HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Иван Азаров

Ultima ratio

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 31.10.2007
Оглавление

9. Часть 9
10. Часть 10
11. Часть 11

Часть 10


 

 

Вопреки неизбежной фрагментарности сюжета и мозаичности повествовательной ткани. Место действия переносится на побережье Италии. Уединенное поместье, громадный сад возле ласкового южного моря. Аллея, усаженная платанами, конца которой не видно. Теплый ветерок, близость задумчивого вечера. «Я подобен чистому листу бумаги. Я готов начать свою жизнь сначала, готов бороться, готов прощать и влюбляться, но здесь признания самовлюбленного поэта не имеют ровным счетом никакого смысла. Потеряны на фоне благодатного пейзажа мечты и стремления. Хорошо бы остаться здесь навечно. Из борцов мы превратимся в домоседов, останемся ожидать, когда рассосется хмурая тревога в предвкушении перемен. Ничего страшного нет в столь прозаическом превращении». Слух Генриха принял странные колебания извне. Он пробудился там же, где и заснул пять часов назад. В зале, такое впечатление, грабители пытались разбить стекло с тем, чтобы ворваться вовнутрь. Тараканов удивился, но встал, обулся и пошел проведать прилегающие к его территории владения физкультурного зала. Маленькая тень соскользнула из проема окна и шмыгнула в зал. Генрих насторожился; затем в плечо ему вонзилась странная игла, не причинившая ему особенных страданий. Генрих выдернул иглу и бросил на пол. Тень попыталась напасть на него, но Генрих с легкостью отбросил ее в сторону. Придется напомнить любезному читателю, что Вадим Тараканов ростом превышал отметку в метр девяносто сантиметров. Еще пара игл вонзилась в грудь поэту. Генрих не на шутку рассердился и попытался поймать вторгшегося в частные владения любителя охоты. Но тень без затруднений уходила от тяжелых объятий. В конце концов, гость пришел к разумному решению начать дипломатические переговоры. Вадим включил в зале свет, перед ним стояло странное существо с саблей на боку и крыльями за спиной. На плече висела винтовка. Несложно догадаться: гостем поэта стал уже знакомый нам Илья Соболевский. Генрих растерянно потирал заспанное лицо. Илья настороженно ожидал дальнейших действий высоченного обитателя спортивного зала. Наконец он расслабился и дружелюбно спросил:

– Не понимаю, как ты не свалился от дозы снотворного, которую я в тебя воткнул.

– Вообще-то я только и делаю, что глотаю снотворное и сплю, да и веселящие средства, оказывают не лучшее воздействие на эффект от снотворного. Я же пропитан всякой дрянью, – апатично ответил Генрих.

– Занятно, никогда не встречал подобного раньше!

– Зачем ты явился ко мне, Сент-Джон? – поинтересовался после длительной паузы Генрих.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я сам тебя так назвал, и ничего нет удивительного в том, что оно совпало с твоим настоящим, твое имя просвечивает сквозь тебя, его не стереть, не изменившись самому.

– Так я пришел за тобой, Генрих. Мне нужна помощь, вместе мы сумеем добиться многого, мы изменим мир, заживем лучше прежнего.

– Как часто два этих лозунга начинают путь рука об руку и как редко они завершают его вместе. Я не обещаю тебе своей помощи.

– Друг мне нужно немногого, однако я далеко не сумасшедший идеалист, просто мы сумели бы воспользоваться моментом, когда вокруг неразбериха и власть захватит тот, кто первый протянет к ней руки. Мы сумели бы направить мир по верному руслу.

– Ты преувеличиваешь, особенной суматохи вокруг незаметно, все под контролем, да и зачем тебе я?

– Сидя в своей келье, ты станешь для меня генератором новых идей, словно дон Исидро Пароди.

– Ну, не знаю, ты сразу начинаешь мне льстить, твои слова хоть и приятны, но настораживают. Ответить согласием тебе сумею я, как только ты объяснишь, чем будем заниматься.

– Я вернусь дня через три, когда ты придешь в себя, тогда составим план действий, сейчас же пей одно зелье. – Сент-Джон протянул Генриху пузырек. – Оно приведет тебя в чувство. – Мистер Риверс уже собирался выпрыгнуть в окно, как его окликнул поэт.

