Чинно беседовали старик и старуха (продолжение рассказа)

 

 

День обычный

 

– Вставай, старик, уже шестой час. Я уже надоила коров. Давно пастух кричит. Гони скорей коров и коз.

Старуха горбясь схватила черный кумган и наполнила водой. Развела костер на печи, поставила кумган и черный казан, куда налила всё надоенное молоко. Постелила дастархан и поставила лепёшку, сахар, турак, кишмиш, кураго, масло, сделанные в домашних условиях. Заварила ароматный черный чай с молоком. Пришел старик. Снял свой старый чекпен и ворча стал умываться теплой водой, которую приготовила старуха. Затем сел на своё место и стал медленно пить ароматный чай.

После утренней трапезы он брал кетмень, который стоял в прихожей, и отправлялся на джугариное поле. За ним неизменно следовал старый Актырнак, большая, лохматая собака с белой пястью. Как обычно, подходя к полю, старик поднимал с земли камешки и кидал их на джугариное поле, крича:

– Кыш-кыш, нечист! – Стая черных ворон с шумом поднималась на небо.

Старик долго ругался, копая арыки. Затем он отправлялся на дынное поле, где росли ароматные гурбеки, арбузы, дыни. Дальше росли помидоры и огурцы, картошка, морковь, лук, капуста и другие овощи. Старик никогда не покупал на базаре овощей и фруктов, ни свежих, ни сушеных. У него был огромный сад, где росли яблоки разных сортов, груши, сливы, абрикосы, виноград, персики. Он аккуратно их сушил, яблоки и груши хранил в амбаре. У стариков был чистый и аккуратный, набитый продуктами амбар. Старик возился целыми днями то в огороде, то на джугарином поле. Иногда он садился на край арыка и долго думал о бренном мире, о назначении человека в нем, о людях, о детях, о старухе и о себе, об ауле, где он жил. В обед возвращался домой. Пообедав вместе со своей старухой, он немножко дремал на супе. Рядом с ним лежал черный огромный кот, а на земле около супы лежал старый Актырнак. Затем он, тяжело дыша, вставал со своего места и вновь отправлялся в сторону огорода. То поливал огороды, то косил траву для коров и коз, то рубил красным заревом горящие жынгылы для зимы.

А старуха тем временем занималась домашним хозяйством. Стирала, шила, готовила, вязала. Пекла румяных лепешек и загара. Таскала воды из реки. И в постоянном беге она не замечала ни времени, ни жизни. Как белка в колесе целый день крутилась старуха. Время летело быстрее ветра, а вместе с ним уходили годы, отпущенные Аллахом человеку на Земле. Она не видела другой жизни и принимала её такой, какая она есть на сегодня.

Вечером старик гнал домой из стада коров и коз. Затем их поил и бросал из скошенных свежих трав. Когда наступала темнота, он заходил в свой огромный глиняный дом, который построил его отец.

Ночь. Светит ясная луна. На супе под столетним гужумом чинно беседовали старик и старуха. Давно остыл ароматный кара чай в пиалах стариков. Угрюмо молчал пустой огромный глиняный дом, который построил отец старика. Громко кричала лишь сова, сидевшая где-то наверху средь кудрей гужума, нарушая ночную тишину.

 

 

Тапберды

 

Весть о том, что Алмагул вышла замуж, разнеслась по всей родне быстрее ветра. Старик и старуха не успели отправить человека, чтобы тот обошел всю родню и наиболее близких женге и сестёр пригласить на тапберды. (То есть, назавтра после того, как украли девушку, самые близкие её родственницы едут за ней, дабы узнать, по своей ли воле она вышла замуж.) Утром вся родня уже была в сборе. А как же, ведь Алмагуль вышла замуж не за кого-нибудь, а за кандидата наук. Говорят, он работает замдиректора в каком-то институте и очень богат. Старуха на радостях суетилась, готовя родственникам и собственным детям дастархан. Все громко обсуждали куйеу-бала. Говорят, он большой учёный и скоро доктором наук станет.

– О, эта Алмагул! Скрытная девочка! Родным сёстрам ни слова не сказала, что у неё такой жених. Что он делает науку, а она его ждет. Молчала до последнего. Смотри, ходила-ходила и удачно выскочила замуж, – во весь голос кричала Айнагуль.

– А ты небось завидуешь сестре, – захихикала жена Айтбая. – Ты-то за голодранца вышла. Нормального не могла подыскать себе.

– А ты сама тоже не лучше, вон, вышла замуж за босяка. Еле концы с концами сводишь, – отпарировала Айнагуль.

