Что по сравнению с этим способность получать энергию из мяса и гнуть подковы? Пепел!

 

С чего же решил начать Батарыкин В.В. путь к великим свершениям? В какой области вознамерился он применить вновь полученные способности? Исходя из характеристик приобретённого материала, подполковник решил, что наиболее благоприятная область для начала – это взаимоотношения полов. Здесь между ним и капитаном просматривались наиболее контрастные и взаимодополняющие различия.

 

Так, капитан имел прекрасные способности организовывать плотские отношения в самых разнообразных их проявлениях. Правда, желания к этому большого не имел. Просто так, мимоходом, всё ему давалось, все ему давали, ну, он и брал. Радости в этом не было для него большой. Ну, так ведь и гробовщик делает гробы не от радости, а потому, что он гробовщик.

 

Подполковник же, напротив, имел к разврату большую внутреннюю склонность. Только не удавалось у него ничего такого. Это оттого, наверное, что он ничего такого не предпринимал. Не предпринимал же он ничего такого потому, что просто не мог ничего такого предпринять. Стыд, страх, слабость останавливали его.

 

В чём же была слабость капитана Васильева? Во всём, что выходило за рамки плотских утех и мимолётных отношений. Вот какие словосочетания приводили в ужас Васильева: «спутница жизни», «семейный уют», «домашний очаг». Но оттого ли так получалось, что он этого не хотел? Как раз напротив. Очень капитан хотел семейного счастья, так хотел, что ничего не мог поделать. Вы думаете, ему доставляло удовольствие постоянно штопать носки? Ему нравилось питаться чем придётся? Его устраивало, что женатые товарищи могли в часы загула завалиться к нему в любое время дня и ночи, потому что больше выпить негде? Думаете, ему не хотелось рассказать кому-нибудь, какие все вокруг негодяи, и чтобы ему ответили: «Конечно, Петя. Конечно». И дети, наконец. Всего хотелось капитану. Но как он мог решиться на это?

 

Совсем другое дело с Батарыкиным В.В. Он всё устроить мог, да только не хотел. То есть, он уже и устроил всё. Оно само как-то устроилось. Но потом вдруг выяснилось, что подполковнику это и не слишком-то надо, потому что он этого не хочет, а, напротив, хочет совсем другого. И так правильно. Какой смысл хотеть то, что у тебя и так есть, когда в мире есть так много того, чего нет у тебя?

 

Если же отбросить обобщения и теоретические выкладки, сосредоточившись лишь на эстетических ощущениях, то в памяти капитана Васильева хранилось много такого, что даже очень… и весьма… Дамы всевозможных размеров, возрастов, форм, расцветок, темпераментов, скоростей, объёмов, вероисповеданий, умственных способностей, водоизмещений, запросов, стоимостей, тепло- и электропроводностей, плотностей, запахов, долгот и широт, убеждений имелись здесь. В различных геометрических и санитарно-гигиенических условиях сочетались они с половыми чувствами капитана, находя для себя в этом усладу, поддержку, утешение, приключение, протест, демонстрацию, физические упражнения, выгоду, познание, радость, отдохновение, разочарование, уныние, неприятности, беременность, и ничего для себя в этом не находя. В некоторых эпизодах появлялись они и парами, а в редких случаях – тройками. В общем, подполковнику местами даже становилось стыдно за то, что он всё это проделывал.

 

Кто он? Вот ещё один вопрос, который начал терять свой ответ. Он – это, конечно, капитан Васильев. Конечно, да не совсем. Ведь капитана Васильева уже, некоторым образом, не существует. Так кто же вспоминает эти проделки? Ведь мы – это, в основном, то, что мы о себе помним. А Батарыкин В.В. в настоящее время помнил о себе слишком много. Он помнил о себе, что он яблочный червь, баран, бык, кот, что всё вместе взятое не слишком-то его напрягало, поскольку он был способен провести границу между всеми этими ипостасями. Однако подполковник также помнил о себе, что он – капитан Васильев, в результате чего не мог уже четко сказать, кто же он такой. И это обстоятельство, скорее, его радовало, нежели огорчало, поскольку оно полностью соответствовало теории подполковника и благоприятствовало планам великих свершений. Потому как осознание того, что мы являемся самими собой и никем другим – это слабость, поскольку в таком случае мы можем делать лишь то, что мы можем делать. Если же человеку неизвестно, кто он такой, то он может делать всё, что угодно, а может и ничего не делать. Итак, осознание себя кем-то конкретным – это кабала и рельсы. Неосознание же себя кем-либо – это свобода.