– Постой, постой. Я расскажу тебя одну вещь. Ты меня крепко испугал, твой приход похож на один из кошмаров, приснившихся мне. Я будто бегу через зимний лес. Вокруг склонились деревья под тяжестью снега на ветвях. Уже вечер и мне страшно. Длинной аллее не видно конца, и сбежать с нее тоже страшно, между стволов деревьев еще гуще тьма, пары мерцающих глаз льнут к стволам деревьев. За мной кто-то гонится, дистанция между нами медленно сокращается и скоро он меня нагонит. Я оглядываюсь или нет, но знаю, за мной гонится лыжник, чьего лица не различить во тьме. С трепетом в сердце я слышу скрип лыжных палок в снегу, слышу щелканье лыж о накатанную трассу. Совокупность всех ощущений, вызывает в памяти образ громадного, подвижного краба, клацающего острыми клешнями. И я думаю, вот нагонит меня ужасный лыжник и изрежет насмерть жесткими ребрами лыж. Он раскачивается из стороны в сторону, летя, будто орел, коньковым ходом без передышки. Однако вскоре ко мне приходит осознание того факта, что, в самом деле, я и этот лыжник – одно и то же, то есть ему незачем за мной гнаться, а мне от него убегать. Мы собираемся воедино и продолжаем путь вместе. Едем по скользкому настоявшемуся снегу, уклоняемся от веток, переступаем лыжами на поворотах. Мы съезжаем с не очень крутых горок, несемся, обгоняя ветер. Веселимся от души, одним словом. Но вот, подъезжаем к горке посложнее, с двумя поворотами, со сложным креном и небольшим трамплином в конце. Я собираюсь съезжать, как вижу сбоку от горки, посередине ее высоты прогуливающуюся семью. Семья беззаботно радуется весеннему дню на природе и лепит забавное изделие из снега. Белоснежная статуя щурит глаза из веточек. Я съезжаю с горки и возвращаюсь назад. Семья гуляет в составе трех человек: мамы, дочки и ее младшего брата. Они тоже катаются с горок и с почтением следят за моим стремительным спуском, сравнимым со сходом лавины в горах. Я пленен очарованием мирного семейного общения. Младший брат, улыбаясь, отвечает на какой-то вопрос, а затем сам съезжает с горки на плоской пластмассовой посудине. Девочка очаровательна и озаряет все вокруг своей неброской красотой. Ее прелесть заставит смириться любую бурю, любое чудовище покорно ляжет у ее ног. Я не в силах покинуть мирное спокойствие ласкового света серых глаз. Безумие, смешанное с вселенской тоской, охватывает меня при виде миловидного лица, легкой улыбки, которой расцветают ее губы. Неодолимо меня влечет к несбыточным картинам счастливой жизни. Я слишком скоро становлюсь жертвой мимолетных страстей, влюбляюсь без памяти. Моментально мое сердце заходиться тревожным боем узнавания будущей судьбы, мне кажется, времена стыкуются между собой, и грядущее перестает быть загадкой. Признак ли это непрочности чувств? Едва ли, но, впрочем, как знать. Единственное, признаком чего является моя подвижность души, так только сердца открытого для многих, искреннего и неподдельного интереса к миру. Ведь поэт должен влюбляться и страдать, иначе, как сможет создать он произведение неповторимое, уникальное. Без помощи внутренних волнений ему не обойтись, хотя иногда получается сместить равновесие в сторону рассудочной, логической части произведения. Но редко из этого выходит что-либо путное. И также быстро я признаю несбыточность моих фантазий, постепенно я смирился с эфемерностью подобных встреч. Я будто начинаю сам за собою наблюдать со стороны и не особенно расстраиваюсь из-за собственной непредприимчивости.

– Ладно, мне пора, – Сент-Джон хлопает Тараканова по плечу.

– Только возвращайся поскорее, – просит его Вадим.

– Обещаю! – Сент-Джон вылетает из окна и пропадает во тьме, подступившей к столице.

