Бабье лето

На чтение потребуется полтора часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

– Маргарита Борисовна! – позвонил он соседке. – Я к вам гостью привел. Ей переночевать негде. Она в Москве сына ищет, студента. Время позднее, может, пустите на ночлег? У меня, сами знаете, неудобно...

– Паша, – Маргарита Борисовна посмотрела на стоящую за его спиной женщину, – Павел Петрович, у меня племянник с семьёй из деревни гостит. Я бы рада, – соседка с извиняющей улыбкой снова посмотрела на смутившуюся до невозможности неожиданную гостью, потом на Павла Петровича, – я бы рада... – Маргарита Борисовна развела руками.

– Знаете что? – сказал тот, решительно обернувшись к Ниночке. – Плюньте на условности! У меня две свободных комнаты, можете у меня переночевать. Мы же взрослые люди! Жена у меня в больнице... – Павел Петрович смахнул невидимую соринку с глаза, – пойдёмте ко мне.

– Паша, Леночка как? – спросила соседка.

– А-а!.. – неопределённо проронил Павел Петрович и повернулся открывать свою дверь.

Ключ никак не попадал в замок. Было видно, как у Павла Петровича дрожат руки. Наконец щёлкнула задвижка и дверь открылась.

 

В мягком электрическом свете ступившая за порог Ниночка растерялась до такой степени, что хотела было снова прошмыгнуть в полуоткрытую дверь назад, но Павел Петрович резким движением закрыл за ней дверь и предложил раздеться:

– Ну что ты, как, ей-богу, девочка! Раздевайся! Вот шкаф, можно повесить куртку туда, или лучше я сам! – Павел Петрович взял из рук вконец оробевшей женщины шарф и куртку из дешёвой синтетики и повесил на свободное место. – Вот мы и дома! Пойдём на кухню ужинать, я что-нибудь сейчас сварганю!

Его по-домашнему спокойный голос придал Ниночке смелость: она сняла в прихожей сапоги и пошла за хозяином на кухню, сверкающую никелем электрических приспособлений для приготовления пищи и такую большую и просторную, что вся её полуподвальная квартира, в которой она проживала раньше, а кажется, и не жила вовсе, только прозябала, уместилась бы на одном её пятачке.

Ниночка всегда терялась в окружении изящных и дорогих предметов, которые были недоступны её воображению и кошельку. Она никогда не заходила в дорогие магазины и зазывные, кричащие бутики. Ей всегда казалось, что она одним своим видом вносит дисгармонию в красивый порядок вещей, в их изящную структуру – непозволительно трогать руками предметы, которые она не может из-за скудности быта приобрести.

Ниночка тихой мышкой присела на краешек дивана, боясь прикоснуться к чему-либо, даже дыхание притаила и вся превратилась в ничего не значащую точку, запятую, нет – кляксу на чистом листе бумаги: так ей самой казалось.

Павел Петрович возился возле плиты, на которой что-то сытно скворчало, возбуждая у проголодавшейся Ниночки неимоверный аппетит.

Со спины хозяин дома казался ей таким уютным, что гостья забыла свою непричастность ко всему, что её здесь окружало. Захотелось приподняться с дивана, на цыпочках подойти к хозяину дома и потихоньку, ласковой кошечкой потереться щекой о его свитер.

Не было бы для неё выше счастья...

 

Отгоняя от себя нескромные мысли, Ниночка ещё глубже вжалась в диван, стараясь ничем не обнаружить своё присутствие.

Павел Петрович вроде совсем забыл о ней и молча продолжал колдовать у плиты, было видно, что это занятие для него более привычное, чем занимать разговором малознакомую женщину, которой он из-за жалости предоставил ночлег.

Теперь все его мысли были сосредоточены там, в больничной палате, где лежала, мучаясь неподвижностью, его жена.

Отчаянье притупилось. Осталась одна сплошная боль, что все его усилия и деньги, которые он рассовывал в разные руки, жадные и не очень, не помогают подняться его жене.

В клинике она лежит уже больше года, но подвижек никаких не видно. Кости срастаются плохо, может, из низкой профессиональности лечащих врачей, а, может, из-за не совсем молодого возраста пациентки.

И то и другое имело место. Деньги были здесь совсем ни при чём. Сколько бы Павел Петрович не давал в лапы многочисленным эскулапам, результат один – здоровье жены не прибавлялось.

 

Пришлось подыскивать для неё сиделку, что в Москве сделать не совсем просто.

