Вторая вода

На чтение потребуется 2 часа 30 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Начальник строительства гидроплотины майор госбезопасности Журин, отправляя Дитятьева в командировку, взволнованно наставлял:

– Мологу покроет трех, а местами и четырёхметровая толща воды. Эвакуированы из города не все. 294 человека отказались покидать дома. Если не принять жестких мер, все они заживо останутся под водой. Езжай на подмогу к Склярову. Уговаривайте людей, влияйте на них, вытаскивайте, наконец, на себе, но чтобы все они были живы…

13 апреля 1941 года был залит бетоном последний проём плотины, и весенние воды Волги, Мологи, Шексны, Себлы, Сити, Чесновы, Яны и многих других притоков и рек, столкнувшись с мощным сооружением, отхлынули вспять и стали гигантским потопом, который пошел затоплять на своём пути сёла и города Молого-Шекснинского междуречья.

 

В Мологу приехал Дитятьев за два дня до начала потопа. Сразу же – в лагерную контору. Начальник лагеря лейтенант госбезопасности Скляров был мрачен. Сказал Дитятьеву:

– Мы уже тут у всех побывали. Уговоры не помогают. И ты напрасно пойдёшь.

– Как так? – не понял Дитятьев.

– Все, кто остался в своих жилищах, – заверил Скляров, – страдают нервным расстройством.

– Чем это вызвано? – удивился Олег.

– Пережитками. Старым укладом. Непониманием целесообразности того, что делается сегодня в масштабах страны…

Дитятьеву стало уныло. Зачем тогда он сюда и приехал? Он так и сказал:

– Обратно мне, что ли? Раз всё тут сделано до упора, то я, получается, как бы лишний?

Скляров понял его состояние. Достал из тумбочки склянку водки. Налил в стаканы.

– Вот еще что, Дитятьев! – договорил лейтенант. – Согласно инструкции НКВД, нами приняты меры силового воздействия. Кой на кого подействовали они. Иначе бы кандидатов в утопленники было не 294 человека, а в полтора раза больше. Это тебе я на всякий случай. А вдруг нащупаешь в ком слабину? Надави на неё. Пусть этот наш скорбный список пойдет на убыль… И, чуть не забыл. В городе рыскают мародёры. Одного из них мы застрелили. Так что, и ты не робей, бей эту сволочь на поражение. Ну-у! – Скляров поднял стакан. – Желаю успеха!..

 

Обезобразился город. Повсюду открытые котлованы, фундаменты, свалки брёвен, вместо бывших церквей, колоколен и каланчи – красное крошево кирпичей. Но целых домов ещё много. Все схожи друг с другом – одноэтажные, крыша конвертом, рублены в лапу. Почти на каждом – железные водосливы и дымник с кружевом над трубой.

Входить в дом, где живут отказавшиеся от жизни, было неловко, даже слегка страшновато. Дитятьев открыл калитку. Маленький дворик. Поленница дров. Конура, откуда, поблёскивая глазами, выглядывает круглая кошачья голова. Весёлое, на два взъёма, крыльцо.

В доме тепло. Пахнет свежезаваренным чаем. Малолицая седенькая старушка с гребёнкой в гладко зачёсанных волосах и сутулый, в холстиной рубахе старик. Оба в валенках. Сидят за столом, во главе которого царствует белый с витыми ручками самовар. Пьют чай.

Дитятьев представился:

– Я по части эвакуации. Город в опасности. Вот-вот пойдёт на него вода. Всё затопит…

– Знаем, – не дал продолжить хозяин, – у нас тут были. Милицейская служба тоже, как ты, уговаривала. Да зря. Никуда отседова не желаем. Поди с Богом. Не расстраивай нас. Дай спокойно чаю попить. Может, дать тебе денег?

Олег покраснел, представляя себя попрошайкой, который берёт последнее у несчастных.

– Что вы? Что вы? Ничего мне не надо.