– Дура, такое о родном брате говоришь. Как тебе не стыдно!

– Что, правда глаза колет? Что правда, то правда, и от нее не убежишь.

– Хватит, как вам не стыдно? Надо решить, кто пойдет на тапберды. Не все же пойдете. Вон, как сарпаем пахнет, так все сбежались. Куйеу-бала – человек ученый. Негоже всем идти. Пусть за ней на тапберды сходят: жена Айтбая, старшего брата девушки. Она бас женге. Жена Турганбая тоже пусть поедет, – сказала свекровь Серегуль.

– Если на тапберды пойдут только невестки старухи, то зачем мы здесь? Им что, родственники не нужны?! Тогда мы пойдём домой, – Фатима, жена брата старика, вскочила со своего места.

– Не кипятись Фатима, ты на той поедешь. Ещё нужно идти на кудалык…

– А мы что, тащились со своего аула слушать всю эту болтовню? Я пойду на тапберды, – кричала Клара, дальняя родственница старика. – Как получать сарпайи, все тут как тут. А как навестить стариков, тут уж никого не найдешь. Только я навещаю моего брата и женге. Вам лишь бы сарпай давай. Отца и мать навещать совсем забыли. А тут все прибежали.

– От нас тоже должен быть там представитель. Клара, успокойся ты тоже хороша. Как тапберды, ты тут как тут первая, а как на свадьбу невестке подарки дарить, тут уж тебя не найдешь, – вставила Минайхан, родственница со стороны старухи.

Старик и старуха стояли молча в стороне. И неизвестно, чем бы кончился весь этот балаган, если бы ни пришел председатель ширкетного хозяйства Бекназар и ни поставил всё по местам.

Гости разошлись. Дастархан не убран. Гора посуды. На улице мычала корова. Индейки все куда-то запропастились. Старик взял свой кетмень и пошел в сторону огорода.

Старуха устало опустилась на порог старого дома...

Ночь. Светит ясная луна. На супе под столетним гужумом чинно беседовали старик и старуха. Давно остыл ароматный кара чай в пиалах стариков. Угрюмо молчал пустой огромный глиняный дом, который построил отец старика. Громко кричала лишь сова, сидевшая где-то наверху средь кудрей гужума, нарушая ночную тишину.

 

 

Похороны

 

Старуха взяла ведра, коромысло и собралась за водой. Вдруг она увидела подъезжающий к дому грузовик. Машина остановилась и из него вышли несколько человек. Когда они приблизились к дому, она узнала своих сыновей Аманбая и Турганбая, односельчан Пердебая и Жумабая. Ноги у старухи подкосились. Она не могла двинуться с места. Сердце материнское сразу почувствовало недоброе. А когда услышала горький плач мужчин и бегущего Аманбая, она упала в обморок. Когда открыла глаза, то весь старый глиняный дом сотрясался от людских рыданий. Сердце старухи как будто остановилось. Будто в тумане перед её глазами плыло лицо старшей дочери. Она голосила и звала младшего брата. Старуха поняла, что это Сарсенбай, её любимец, её маленький Сарсенбай. Она снова впала в забытьё. Перед глазами мелькал детский образ Сарсенбая: то его смех, то он верхом на коне, то с малышами бежит по пыльным дорогам аула, то барахтается в канале, то идёт в школу, то бежит домой с аттестатом в руках, то стеснительно переступает порог родного дома и в ответ на вопросительный взгляд матери отвечает застенчиво:

– Апа, я выдержал экзамены. Я поступил в университет…

Но вот она, сорокашестилетняя женщина, беременна… Она стесняется поздней беременности. Прячет живот от детей, взрослых сыновей. Вот родился малыш, маленький Сарсенбай. Вот он идёт на четвереньках, улыбаясь во весь рот. Вот он пытается делать первые шаги. Вот он кидает на ишака две больших фляги и идёт за водой. Вот он пропалывает грядки. Гоняет мяч с ребятней, катается на велосипеде «Урал», гонит коз с пастбища. Вот с чёрным чемоданом в руках уходит… в темноту… Старуха в ужасе издаёт душераздирающий крик и снова замолкает…

В этом бренном мире человек умирает, но жизнь не останавливается. По-прежнему наступает утро, по-прежнему в небе светит солнце, по-прежнему люди суетятся и по-прежнему наступит вечер, наступит ночь… Исчезновение одного человека не влияет ни на что. Да, старуха в своей жизни была на многих похоронах, но тяжести утраты не испытала… Это горе невосполнимое, горькое, навеки… С этим невозможно жить! С этим невозможно дышать! Это пустота невосполнима! Черная зияющая пропасть утраты! Это не вернет даже Его величество время!