 

Джозеф Сэммлер жил один во всем районе и не выказывал по этому поводу особых признаков уныния. Как таракан пытается залезть вверх по гладкому скату ванной, так и Джозеф пытался сперва идти напрямик в разрешении своего жизненного конфликта. Но он нашел способ проще и, поймав момент, соответствующий духу времени, просто расправил крылья и взлетел. В разрешении накопившихся затруднений не нашлось бы чего бы то ни было сверхъестественного, трансцендентного. Просто он превратился в другого человека, использовал внутренний резерв самопознания. Чтобы стать кем-то иным требуется всегда затратить небольшое усилие, правда, затем ты откроешь источник во много раз более значимых сил. Что-то вроде энергии активации. Джозеф не терял времени, развлекался на полную катушку: смотрел фильмы из частных коллекций. Следил за последними спортивными событиями за рубежом. С недоумением взирал на нового белорусского чемпиона по боксу, ждал новых подвигов от Джеймса Тони. Изредка воскрешал в памяти форму метастернальных крыльев или эпиплевр Agabus’ов. Играл в пинг-понг со стенкой, катался на лыжах по тающему в набиравшемся сил свете солнца снегу. В простых удовольствиях он черпал душевное равновесие, невозмутимость, крепость духа, неисправимую уверенность в будущем. Раз он целый день провозился с прилаживанием упряжки на бродячих собак, настолько увлекло его это дело. Они показывали неплохую скорость и при этом без устали катали его целый день. Замечательные создания заключил он, когда-нибудь сей замечательный союз людей и доместикатов перейдет на новую ступень реализации! Он почти не вспоминал о расправе на улице, проходящей мимо аптеки: жизнь залечит наши раны и покарает виноватых, так что беспокоиться не о чем. В то время, когда Джозеф Сэммлер ничем не тяготился и пребывал на вершинах безмятежности, теорию, созданную Сент-Джоном насчет причин невеселого облика Джозефа начал разрабатывать Вадим Тараканов, начинающий поэт, властитель слова, вассал письменной речи и русского языка. За момент их кратковременной встречи с Сент-Джоном тот ему передал историю о друге и его любовницах на уровне мыслей и настроения, и Генрих принялся ее совершенствовать. По его версии причины холодного отношения белокурой красавицы к стойкому Ахаву были не особенности поведения последнего, не недостатки его внешности или изъяны сознания, а напротив предпочтения самой Ольги. Сюжет меняет направление своего развития, теперь перед подозрением сама Оля. И в чем же ее обвиняют? По мнению Тараканова в ее склонностях была привязанность к отношениям в духе Альбертины – избранницы Марселя, из величайшего романа двадцатого века на французском языке. Ее чистота, ее надменная чинность, приторная естественность, неодушевленная красота пустых мечтаний. Ее недоступность и внутренняя надломленность, греховность. Сознание собственной испорченности, загубленной судьбы, она не могла изменить своим страстям, не могла вернуться на истинный путь, так как слишком глубоко познала прелесть греховной герметичной любви. Избранности однополых пристрастий. Согласно гипотезе Тараканова Джозеф и понятия не имел обо всей подоплеке развивающихся вокруг него событий. Не замечал он и рокового сходства между Ольгой с одним студентом из их группы и своими родителями в молодости. Николай знал себе цену, любил покрасоваться на людях, любил поговорить и голос его был громким. Он не ведал сомнений, был хорошо пострижен. Производил впечатление уравновешенного человека. Безупречная репутация шагала впереди него Множество совпадений не находило себе места из-за своей несуразности, но никого это не смущало, ибо большинство и не подозревало о двойной игре, что ведет судьба, о повторах в историях разных людей, о чреде поколений, чья цепь разматывается глубоко в темные недра веков. Отбившаяся от рук красавица не могла найти себе места и скиталась от одного дома к другому. Между тем все чаще и чаще в характере Джозефа проявлялась одна странная черта: порой некоторые явления очень терзали его, но вместе с тем они как будто происходили немного в стороне от него, не с ним, а лишь с выдуманным персонажем книги. Он мог раздумывать над своими горестями, анализировать свои печали. Одно желание никогда не оставляло его, чтобы никто не тревожил его покой, не взмучивал воду омута, в котором он залег на дно. Он выходи из себя, если только речь заходила о его безопасности, о цельном монолите провинциальной жизни, которой он проникся очень глубоко, будучи, однако, в столице своей страны.