– Не злодейко, – заключила, отставив чашку, седенькая хозяйка. – Нас ведь теперь и обидеть просто. Вчера приходил супостатище с чёрным глазом. Требовал денег. И нож из кармана достал. Не дадите, гыт, дак зарежу.

Дед тоже чашку отставил. Лицо его ясное. Улыбается, как ребенок:

– Что нам и надо! Зарежь, говорим ему! От воды помирать тяжеле, чем от ножа. Пожалуйста, просим его. И деньги, вот они, на! Кошелёк на столе. Забирай.

– Не зарезал, – вздохнула старушка, – но деньги взял. Хотя, что теперь деньги? Пустое. Их не жаль. Жаль, что готов был зарезать и не зарезал…

Поторопился Олег на волю. Шёл по хлипким мосткам, полурастерянный, хмурый, с чувством беспомощности, не зная, как ему дальше и поступать.

 

В следующий дом он зашёл с таким же гнетущим чувством. И здесь муж с женой. Но моложе. Лет пятьдесят пять. Сидят на лавке в овчинных, без рукавов душегреях, в шерстяных носках до колен. На Дитятьева зыркнули, как на вора.

– И тебе, что ли, денег? – спросили дуэтом.

– Нет, – ответил Олег. – Из милиции я. У нас тут катер с баржой. Собирайтесь! Вывезем вас.

– Не поедем. Этта мы – дома. – Хозяин махнул перехваченной синими венами кистью руки, показывая к окну, выходившему на реку. – А там, как у чёрта в гостях!

– Но ведь тут вас затопит?!

– Один раз и тонуть!

Понял Олег, что и здесь уговоры его бессмысленны. В лицах хозяев сквозили смирение и покорность.

 

В третий дом Дитятьев входил, слушая стук молотка. Изумила картина. Комната. Посреди её моложавый мужик в вязаной кофте. Стоит на коленях и забивает в пол кованый гвоздь. От гвоздя, как суставчатая змея, расползлась по его ногам колодезная цепочка. Тут и пара замков с ключами.

Узнав от Олега, кто он есть и зачем появился, весело предлагает:

– Давай и тебя закую! Цепочка-та вон, на семь метров. Снял специально с колодца. Хватит её пятерых обвернуть. Вот и я обмотаюсь – и на два замка. Чтоб остаться на этом месте и не плавать по комнатам, как топляку. Вода-то, когда к нам рванёт?

– Через день, – ответил Дитятьев.

– Через день и запрусь. На оба замка. А ключи куда-нибудь брошу, чтоб никто не нашел.

Дитятьев попробовал урезонить:

– Может, не надо? Может, со мной на баржу? Поедем до Ярославля?

– Ни за что! – отказался мужик. – Домоседливый я! Мне нигде не прижиться! Только тут, где родился, женился, жену схоронил, сына вырастил. Сын-от даже и не пожил. С белофиннами воевал. Там и голову положил. Один я теперь. Чужая земля для меня – что луна. Жил бы, конечно, и тут. Помаленьку да потихоньку. Нельзя! Власть решила за нас, где и как обитать. Только я по-велёному не умею. По-своему – да и только. Вот на этом клочке земли, где мой дом – моё твёрдое государство. А царём в нем – сам я! Отсед меня трактором не своротишь…

Снова вышел Дитятьев ни с чем. Скляров был, пожалуй, не прав. Расстройство нервов? Нет и нет. Пока он этого не заметил. Ни у кого. Что ни дом – то и твёрдое государство. А хозяева в нём – цари.

 

Ходил и ходил Олег по сиротским домам. Неуютно было ему оттого, что люди сделали выбор не тот, какой предлагало им государство, а тот, за который цеплялось их сердце, прилепившись к родному порогу, и более ни к чему.

Душа у Олега болела от жалости к людям, решившим уйти из жизни не потому, что не хочется жизнь, а потому, что другая жизнь была для них невозможна.