Нашлась одна такая из подмосковного села с говорящим названием Колыбелька, женщина преклонных лет, услужливая и добрая сердцем, каких в современной России и днём с огнём отыскать не так-то просто. А вот, поди ж ты, нашлась та самая, которая и добрым словом утешит, и утку с нечистотами уберёт, и влажной салфеткой все места протрёт, чтобы пролежней не было, чтобы всё чисто было.

Сам небесный ангел её прислал. Павел Петрович не знал, уж и чем её отблагодарить. Деньгами и подарками старался. Но та подарки хоть и брала, но от денег отказывалась. Я, говорит, свой женский грех перед Богом отрабатываю, грешна я. А в чём грешна, так и не сказала. Мало ли у кого каких грехов! Все мы под богом ходим, а грешим, словно дьявол нам – отец родной...

Евдокия Сергеевна, так звали ту женщину, вот уже третий день как в больнице не появляется, заболела, может… Надо к ней домой заехать, узнать, в чём дело...

 

Павел Петрович по рассеянности забыл выключить плиту, на которой скворчало и пузырилось что-то съестное, и теперь в воздухе запахло горелым, а он стоял и всё что-то в глубокой задумчивости разглядывал перед собой на стене.

Ниночка потихоньку подошла и отключила горелку.

– Ах, какой я дурак! Забыл плиту выключить! – Павел Петрович с извиняющей улыбкой посмотрел на Ниночку, снял сковородку, и всё содержимое оказалось в мусорном ведре. – Я сейчас бутерброды сделаю! – Открыв холодильник, он достал пакет с маслом, сыр, варёную колбасу и большой розовый кусок лососины. – Чай будем пить!

Вскоре закипел чайник, хозяин снял с полки яркую жестяную коробку, в которой лежали бумажные пакетики чая, и широким жестом пригласил Ниночку к столу.

Чай пили молча.

Павел Петрович брал пшеничный ломоть хлеба, мазал его маслом, сверху клал из нарезки лососину и без слов пододвигал гостье.

Ниночка только теперь вспомнила, что с утра ничего не ела, и бутерброды с горячим чаем были как нельзя кстати.

 

Привыкшая с детдомовских времён скудно питаться, она теперь никак не могла удержать себя, чтобы не соблазниться на такую вкуснятину. Было стыдно показать себя в гостях несдержанной, но ведь отказываться – тоже невежливо, да и голод давал о себе знать. А Павел Петрович всё подкладывал и подкладывал бутерброды, совсем позабыв о себе.

Его большая красивая кружка с изображением Нефертити давно остыла и только кобра на головном уборе египетской царицы, раздув золотой капюшон, казалось, горела внутренним жаром.

– А вы почему не пьёте? – не зная, как начать разговор, спросила Ниночка.

– А! – махнул рукой Павел Петрович, но всё же взял кружку, подержал её в руках и выплеснул в мойку. Потом опустил в кружку новый пакетик чая, залил кипятком из чайника на плите, сделал себе бутерброд с колбасой и, обжигаясь, шумно втягивая воздух, стал торопливо запивать бутерброд чаем. Было видно, что какая-то глубинная мысль неотступно преследовала его.

 

Ниночка, чтобы себя чем-то занять, подошла к мойке, в которой скопилась куча грязных тарелок, чайных чашек и другой посуды: обычный холостяцкий бардак.

Она заткнула пробкой сливное отверстие, отлила из стоящего рядом пузырька моющее средство, открыла кран горячей воды и заполнила мойку. Белая густая пена шапкой поднялась над посудой, скрывая от глаз, неряшливость своего хозяина.

– Можно, я посуду помою? – обернулась к Павлу Петровичу гостья.

– Зачем? Я сам!

– Мне это привычнее! – Ниночка вытащила пробку, спустила пену, слегка открыла кран, отрегулировала температуру воды и лежащей рядом губкой стала ополаскивать каждую тарелку и протирать кухонным полотенцем так, что под её руками каждая тарелка весело скрипела.

Через несколько минут на столе возвышалась стопка чистой посуды.

Павел Петрович топтался рядом, не зная, чем себя занять.

– Может, телевизор включить?

– Ой, давайте посмотрим! – оживилась Ниночка. Она ещё так никогда не стеснялась перед чужим человеком, да ещё мужчиной, давшим ей на сегодняшнюю ночь крышу над головой. – Теперь сериал про богатых идёт. Ну, этот, как его...

– Какой сериал? «Богатые тоже плачут»?

– Да, да! – почему-то обрадовалась гостья. – Только, зачем богатым плакать? У них вся жизнь в шоколаде. Им бы петь и смеяться.

– От смеха тоже умереть можно. Пойдёмте в гостиную. – Павел Петрович жестом пригласил гостью, открывая дверь в комнату.