Ровно с таким же неспокойным настроением он выходил из дома вечером, разбуженный неясным шумом за окном, который застал его за порцией дневного сна. Он постоял напротив подъезда, решая в какую сторону пойти. В сторону второго микрорайона, вдоль шоссе, мимо тридцать третьего дома. Направо, к телефонному узлу и поликлинике. Уже издалека он заметил изменения в порядке вещей: из-за дома, подожженного небесной волей не столь давно, доносились неразборчивые крики. Отблески пламени вновь бушевали отражением на стенах возвышающихся домов. Дым костров стлался белым ковром по земле. Атмосфера хаоса захватывала власть по мере его приближения к источнику беспокойств. После длительных скитаний по опустевшему Городу путники нашли пристанище в третьем микрорайоне. Смекалистый читатель спросит: где же они были столько времени с описанного момента выхода из станции метро, названной в честь крупнейшего авантюриста смутного времени? Сначала они решили стать в пригороде, но потом их замучили холода и ветры. Во многом их миграции способствовала нехватка продуктов. Они вернулись и осели неподалеку от Джозефа Сэммлера, который до поры до времени просто с ними не сталкивался. Путешественников было существенно больше ста человек. В этот самый день они вздумали отмечать свой варварский праздник, посвященный новоявленному богу. Зарево костров было видно издалека, он густого дыма спирало дыхание. Джозеф остановился неподалеку, как дальновидный полководец, изучающий расстановку сил врага. Над широкими кострами крутились вертела. В разные стороны смотрели ноги, жарящихся на костре дворовых псов. Чернели группы снующих людей. Помимо первоначальной компании сюда понабилось множество беспризорного люда. Иные вылезали погреться из подвалов, другие покидали пустые квартиры и, приседая, на цыпочках, подтягивались к кострам. А там отвыкшие от общения с людьми стояли немного ошарашенные и млели от счастья, пытаясь поддерживать общественные начинания. За компанию смеялись, пили даровое вино, вздрагивали от громких звуков, надеялись на понимание, но они сбились не в ту стаю. И новые люди не очень напоминали прежних, настоящих. Джозеф вздрогнул: как все-таки многие не оценивают такого важного качества, как человечность. Пусть встреченный вами окажется лгуном, прохвостом, последним подлецом, но, коли в нем останется хоть часть человеческого, то вы почувствуете небывалое облегчение, увидев понимание в его глазах. Сходные мысли приходили юноше в голову уже не раз. В довоенные времена ему приходилось возвращаться домой на метро, когда времени было около двенадцати. В вагонах сидело по два три человека. В центральных вагонах набиралось с десяток человек. И в большинстве из них проглядывало что-то неуловимо странное, чудное. Взгляд, отдельные черты, особенности поведения резали глаз неестественностью, полуночной нереальностью. Отстраненные лица мечтателей, пожилое разочарование женщин, безмятежный сон тех, кто не очень торопится домой. Джозеф понимал, что и сам он являет собой не верх благополучной стабильности, а зрелище также не лишенное своеобразия: посреди преисподней, кипящей смолой, в общественном транспорте, погруженный в чтение литературы далеко не развлекательного характера. В этом проступала затаенная ирония игрока с судьбой. Людям чудился в его поведении укор, насмешка, заготовленная инсценировка. Но только в вагон входил кто-нибудь с человеческой осмысленностью глаз, пусть с лицом нежно тронутым тлетворным дыханием порока, тут же Джозеф невольно пытался встретиться с ним взглядом, чтобы дать новому пассажиру понять, что он отнюдь не из когорты сидящих вокруг безумцев. По мере приближения ночи варвары начинали вести себя все более непринужденно. Впрочем, вожди сохраняли относительное спокойствие, сидя на высоких тронах возле отдельного костра. Звуки примитивных инструментов и нутряное, горловое, заунывное пение, пришедшее издалека, из древней глубины веков, словно Нью-Йорк, пропитанный рэгтаймом. Из высоких шатров медленным шагом выходили наложницы, смуглые красавицы, захваченные в южных путешествиях, и шли в сторону костров вождей племени. Джозеф хмуро глядел на торжественное зрелище, опершись на перила лестницы бывшего здания почты. В его груди зарождалась тоска, напоминающая ту, что когда-то терзала несчастного Колена из «Пены дней», которую таинственным образом пережил писатель из «Униженных и оскорбленных». «Вот, подлецы, чего придумали!» – про себя подумал юный Сэммлер. Его не столько волновало зрелище доисторического племени, сколько их присутствие неподалеку от него. С этим Джозеф никак не мог смириться, но одновременно не желал уйти с места, которое приходилось ему домом, под давлением внешних обстоятельств. Тем самым он проявил бы свое малодушие, а такое качество полагается скрывать от посторонних. Он томился в сознании своей слабости, нерешительности. Не хотел, чтобы поступки опережали мысли, но и сомневаться невозможно перед лицом наступающего врага. Рабы подле трона великого владыки взмахивали опахалами, дабы разогнать остатки дневного зноя. Сам владыка прикидывался индейцем и водрузил убор из перьев себе на голову. Его глаза были подведены и казались невероятно выразительными. На щеках играл огнистый румянец лелеемого жизнью баловня судьбы. На каждом колене у него сидело по пленнице, они услаждали его слух нежными речами. Рядом с повелителем стояли его верный карлик с морщинистым лицом, души не чаявший в своем повелителе. Советники правителя оделись под викингов с рогатыми шлемами, другие из себя изображали античных воинов с короткими мечами и шлемами, увенчанными гребнями из конской гривы. Гладиаторы судьбы. Пышная инсценировка заставила возмутиться вкус Джозефа и он, не стерпев, ринулся к толпе варваров, чтобы унять пыл их увлечения исторической бутафорией. Никем не остановленный Джозеф остановился у самого трона. На секунду он смутился собственной нахальности, но затем решил: уж коли начал, то лучше подарить начатому достойное продолжение. И с гневной тирады начал свою речь: « Уж не публичный ли дом «Из рук в руки» начал работу подле окон моего дома, не совершилось ли на днях торжественное открытие самого распутного на всем белом свете борделя «Выбери меня»? Отчего все так затихли, неужели мои предположения верны? О, нет, боже, только не это, какими грехами я прогневил твое благословенное начало?» – Джозеф картинно пал на колени, и пафосно воздел руки к небу, изображая неутолимую скорбь.