 

Дойдя в изучении обширной коллекции романтических воспоминаний Васильева до эпизодов, связанных со своей супругой, Батарыкин В.В. ощутил чувства весьма неприятные. Он предполагал, даже был уверен в неверности своей жены. И это не стало для него неожиданностью. Но предполагать умозрительно – это одно, а увидеть воочию – совершенно другое. Это было неожиданно. Его супруга настолько была неверна ему, что для Батарыкина В.В. это стало неприятным сюрпризом. Так легко она поддалась. Как и все. Нет, даже легче, чем все остальные. Более того, если приглядеться, то она вовсе не поддавалась, а сама выступила инициатором. Похотливое создание! У всех них одно и то же на уме: как бы где бы отыскать побольше да помоложе, чтобы посильнее да поглубже… Тьфу! И собственно говоря, почему она должна отличаться ото всех прочих? Только потому, что она – его жена?

 

Самое обидное тут в том, что если уж она находит себе что-то другое, значит, полагает, что это другое превосходит его. Вот в чём унижение! Если уж собственная жена, с которой прожил полжизни, с которой много чего повидал, которая знает тебя лучше, чем кто бы то ни было, полагает, что кто-то тебя превосходит, значит… Значит, это действительно так. Но так ли это на самом деле? Кто имеет право утверждать, что он, подполковник Батарыкин В.В., плох? Кто имеет такое право?! Сама-то она разве лучше? Чем же? Могла, по крайней мере, честно сказать. Мол, так и так, полюбила другого. Нет же! Как девочка бегала на свидания под покровом тумана, упиваясь вкушением запретного плода. Щекотала себе в подреберье: «А вдруг кто увидит?» И такое вытворяла!.. Батарыкин В.В. никогда раньше не думал, что его жена на это способна. Он никогда не думал, что ей это может нравиться. Ему она никогда такого не позволяла. Впрочем, он ей такого никогда и не предлагал.

 

Смешанные чувства овладели подполковником. С одной стороны, он презирал свою жену. Она была осквернена, обесчещена. Как он мог теперь принимать пищу из её рук, которые трогали там?.. Как он мог слушать, что она произносит своими губами, которые тоже?.. Как можно было лежать с ней рядом? К примеру, он напьётся пьяным и заявится лишь под утро. Она начнёт его распекать, делать вид, что обиделась. Может, она и в самом деле обиделась, да только ему-то что? Что он может сказать ей в своё оправдание? Только рассмеяться в лицо. Или же она утром скажет ему, что он опять ночью храпел, что всё одеяло на себя намотал. И что же? Только смеяться остаётся. Или же она пошлёт его на рынок, или попросит поменять лампочку, купит себе новые туфли, сломает ноготь, пойдет ко врачу и выяснит, что у неё рак груди, потребует переключить телевизор на другой канал. Всё смех. Смех, да и только. Всё грязно, что связано с ней. И жизнь, и смерть, и порванные колготки.

 

И при всём при этом никогда ещё подполковник не испытывал такого сильного влечения к своей жене. Разжигая себя фантазиями, Батарыкин В.В. разжигал фантазии собой. Разворачивая привычное в непривычных ракурсах, а приличное – в неприличных, подполковник некоторое время сидел в своём кабинете, а потом встал и вышел.

 

На улице увидел подполковник, как двое солдат копают яму. Земляные стенки нависали и грозили обвалом, но солдаты продолжали углубляться лопатами в грунт. Выругал их подполковник, велел укрепить стенки досками и прошёл дальше, ощущая что-то неприятное. Путь же его лежал в библиотеку.