День похорон. Старуха сидела как во сне. Люди приходили и уходили… Женщины рыдали. Вот Айнагул и Паршагул громко рыдают, причитая… От их душераздирающих воплей плакали все женщины. Старуха в суете полностью не отдавала себе отчета в происходящем, а только смотрела на дверь… Она всё ещё надеялась, что вот откроется дверь и войдет он, её сын Сарсенбай.

Похороны кончились. Народ разъехался. Снова старик и старуха одни в огромном глиняном доме, который построил отец старика. Ночь. Полная луна. Огромный столетний гужум в темноте ночи со страшными черными кудрями. Тайную тишину ночи разрушал лишь магический голос совы, сидящей средь кудрей гужума.

По прошествии дней старуха постепенно вникала в суть произошедшего и рыдала все горче в огромном глиняном доме, который построил отец старика. Теперь её пустота ощущалась ещё острее. Ведь младший сын – это всегда опора стариков. Так принято – самый младший остается со стариками. Поэтому старуха очень ждала, когда наконец её младший окончит свою учебу и вернется в родной аул. Она надеялась, что её младший приведет в дом красивую, высокую, чернобровую невестку, которая по утрам будет готовить ей черный чай с молоком и подметать огромный двор. Будет доить коров и готовить ужин. Родит ей дюжину внуков, и этот огромный глиняный дом, который построил отец старика, вновь возродится, и детский смех наполнит её радостью.

Никто не слышал в малонаселенном ауле муйтенов душераздирающие причитания старухи. Пустой огромный глиняный дом, который построил отец старика, в сумраке казался сам мертвым, мазаром… Лишь голос старухи разрушал гнетущую тишь дома.

– О, зачем я тебя отпустила в этот город! Так ли надо человеку быть ученым? Почему ты не пастух, но живой? Почему ты меня оставил на белом свете на вечные страдания, а сам ушёл в темноту, жеребенок мой? На что мне белый свет без тебя, без радости моей, без тебя, мой малыш… отставший от сверстников своих, сравнившийся с землёю сырой, о, несчастный малый. Не на смерть я тебя рожала. На жизнь светлую, на радость, на счастье земное. О, что случилось! Где правда жизни, бытия! О, бренность! За что на старости лет бросаешь меня на огонь страдания, терзаешь душу старческую, за какие грехи? Разве не тащу я на горбу всю тяжесть сей жизни, разве я видела свет, счастье земное? Почему споткнулась я так жестоко, когда, казалось, счастье близко? Нет просвета теперь в сем белом свете…

Старуха впала в забытьё. Старик сидел над ней, роняя скупые слёзы. Сколь не тяжело было в этом мире старику, он никогда не обронил ни слезинки. Теперь они не слушались его, все капали и капали по морщинистой коже лица…

Огромный глиняный дом, который построил отец старика. Тусклый, слабый свет шыра. Темень в доме, словно ад. Старуха лежала на курпаче, а старик склонился над ней. Казалось, что день не наступит никогда.

Прошел год… Мир праху мертвых, а живой человек живет вопреки всему, с адской болью на сердце, вновь постепенно возвращаясь к мирской суете…

Ночь. Светит ясная луна. На супе под столетним гужумом чинно беседовали старик и старуха. Давно остыл ароматный кара чай в пиалах стариков. Угрюмо молчал пустой огромный глиняный дом, который построил отец старика. Громко кричала лишь сова, сидевшая где-то наверху средь кудрей гужума, нарушая ночную тишину.

 

 

Той

 

– Прости меня, Нигархан. Я виноват перед тобой…

– Ты не любишь меня? – Из больших черных глаз девушки потекли слёзы.

– Нет, нет. Что ты? Не в этом дело.

– А в чем? – Девушка глядела на Толыбая недоуменными глазами.

– Нигар, ты знаешь, что в прошлом году скончался мой младший брат Сарсен.

– Ну, да?!

– Я не могу тебе дать того, чего ты хочешь. Ты должна быть счастливой. Ты красивая девушка, тем более, городская. Я теперь в семье младший…

– Понимаю. Тебе нужно быть с твоими стариками.

Толыбай утвердительно кивнул головой. Девушка замолчала, а потом посмотрела прямо в лицо Толыбая

– А где твоя хваленая любовь? А?! Где?! Ты обманул меня, негодяй. Я ненавижу тебя, слышишь, не-на-ви-жу, понял … – Она дала ему пощёчину и убежала.