– Я опозорен и опозорен навеки тем, что дал приют презренному племени на своей земле. Я проклят на все времена и дети мои забудут свои имена, а те, что сохранят мне верность пойдут нищими по свету. Смерть презренному племени сводней и сутенеров, – Джозеф бросил выразительный взгляд на притихшую толпу полунагих людей. – В моей бурной жизни бывало так не раз, люди подобной профессии изрядно подпортили мне крови. Говоря словами потомка скандинавских скальдов: « Она пропускала любовь между пальцев, глядя с неуловимой своей улыбкой, как та утекает. <…> Да и лицо ее было вовсе неинтересно. Сразу было видно, что она шлюха, хоть она и пыталась это скрыть за обманчиво невинной внешностью. Не надо было долго разглядывать, чтобы понять ее сущность». Я поначалу не обратил на ее замашки внимания, пропустил это мимо. Но затем сполна расплатился за свою невнимательность. Поделом мне, с тех пор я нетерпим к разного рода слабостям и червоточинам души. Гоню я прочь ваше презренное племя с моей земли!

Вождь улыбается обольстительной улыбкой любимца женщин. Восточная тонкость его черт вскружит голову любому, но только не Джозефу. Он терпеливо пережидает эффект чар последнего. Правитель предпринимает еще одну попытку завоевать расположение несговорчивого Сэммлера.

– Любезный воин, ясноокий хозяин здешних мест, я полагаю, мы сможем обо всем договориться полюбовно, не пуская в ход жадное до людской крови оружие и гнусное порождение несдержанных уст – брань не достойную властителей. Я думаю, тебе придется по вкусу наше предложение утешиться с пленной красавицей, разделить с нами счастье праздничного дня, наше довольство жизнью, оценить чудесную красоту жизни и молодости, наше восхищение полноты ощущений!

– Не пройдет со мной подобный фокус! Договориться я готов, но изложи свои условия подробно. Меня же удовлетворит одно: пропадите навсегда отсюда! – Джозеф несказанно раздражен. В порывистых отблесках огня появляются фрагменты нагих тел. Он озирается и чувствует, что остался не у дел. Внутри у него что-то тяжело ворочается, его гнетет обстановка неудобства, стеснения. – Я не готов терпеть у себя дома гостей, которые подтираются моими обоями и бросают окурки на пол. Разумно ли меня винить за то? Никак нельзя, убирайтесь же немедля надменные пришельцы!