 

Зачем его туда понесло? Известное дело, зачем. Что он там собирался делать? Известное дело, что. По дороге приветствовали его по-воински, и он отвечал сдержанно. Ave, подполковник Батарыкин В.В.! Банзай! Ура! Виват! Дорога твоя ровна и тверда, стопы твои не преткнутся, и уста твои не заткнутся. Величавой поступью породистого жеребца входишь ты на ипподром, и главный приз ждёт тебя. Дорога в тысячу ли начинается с одного шага, передвигающий горы начинает с маленьких камней. И великие свершения маячат вдалеке. Не спеши, подполковник.

 

Мухи летали в помещении вполне сытые и довольные. Уверенные в завтрашнем дне мухи. Что им делать в библиотеке? Хоть бы ленту от мух повесили. Тихо было, и Лида сидела, скучая за чашкой чая, чьего-нибудь визита не чая, неустроенность бытия про себя отмечая, настольную лампу включая и выключая.

 

– О! Товарищ подполковник! – всколыхнулась она, увидев вошедшего. – Вспомнили обо мне, наконец-то!

 

Но кто теперь способен смутить Батарыкина В.В. глубоким вырезом на блузке? Кто способен привести его в замешательство обильной плотью? Оробеет ли он, услышав кокетливые речи?

 

– Я, Лида, о тебе не забывал. О тебе, Лида, я всегда п-помню. О тебе, Лида, п-птицы мне поют, ветер шумит и радио рассказывает.

 

Лих был взгляд подполковника. Уверен его голос.

 

– И я вас, Виктор Васильевич, забыть не могу. Запечатлелись вы у меня в сердце, – хитро сказала Лида. Пошутить ей хотелось.

 

Батарыкин В.В. уселся поудобнее, улыбнулся доброжелательно.

 

– Ну, раз так, давай!

 

– Чего? – не поняла Лидия.

 

– Книжку давай! П-про любовь.

 

Подполковник положил свою ладонь на руку Лиды. Мягкая. Тёплая. Сколько доброго сулил его взгляд.

 

– Про любовь? – переспросила Лида. В неожиданное для неё место поворачивался разговор.

 

Подполковник спешил. Дела служебные. Много дел. Некогда рассиживаться. Подошёл он к библиотекарше, руки на плечи положил.

 

– П-про любовь, Лида. Именно п-про любовь. П-пухлую, увлекательную книжку.

 

– А вы что же, Виктор Васильевич, читаете такие книжки? Может, вам газету свежую дать?

 

– Какую ещё газету?

 

Руки подполковника поспешили вниз.

 

– «Красная звезда», – пролепетала Лида, чувствуя, как пуговицы расстёгиваются на её блузке. Нарывалась она на рифму.

 

– Розовый закат и голуб-бые дали.

 

Дали. Ещё как дали!

 

– Виктор Васильевич, вдруг войдёт кто-нибудь! – каприз был в её голосе.

 

Войдёт. Кто-нибудь непременно войдёт.

 

Очень просто. Самое простое, что только можно придумать. Природа вообще стремится к простоте. Только человек склонен всё усложнять. Чем дольше живёшь, тем сложнее делаешь всё вокруг себя. А всё просто на самом деле. Правда, когда в первый раз было, растерялся несколько. Куда запихивать, как – не понял сразу. Но потом ничего – разобрался. Дикое какое-то дело, глупое. Если вдуматься, идиотизм, а не занятие для взрослого человека. Но и есть – тоже глупо. Куски чужой плоти в дыру на голове запихивать. Всё абсурд.

 

Но сколько мыслей об этом. Сколько внутренних противоречий. Лет в шесть сообщили старшие мальчишки, что такое возможно. Так не поверил. Такой дикостью показалось! Как это так можно? Зачем? И сказали, что непременно буду этим заниматься. Вот тогда стало понятно, в какие жёсткие условия поставлен природой.

 

Нет, ну разве при таких мыслях можно кончить? Да что ты ещё рот открыла, дура? Дышит. Как это, интересно, у них получается? На что похоже? Никогда, наверное, не узнаешь.

 

Конечно. Два полюса. Две противоположности. Пропасть между ними. Хотя говорят, что в каждом мужчине есть женские черты и наоборот. Говорят. А что это значит? Не берусь предположить. Вот им нравится, когда в них запихивают всякое. Как такое может нравиться? Какие уж тут черты к чёрту! Нет. Пропасть.