Толыбай приехал домой. Целый день он помогал старику по хозяйству. За целый день он не проронил ни слова. Старик хорошо знал своего сына. Он знал, что его очень мучит что-то особенное, но спросить не решался. Сам расскажет, если на то будет необходимость. Толыбай копал землю с остервенением, как будто собирался там найти истину о жизни бренной. Но, кроме растущей боли в груди, ничего не испытывал. Нигар, любовь моя, нежная моя! Из глаз парня невольно текли слёзы. Ты не справишься с ролью деревенской невестки. Непривычно тебе все здесь. Здесь нежиться до обеда в постели не положено. Нужно утром вставать рано, раньше петуха. Готовить старикам завтрак. Не сможешь доить коров и молоть джугариную муку на дигирмане. Печь на тандыре лепёшки. О, не справишься, красавица моя, ты с этим! Если бы ты согласна была на такую жизнь, не любил бы я тебя больше жизни, Нигар? Не бросил бы я к твоим ногам весь мир?! Не был бы я тебе любящим мужем?! Ты не знаешь, Нигар, каково мне сейчас. Жить не хочется, поверь! Без тебя мне эта жизнь, как ад. Прости, любимая! Кроме любви для настоящего джигита на этом свете есть вещи более важные. Это долг. Долг перед отечеством, долг перед народом, долг перед родителями, которые растили тебя с надеждой. Может быть, я и не прав. Я и не утверждаю! Но это моя сугубо личная правда. И от нее мне никуда не деться, не убежать, не скрыться.

Вечером за ужином Толыбай начал издалека.

– Апа, я теперь самый младший в доме. На старости лет вы не можете быть одни. Мне, конечно, нужно ещё учиться, но прежде я хочу привести в дом невестку. Она будет вам утешением, пока меня не будет здесь.

– А есть у тебя на примете кто? – Старуха заулыбалась.

– Нет! – твердо ответил Толыбай. – А у тебя на примете есть девушка, апа?

Старуха подумала и сразу начала хвалить дочь своей дальней родственницы.

Долго не думая, Толыбай женился на Айсанем. Не было предела счастью старухи. Она по очереди целовала то Толыбая, то Айсанем. На свадьбу собралась вся родня, близкие и дальние. Старик отгрохал в честь младшего сына большой той. Заказал в городе автомобиль «Чайка» и устроил пышное свадебное гулянье. Организовал скачки. Не поскупился старик на призы. Поставил чудесный хивинский ковёр. Айсанем в красоте ничем не уступала Нигар, была и образованна, и мила, но это была не ОНА. От безысходности и горя Толыбай напился и утолил горе свое в водке.

Звучала музыка. Смех. И гам. Все поздравляли Толыбая. Словно сквозь туман он видел, как кланялась его родному порогу эта неизвестная девушка. Всё это происходило словно не с ним. Всё это было ему невмоготу и он уехал в город. Пьяный, он шел, не зная куда. Вдруг он понял, что ноги ведут его к дому Нигархан...

Ночь. Светит ясная луна. Толыбай всё не являлся. Айсанем принесла старикам на супе черный чай с молоком и занялась хозяйством. На супе под столетним гужумом чинно беседовали старик и старуха. Давно остыл ароматный кара чай в пиалах стариков. Угрюмо молчал пустой огромный глиняный дом, который построил отец старика. Громко кричала лишь сова, сидевшая где-то наверху средь кудрей гужума, нарушая ночную тишину.

 

  __________________________________________________

 

Тапберды – Назавтра после того, как украли девушку, самые близкие её родственницы едут за ней, дабы узнать, по своей ли воле она вышла замуж. Если девушка согласна, то родственницы девушки гостят у жениха и их одаривают богатыми подарками в доме жениха.

Дастархан – скатерть.

Куйеу-бала – жених.

Женге – сноха.

Кудалык – сватовство.

Мазар – могила, склеп.

Шыра – лампа, которая горит на керосине.

Курпача – национальный матрац, типа одеяла, который женщины шьют, чтобы постелить на полу.

Той – свадьба.

Казан – котёл.

Дигирман – ручная мельница.

Чекпен – национальный халат для мужчин.

Турак – брынза домашняя.

Кураго – сушеный урюк без косточки.

Кишмиш – сушеный виноград.

Гурбек – сорт дыни.

Жынгыл – тамариск (кустарник, который используется для топлива).

Бас женге – жена старшего брата.

Апа – обращение к старшей по возрасту женщине.

 

 

(Продолжение следует)