Джозеф бросается в сторону я разрывает путы тесных объятий не особенно разборчивой пары, развлекающейся прямо на земле. Те, нехотя, расходятся и смотрят на него озадаченно, но без особого раздражения.

– Праздник окончен, – кричит он, – по домам! – Джозеф носится по лагерю и пытается завершить порочную вечеринку на пустыре.

Викинг встает ему на пути: «Мне кажется, ты зашел далековато», – глухим голосом спокойно выговаривает ему бородач.

– А мне кажется ты, жирный кусок дерьма, оделся не по погоде! – запальчиво кричит в ответ юноша и отпихивает варяга в сторону.

Потом он натыкается на небольшой костер и сидящих вокруг него людей с гитарой. Они вполне себе вменяемы, а здесь просто за компанию, поддерживают авторитет небожителя-вождя. « Он необыкновенный человек, он не такой, как мы. В его взгляде есть нечто гипнотическое, завораживающее спокойствие, пустота нирваны, он просветленный». Что еще в таких случаях говорят продавшиеся интеллигенты? Взгляд его направлен в сторону пары засидевшейся допоздна. С одной стороны – лохматый крепыш с апатичным взглядом душевнобольного, которого хорошенько обработали, чтобы тот не буянил. Мягкие курчавые волосы. Но в нем чудится затаенное упорство, душевный кремень, он не тот за кого себя выдает. Несмотря на то, что он явно не старше Джозефа у него отменная борода и пышные бакенбарды. Словно у него есть скрытый возраст про запас, и из чрева матери он вылез уже не малышом. Спокойствие, рассудительность, но одновременно, какая-то животная склонность к порочности. Исконная склонность к разврату. Джозеф бы ни слова не сказал безобидным влюбленным, если бы не вторая половина проницательного сангвиника. Он поражен чистотой ее взора. Первородной открытостью черт. Когда она случайно бросает на него свой взгляд, он видит себя слабым, незащищенным, на вершине огромной горы. Он открыт всем ветрам, стихии пронзают его насквозь. Он беспомощен перед силой ее обаяния. Чистота ее лица подобна самоцвету. Самолюбие Джозефа задето демонстрацией сокровища, принадлежащего врагу. Он припоминает цитату из шведских хроник: « Противно было видеть эту смесь невинности и похоти, особенно пакостную и превращающую любовь между людьми в этом возрасте в нечто совсем уж безобразное». Влюбленные отвернулись и сделали вид, будто им невдомек, о чем говорит Джозеф. Они хладнокровно отвернулись, намекая тем самым на гарантию безопасности, которая им ни с того ни с сего будет дарована, благодаря их обоюдному положению. «Ну, вот еще, – обратился сам к себе Сэммлер, – знать ничего не знаю!» Своим поведением они бесстыдным образом намекали на несостоятельность личности Джозефа, на его несомненную слабость. Они полагали, для них не существует запретов, правил приличия, негласных устоев. Они выше этого и пребывают в отдельном мире, куда остальным заказан вход. «Так я разрушу этот мир, коли он такой занозой вонзился мне в сердце!»

– Прошу вас, оставьте пределы ближайших окраин, над здешними местами я полноправный хозяин, а потому не желаю становиться свидетелем разнузданных сцен. Покиньте эти места, и я вас не трону, обещаюсь вам со всей прямотой и искренностью, на которые способно мое исстрадавшееся сердце, – обратился к не замечающим его распутникам Мартин Фьерро.

– Напрасно Вы возомнили себя больше, чем обычным человеком, Вы – один из нас. Вы – обычный неудачник, не желающий признавать свои поражения, а от того Вы так и беситесь, начинаете придумывать себе прозвища, считаете себя выше остальных. Не приставайте к нам из зависти и злобы, это наш день, и все тут, учитесь признавать свои ошибки! – сдержанно заметил плюшевый медвежонок.