 

Однако же, надо и кончить как-нибудь. Вдруг и вправду войдёт кто-нибудь. Вот будет номер! Я не могу начать, не кончив. Я могу кончить, не начиная. Всё из начала в конец, а из конца – начало. Нужно, однако ж, потише, а то чашку со стола уроним. Ну, что ты трепещешь, что вздрагиваешь? Книжку тебе про любовь? Какая уж тут может быть книжка? Про что книжка?

 

Правда, тут дело в антураже, в деталях. Сейчас, к примеру, нет никакой книжки. Но вот если войдёт кто-нибудь, тогда-то книга и получится. Он подумал, она подумала, они сказали. Презабавная книга. Пре…

 

Кажется вот. Нет, не кажется. Вот. Вот оно. Есть.

 

С треском застёгиваемая уверенной рукой молния подчеркнула умиротворенную полуулыбку Полубатарыкина В.В. Лидия, ошарашенная совсем, промолвила:

 

– Вот это да, Виктор Васильевич.

 

– Да, – кивнул головой подполковник галантно, по-офицерски. – Я п-позже зайду. А сейчас – служба.

 

Шёл подполковник в приподнятом настроении. Приятно ему было ощущать себя полноправным членом общества, который может вот так запросто в библиотеке вступить в свободные отношения с другим членом общества. Хотя слово «член» во втором случае несколько неуместно. И свежий запах свежести, невесть с чего появившийся вокруг, освежал. Успокоенность – вот высшее блаженство. Успокоившись, чувствуешь себя целым и свободным, и жизнь идёт своим чередом, не ставя задач, не требуя решений. Надо лишь избавиться от желаний. Как же это сделать? Единственным путём – удовлетворить их.

 

Но не всё так просто. Нельзя останавливаться на достигнутом. Лида, она, конечно, в некотором роде. Но Лида, она всего лишь Лида. Репетиция. А к концу дня непременно нужно зайти в медпункт. Зайти к Насте и… Здесь всё тоньше. Нужно зайти и… Что в таких случаях делают? Зайти и пригласить её куда-нибудь. В кафе там, в ресторан. Посидеть, пообщаться. О том, о сём. Просто поговорить. Это же любопытно. И деньги есть пока. Но пойдёт ли она? Разница в возрасте и всё такое. Вот бы лет десять назад такую свободу!

 

А свобода, безусловно, нужна. Как без неё? Свобода в удовлетворении желаний. Вся жизнь – рабство и самоограничение. Это я хочу, но не буду, потому что нельзя. Это я не хочу, но буду, потому что можно. Изначально ли в нас заложена эта тяга к издевательству над собой или же она потом развилась цивилизационным путём?

 

Так вот размышляя, подполковник Батарыкин В.В. проходил коридор, пахнущий свежевымытыми полами. Так умозаключая, он вышел на улицу, прищурившись от солнца. Так прикидывал он, намереваясь отобедать.

 

Придя же в офицерскую столовую, Батарыкин В.В. отметил крайне небольшое число посетителей, что было неудивительно, поскольку до обеденного времени, строго говоря, оставалось ещё около получаса. Однако же подполковник, имея положение, в некотором роде, привилегированное, мог позволить себе принимать пищу, сообразуясь со своими внутренними побуждениями, а не с распорядком жизни коллектива. В числе жующих взгляд подполковника привлёк начмед, который занимал дальний столик в углу, частично скрываемый вечнозелёными листьями фикуса. Начмед отчего-то вид имел таинственный, хотя всего лишь кушал салат.

 

Решив подсесть к начмеду, подполковник отметил, что неплохо было бы окна открыть. В помещении висел густой до удушья запах пищи, который пробуждал аппетит, но одновременно отбивал всякую охоту есть что-либо.

 

Пользуясь отсутствием очереди, Батарыкин В.В. нагрузил свой поднос снедью. Из необширного перечня им были выбраны: салат из свежей капусты с подсолнечным маслом (в последнее время подполковника начала привлекать растительная пища), борщ украинский, гуляш с отварными макаронами, компот из сухофруктов (две порции).