Подустал Дитятьев. Не мешало б и подкрепиться. Кроме стакана водки в кабинете у Склярова, в этот день он не пробовал ничего. Поосмотрелся кругом, чтоб найти какое-нибудь бревно или камень и устроить обеденный стол, благо была у него за плечом полевая сумка, а в ней командирский сухой паёк.

И вдруг увидел, как к дому с косой калиткой, который он принял за нежилой, подошла неизвестно откуда женщина в зимней жакетке с лисицей, обвёрнутой около шеи. И она его тоже увидела. Остановилась в двух шагах от калитки. Когда он к ней подошёл, улыбнулась, как близкому человеку, и Олег подумал, что, может, он её знает, да вот почему-то забыл и не вспомнит, к досаде своей, даже как её звать.

– Здравствуйте, Галя! – назвал её наугад.

– Я не Галя, а Валя! – поправила женщина. – А вас как зовут?

– Олег!

– Ой, я вас знаю! Вы в милиции нашей работали. Только потом куда-то пропали.

– Это так. Такая уж у меня работа – время от времени пропадать.

– Заходите в дом! – улыбнулась Валя, и улыбка покрыла не только лицо её, но и весёлые кольца волос, летевшие из-под вязаного платка на гладкий лоб её и ресницы.

 

– Валя, – спросил Олег у неё, едва они оказались в доме, – а почему вы здесь? В городе почти никого не осталось. Послезавтра его затопит. Как же вы так? Отчего до сих пор не уехали никуда?

Валя сняла с себя лисицу с жакеткой. Оставшись в ситцевом платье, она показалась Олегу такой домашней, такой хорошо и давно знакомой, что стало ему уютно и просто, точно он у родни, и можно вести себя здесь свободно.

– Вы тоже разденьтесь, Олег. Я чайник сейчас разогрею. И расскажу о себе всё, как есть.

Олег повесил на вешалку плащ и фуражку, руки помыл в углу, где висел умывальник, достал из сумки буханку хлеба и круг колбасы.

– Голодный, – признался, – сегодня ещё не ел.

– Ой! – застеснялась хозяйка. – А я-то как бедно живу. И угостить даже нечем. Ходила на берег. Думала, лавка приедет на катере. Нет. Не приехала что-то.

– Ну вот! Вместе и перекусим!

– А не уехала я, Олег, потому что ждала обещанный пароход. Я работала в загогконторе. Её ещё осенью разобрали и со всем имуществом перевезли на баржу. Я тоже хотела на ней уехать. Да Антон Антонович мне отсоветовал. Сказал, чтобы я оставалась. Он обещал приехать за мною этой весной. А весна-то только-только ещё наступила.

Поугрюмел Олег, сообразив, что Антон Антонович был для Вали не только начальник, но и тот, с кем делила она свои вечера.

– Не успеет Антон Антонович к вам приехать, – сказал он, всматриваясь в хозяйку, не удивляясь тому, что её хорошенькое с полными щёчками молодое лицо как-то сразу страдальчески приуныло.

– Что же будет со мной? Куда я? Страшно представить. Неуж-то Антон Антонович обманул?

– Всё может быть. Только знаете, Валя, я бы на вашем месте больше не ждал парохода. Время ушло. Надо вам уезжать. Послезавтра придет большая вода, и Молога окажется в ней по самые крыши.

 

Уже не растерянность – тихий страх распалился в глазах у Вали, а колечки на лбу смолистых волос разбежались на лбу, словно их разметал ветерок.

– Я пропала! Куда мне деваться? Куда?

Олег предложил:

– Могу увезти. У меня тут катер с баржой.

– Ой! – Одно мгновение – и лицо у Вали вызарилось улыбкой, руки пальчиками играют. – Вы меня не оставите?

– Ни за что! – заверил Олег, и не успел он опомниться, как Валя вскочила со стула, наклонилась к нему и губами – чмок, чмок его по лицу.