– Вы правы во многом. И знаете: этот талант уметь говорить обычные вещи, так, чтобы выводить людей из равновесия. Подумайте, сейчас вы говорите обо мне с позиции силы, как победитель проигравшему. Свысока глумитесь надо мной. А ежели я начну вести себя с вами, als завоеватель? Как вы прореагируете на мои поступки, когда я примусь разрушать привычный для вас ход вещей. Будете ли вы столь же рассудительны и холодны? Столь же разумны и справедливы? Вся наша правда держится на честном слове, Вы ходите по лезвию бритвы, я не собираюсь вас предостерегать, вас уговаривать. У вас еще есть время уйти. Не в моих интересах заботиться о том, кто мерзок мне. Но заметьте, я не нападаю на вас из-за угла, я честно показался перед вами и рассказал вам о своих требованиях. Но вы и тут находите, в чем бы меня уличить. Напрасно.

– Нашему счастью все время кто-то мешает, находятся недовольные нами, своей небогатой жизнью. В каждом углу сидит недовольный и тычет в нас пальцем. Но на сей раз мы под защитой прекрасноликого вождя, и вы сойдете с нашего пути. – Паренек и не думает уступать. И эта ситуация грозит обернуться бедой.

– «Гореть тебе в геенне огненной! И пусть пламя вечно лижет твое гнусное лоно, изведавшее мерзкий грех любви!» – неожиданно обращается Джозеф к спутнице строптивого вольнодумца. Затем с переходом, обычно свойственным помешанным, резко меняет интонацию и заговаривает с нежностью, почти мольбою, – обратись время вспять, Мариамна, этот выбор сулит тебе только несчастья. Помнится, в недавно прошумевшей, путаной повести «Безмятежный край», главный герой сетовал на проделки какой-то сводни, кажется, и здесь не обошлось без ее участия!

– Замолчи, мерзавец, иначе мне придется злоупотребить силой, – блудодей вступается за честь оскорбленной. Скоро небеса погребут наш ветхий мир под своими обломками!

– Постой, но разреши узнать мне, какое имя ты носишь?

– Рутобор Сивосский.

– Понятно, – по лицу Джозефа видно, что он не очень поверил шутке вольнодумца, – ну так, Рутобор, последний раз ты наслаждался обществом прелестной красавицы, запомни хорошенько ее глаза, полные страха и отчаяния, глаза, полные любви и страстной чистоты ранней весны. И попрощайся с этим сокровищем, тебе без него придется, верно, очень туго на том свете.

Тяжелым ударом наотмашь сшибает Джозеф мальчишку на сырую землю со складного стула. «Пришла моя пора, мучить людей, за грехи совершенные ими когда-то», – меланхолично произносит Джозеф. За бакенбарды поднимает он с земли обаятельного пасынка любви, с тем, чтобы вновь могучим ударом обрушить на землю презренного сластолюбца, наводняющего землю пороком. Все, повержен, безвинный агнец, свершилось злодейское убийство. Померкнет свет дня, сочувствуя невосполнимой утрате, подернется ясное небо черными тучами. Завоют, зарычат в лесах дикие звери, застонет земля русская, от тяжелой утраты не зная куда деваться. «Пойми, красавчик, в этом поступке нет ни капли, так называемой, высшей справедливости! Я сделал это просто, чтобы проучить ваше племя самоуверенных лжецов, которым не нужен никто, кроме них самих, которые полнятся от сознания собственной значительности, которые сделают все, чтобы блеснуть в глазах прочих людей, возвыситься посредством этого! Твоя игра окончена».