 

Очень не любил подполковник передвигаться с полным подносом. Хорошо, что жизнь не заставила его работать официантом. Всё время казалось ему, что вот сейчас он поднос опрокинет, а потому шёл Батарыкин В.В. крайне осторожно, медленно, приставными шагами. В пути он сетовал на начмеда, занявшего столь удалённый столик, подумывал расположиться на ближайшем месте, не подвергая хрупкие предметы, находящиеся на подносе, излишнему риску. Однако, сохраняя равновесие и самообладание, потерпев незначительные потери в виде слегка расплескавшегося борща, Батарыкин В.В. всё же пробрался за фикус, расположившись подле начмеда, перешедшего к потреблению супа куриного с лапшой. Что влекло сюда подполковника? Желание напомнить об обещанной путёвке в санаторий.

 

Военнослужащие обменялись приветствиями весьма радушно.

 

– Компот вы зря взяли. Кислый он сегодня, – заметил начмед.

 

Батарыкин В.В. сделал несколько глотков и нашёл компот весьма освежающим. А вот капуста в салате вялая какая-то.

 

– Как думаете, Виктор Васильевич, замучают нас теперь проверками?

 

– С чего бы это? – насторожился подполковник, перемешивая вилкой салат.

 

– Ну, так не каждый же день офицеры из части пропадают. Васильева-то второй день уже нет. Дома не появляется, на службу не приходит.

 

Батарыкин В.В. покивал головой, не придумав подходящих для такого случая слов. Можно было бы сказать, что это дело житейское, и Васильев отыщется вскорости. Можно было предположить, что Васильев загулял, запил, с бабой какой-нибудь спутался. Но подполковник почувствовал, что любая подобная фраза из его уст прозвучит неестественно, наиграно, выдаст его с головой. Он-то знал, где Васильев. Знал, что ни с кем капитан не спутался, нигде не загулял и вряд ли отыщется в ближайшее время. И Батарыкин В.В. предпочёл промолчать, забив рот капустой.

 

– Думаю, проверки, в основном, по вашей части будут, – продолжил начмед, покончив с супом. – Тут ведь дело с дисциплиной связано, с моральным обликом. Так что готовьтесь, бумаги в порядок приводите. Осторожность нужна.

 

Прожевав капусту, подполковник ответил с видом весьма независимым:

 

– Причём здесь моральный облик? Есть прокуратура – пусть она и ищет. Это её дело. Разве я сторож Васильеву? Кроме того, я всё равно в отпуск ухожу со следующей недели. Кстати, вы мне, помнится, путёвочку обещали в Кисловодск.

 

– Это, конечно. Завтра зайдите, я вам выдам, – уверил Батарыкина В.В. начмед. – Только вы всё равно, поосторожнее. Гуляш непрожаренный какой-то. Как резина.

 

С этими словами начмед отодвинул от себя тарелку.

 

– Пойду я, Виктор Васильевич. Приятного аппетита вам.

 

Оставшись в одиночестве, Батарыкин В.В. довольно быстро завершил трапезу. Гуляш и вправду был дрянью. Когда подполковник покидал столовую, помещение начало заполняться молодыми офицерами. Мимоходом ловя обрывки их фраз, Батарыкин В.В. несколько раз услышал фамилию Васильева. Неспокойно стало в части. Разговоры начались.

 

Испортилось настроение у подполковника. Тревожные мысли появились под его фуражкой. Но всё правильно. Так оно и должно быть. Он-то чего ожидал? Что исчезнет Васильев, и никто не хватится? Нет, конечно. Просто не думал об этом подполковник раньше. Естественно, проверки будут, следователь приедет. Так что надо в самом деле порядок навести в документах. И главное – держать себя в руках. Никто его не видел, никто на него не подумает, никто ничего не узнает. Всё надёжно, тихо и тайно. Если кто и может выдать Батарыкина В.В., так это только он сам. И поэтому главное – держать себя в руках. Сначала думать хорошо, потом уже делать что-либо.

 

Раньше казалось, что это выдумка всё. Отчего преступники в кино такие недотёпы? То на место преступления вернутся, то выболтают все свои тайны. Как дураки какие-то, честное слово! А теперь понимал подполковник, что не всё тут так просто.