Это была благодарность. Не больше того. Благодарность счастливой женщины, которой вернули уверенность и свободу, и что она не останется здесь, уедет из мёртвого города. А куда? Это было пока и не важно. Важно то, что она возвращается в жизнь.

«Бурная женщина!» – подумал Олег о Вале. Почему-то она его взволновала. Точно он собирался с ней познакомиться, но откладывал этот случай, пока он не представился вновь. К обычному тёплому любопытству, какое владеет холостяком при виде хорошенькой женщины, обратившей внимание на него, примешалось и совестное желание понравиться ей.

 

Пообедал Олег. И Валю заставил с ним пообедать.

Обед был скромнее, чем надо, – из чая с хлебом и колбасой, но всё равно воспринял его Олег как шикарное кушанье в ресторане.

Он поднялся. Надел командирский с двумя рядами пуговиц плащ. Надел и фуражку-сталинку со звездой. И, посмотрев на стоявшую перед ним в своем простеньком платьице неунывающую хозяйку, улыбнулся ей и сказал:

– Ну, я пошёл! Собирайте вещи, какие вам надо. На барже места много. Я за вами зайду. До завтра…

 

Шёл Олег по улицам города, спокойный и ободрённый. И хотя ничего в его жизни не изменилось, где-то в своём подсознании он улавливал близкую перемену. И перемену эту ему принесёт, наверное, Валя. Почему бы и нет? Это было бы так нормально.

Ненормальным было сейчас только то, что он продолжает ходить по домам. Солнце гуляло по тихому городу, выискивая лучами не сломанные дома и не те, которые брошены, а жилые, где ещё шевелились хозяева, собираясь отметить сегодняшний день. Дитятьев хотел, чтобы дней у них было много. Уговаривал ехать с ним на барже. Но ответ был один:

– Не желаем…

Наконец, пока вечер не наступил, он наметил дорогу среди проталин в сторону Замоложья. Узнать: где родители? Съехали или нет? Если нет, то понять, почему задержались и, конечно, взять их с собой на баржу.

Он уже тронулся с городской мостовой на мокрую тропку, бегущую к полю, как вдруг учуял в свежести воздуха примесь дыма. Ближе к реке, за двумя тополями увидел трубу над крышей, откуда кудрявился синий дым.

«Загляну-ко на всякий случай. Может, кому чем-нибудь помогу. Хорошо бы забрать с собой на баржу. Всё одной бы пропащей душой было меньше…»

 

От калитки до низкого, на двух сваях крыльца три десятка шагов. Шагов с жалобным стоном прогибающихся мосточков.

Поднялся Олег на ступеньки. Дверь хотел отворить. Да она сама распахнулась, пробрякав качающимся кольцом. Из тёмного коридора, словно солдат в штыковую атаку, метнулась к нему одноглазая тварь, впереди которой сияли востренные вилы. Олег не сразу и понял, что это было. Лишь в следующее мгновение, когда вилы, войдя ему в грудь и выйдя в спине, воткнулись в крылечную сваю, он догадался, что это Баженов. Тут и голос его:

– Это тебе за брата…

Рана была предсмертной. И всё же Олег сумел сделать шаг, чтобы вырвать кончики вил из сваи. Затем он схватился пальцами за навильник. Баженов его уже не держал. И потянул из себя эти четыре железных штыря. Вырвал и бросил вилы с крыльца. «Погоди», – подумал Олег сквозь жуткую боль. И, будто крупная птица, когда её бьют на гнезде, рванулся слепо вперёд. Баженов вскрикнул, хватаясь за сломанный нос. «Недостаточно», – понял Олег, падая на рундук. Секунду всего и падал, но показалось, что падает целый день. Падает в очень глубокую, с ярким светом звенящую пустоту, где расставался с самим собой, жалея о том, что не всё успел в этот вечер.