Джозеф обернулся в поисках красавицы, в надежде хоть как-нибудь обелить свой милитаризированный образ. Но она пропала, бесследно исчезла. «Ну, вот, доигрался, обратился сам к себе Сэммлер!» И горюя от очередной понесенной утраты, он пустился крушить ряды противника, подобно Джорджу Форману, от чьих ударов содрогались сильнейшие люди планеты. Смертоносная мельница, косящая смерти косой поражала пирующих одного за другим. Они роняли бокалы, полные вина, разбивая их о землю, падали и сами лицами на пыльную землю. Джозеф пытался настигнуть вождя с невозмутимым лицом и торжественным нахальством всезнайки, он неистовствовал, поскольку вождь провалился, как сквозь землю. И нигде не было видно ни повелителя, ни его слуг: они сбежали. Сэммлер метался, словно разъяренный лев, по лагерю вакханок и фавнов, досадуя на свою собственную поспешность в исполнении дел не самых важных. Быть может, он зря расправился с тем бородачом так скоро, но уж больно он был самоуверен и, казалось, бросал вызов своим поведением. Очередной враг был повержен: откуда же они набрали стольких уродов, столько скотских лиц, каких-то рябых, кривоватых. И не столько уродливых изначально, по своей природе, сколько пропитанных испарениями гнилых душ. Свиные рыла, да и только. Это отребье нашло себе правителя попристойнее и, как можно, более отличного от них самих. Постепенно чернь перестала разбегаться, а, наоборот, понеслась к нему бесконечная в своей безликости. Они напирали со всех сторон, как саранча, набрасывающаяся на урожай. Каждый удар Джозефа настигал предназначенную ему жертву. Не осталось места, свободного от искалеченных телес и истекающих кровью, озверевших пьяниц. Он набивал им морды, их звериные рыла, потерявшие малейшие намеки на бывшее некогда человекоподобие. За ними стояло большее, нежели только их безумная ярость. Вскоре озверевшая чернь повалила самозванного хозяина здешних мест и, топча кровавого безумца, называемого Мартином Фьерро, укутали его крепкой, рыбацкой сетью. Затем его повели в сторону горевших костров, у них сидел неуязвимый царь буйного племени, с играющей на устах невозмутимой улыбкой победителя. С недоумением он взирал на плененного Джозефа.

– Это с ним вы не могли вы справиться так долго, он ли терзал наши ряды и отправил в лучший мир сильнейших наших воинов? Я не могу поверить ни вам, ни своим глазам. Кто-то из вышеперечисленных лжет, – заключил повелитель с самодовольной улыбкой. Он не торопился вершить суд. Как всякий мудрый правитель, он желал, чтобы время работало на него, возвеличивая царя в глазах подданных посредством пауз, эффектных пауз, мгновений, кажется, длящихся вечно. – Это же ребенок, пару лет назад, глядевший в рот учителям в родной школе. Это ничтожество, я сломаю его одним взглядом, – заявил он, основательно расхрабрившись и расхаживая по помосту в ниспадающих одеждах.

– Далековато, ты спрятался, – пренебрежительно заметил Джозеф.

Царь не потрудился ответить. Он вытащил из складок плаща жертвенный кинжал и направился к связанному пленнику. Продолговатое лезвие странной формы блеснуло в отсветах пламени. Джозеф попробовал совершить еще попытку выбраться из связующих пут, охватывавших всего его целиком, сдавливавших его тело, режущих его члены. Внезапно пламя костра задрожало, словно от порыва ветра, спускающегося с гор. Золотистый диск луны зловеще пересекла бесшумная тень. Крики людей раздавались с противоположной стороны лагеря.

«Готовьте простыни для тел врагов моих!» – громогласный клик, казалось, взмутил небо вихрем и заставил звезды кружиться на безоблачном небе. Сгусток тьмы несся по направлению к вождю и пленнику с огромной скоростью. Орлом с гигантскими когтями спускалось чудовище с неба. Те, над кем оно пролетало, оставались без рук, падали рассеченные надвое или бежали в панике прочь. Таинственный спаситель с полупрозрачными черными крыльями отсек вождю руку с занесенным кинжалом и разрезал сеть. Джозеф оказался на свободе, и вместе с крылатым освободителем они погнали ненавистное племя прочь. Те освещали себе дорогу факелами, пытались отбиваться мечами, вилами, деревянными палками, но все было напрасно. Незнакомец атаковал с неба, затем совершал разворот в воздухе и с еще большей скоростью вгрызался в ряды врага. Кровожадность Джозефа куда-то пропала после пленения и нежданного освобождения. Он просто хотел остаться в одиночестве, чтобы никто не тревожил его, не пытался припугивать его или наставлять. И теперь он был рад победе, был рад бегству врага, а потом не испытывал особого желания добивать бегущих с поля брани. Летучий спаситель напротив еще достаточно долго парил над толпой вражеских сил, терзая их разрозненные ряды.

 

 

 

 


Оглавление

9. Часть 9
10. Часть 10
11. Часть 11
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!