 

Первым же делом захотелось ему в гараж пойти и посмотреть, какова там ситуация. Всё ли надёжно закопано, вымыто и спрятано? Тихо ли там? Но это желание поборол в себе подполковник. А мысли навязчиво кружились. То казалось, что на газовой плите кровь осталась невытертая, то мерещилось, будто халат он забыл закопать. И ещё одно желание появилось: рассказать кому-нибудь, поделиться. Ведь не просто такую вещь одному на всём свете знать. Всё-таки не свиная кровь – человечья. Может и взыскаться. А рассказать кому-нибудь, как всё дело было, – глядишь, и полегче станет. Ведь он, по большому счёту, и не виноват ни в чём. Не было у него злодейских дум. Само как-то получилось. Вот то, что потом память капитана… Это он зря, конечно. Это перебор уже был. Вот же попутал бес! Любопытство всё проклятое! Так ведь мёртвый был уже капитан.

 

Неуютно как-то стало в теле. Сердце колотилось часто. Раньше и понятия не имел. Сердце – оно и есть сердце. А теперь вот колотиться начало. Ладони потные. И в желудке рези какие-то. Действительно, гуляш мерзкий был. Словно кирпич съел.

 

Решил Батарыкин В.В. заняться делом, чтобы как-то развеять свою тревогу. Вернулся в кабинет, а за что взяться сначала – никак не придумает. Не идёт работа в голову – и всё тут. Сидит, сидит, а сердце колотится. Вот бы у председателя совета спросить, что делать в таких случаях. Поделиться с ним. С ним можно. С ним родство, так сказать. Они одного поля ягоды, не такие, как все остальные. И председатель что-то такое говорил, будто и у него похожая история была. Хорошо бы к нему. Хорошо бы. И водки.

 

В животе Батарыкина В.В. возникли позывы, и он направился в уборную. Разместившись, подполковник подумал, что теперь и пить-то нельзя ни с кем. Так вот хватишь лишнего и наболтаешь чего-нибудь ненароком. Проклятый гуляш! Чувствовал же, что не стоит есть! Надо больше своей природе доверять.

 

Через продолжительное время вернулся подполковник к себе в кабинет, и тут как раз телефон зазвонил. Батарыкина В.В. вызывали к командиру части. Зачем? Для чего? Что ещё такое?

 

Подполковник устремился по вызову. Войдя же в кабинет командира, он понял, что лучше бы ему сперва ещё разок в уборную зайти.

 

Командир долго говорил, обстоятельно. Подполковник же кивал, терпел и ёрзал на стуле, ожидая, когда ему будет позволено отбыть. Так его припёрло, что он вопреки своей всегдашней привычке даже не записывал суть поручений, поступавших от командования, хотя и ежедневник с собой захватил. Пукнуть хотелось. Хотя бы пукнуть. Но ненадёжное это дело. Опасное. Начнешь потихоньку, а вдруг громко выйдет? Да и упустить можно ненароком. Как потом до вечера ходить?

 

Дождавшись высвобождения, подполковник деловито вышел из кабинета, уверенно прошёл мимо секретарши и, оказавшись в коридоре, вне поля чьего бы то ни было зрения, стремглав ринулся в уборную. Уже там, устроившись вольготно, Батарыкин В.В. подумал, что хорошо поступил, не став пукать, а то непременно неприятность бы вышла. Также решил он вкратце законспектировать речь командира для памяти. Открыв ежедневник, подполковник записал следующее:

 

1. ЧП. Исчез ком. III роты Васильев (происки или моральное разложение?).

 

2. Возможны проверки. Готовиться. Планы занятий – в порядок. Занятия – провести. Разъяснить в. Указать х.

 

3. Завтра в 9:30 приедет следователь. Разместить. Оказать содействие.

 

Упорядочив по пунктам полученные указания и несколько облегчив себя, подполковник взялся за работу. Он обложился бумагами и довольно умело их перекладывал в полном соответствии с инструкциями и приказами. Тревога, правда, не покинула его, но отошла на задний план. Также и в уборную наведываться приходилось, но делал это Батарыкин В.В. уже в рабочем порядке и без суеты.