 

Больше всего Ниночку поразили диваны. Кажется, они были везде. Обитые жёлтой мягкой кожей, они магически притягивали к себе не только взгляд. Трудно было удержаться от того, чтобы, по-детски поджав под себя ноги, не примоститься на одном из них, представляя себя маленькой девочкой, которою все любят.

Забывшись, она так и сделала, сразу же утонув в необычайной мягкости и неге, ладонь её инстинктивно, минуя сознание, ласково разглаживала шелковистую кожу, пробуждая чувственность.

На экране шла чужая жизнь, настолько далёкая и чужая, что казалась, всё происходящее транслировали инопланетяне с чужой галактики. Разве может быть такое? Деньги, деньги, деньги. Весь смысл жизни в них. Ради них живут, смеются, умирают и плачут картинки, похожие на людей.

Вспомнив про деньги, она провела ладонью там, где у нее в ситцевом бюстгальтере, завернутые в узелок, были спрятаны несколько рублей, отложенных на самый, самый крайний случай, и успокоено вздохнула. Хорошо-то как! А вот если бы много денег было? Куда б она с ними? Так и кружилась бы в водовороте, как вон те, на экране в волчьей стае. Нет, конечно, жалко тех пропавших денег, но от них, проклятых, одно зло. И она снова стала смотреть меняющееся картинки, трудно улавливая экранную суть.

 

От сидящего напротив в кресле мужчины исходила такая таинственная всепроникающая сила, что её захлестнул невыносимый душный поток. На мгновение даже прервалось дыхание и она, забыв обо всём, расстегнула верхнюю пуговицу на кофточке, но потом, спохватившись, тут же застегнула, мысленно обозвав себя бессовестной и наглой бабой: пришла ночевать к чужому мужчине и думаешь о немыслимом, как девочка какая. Сын неизвестно где, а она – всё о том же!

– Павел Петрович, простите, – прервала она затянувшееся молчанье, – а что у вас с женой? Тяжёлый случай?

Но хозяин снова безнадёжно махнул рукой:

– Тяжелее некуда! – и встал с кресла. – Вот плед и подушка. Отдыхайте! – и ушёл к себе.

За приоткрытой дверью еще долго слышались его вздохи и тяжелый всхлипывающий кашель.

Продолжая с тревогой вслушиваться в чужую беспокойную ночь, Ниночка незаметно так и уснула полностью одетая, даже шпильки из причёски не вынула.

 

Назавтра она проснулась при первых звуках пробуждающегося города.

Чтобы не разбудить хозяина, Ниночка долго без движения всматривалась в тусклое окно, за которым начинался рассвет.

Дом ещё спал, но город уже проснулся. За всполохами огня в комнату прорывался бесконечный машинный гул, грохот, лязг железа о железо, словно там была не улица, а открытый заводской цех по производству неизвестно чего, но чего-то нужного и необходимого. Потому что за всеми этими звуками и неровным светом электрических ламп чувствовались согласованность и чёткий ритм громадного предприятия под названием Москва.

Только теперь, в это раннее утро, проснувшись в чужой квартире, Ниночка с горестной усмешкой остро ощутила свою ненужность этому налаженному ритмичному миру, который без роздыху крутит колесо жизни, вращая равнодушные жернова, перетирающее в муку само время. И не остановить, не заглушить ни воплем, ни стенаниями этот каток, закатывающий в асфальт всякого не сумевшего увернуться от его прямолинейного и равномерного движения.

Ранее у себя в городке, проживая в поруганном девичестве и в скудности материального существования, Ниночка никогда не чувствовала своей ненужности: рядом был сын, которому в младенчестве требовалась материнская ласка, позже – забота и догляд близкого человека. Жизнь была настолько сурова, что о сущности её задумываться было некогда. Как говорится, успевай, баба, поворачиваться! И Ниночка вертелась.

 

Путаный строй её мыслей оборвал звук плещущей воды в ванной комнате.

Оказывается, хозяин проснулся гораздо раньше своей гостьи, и теперь вот приводит себя в порядок.

«Ой! – спохватилась Ниночка. – Как же я так? Павел Петрович вот... Что же теперь?..»

Она быстро выпросталась из-под мягкого пушистого пледа, вскочила с дивана и в растерянности, вынимая и вонзая шпильки в волосы, пыталась наскоро поправить причёску. Затёкшие руки плохо слушались, шпильки в волосах никак не хотели держаться, выскальзывали, и она снова пыталась найти им место.

– Доброе утро! – Павел Петрович включил в комнате свет и тем самым окончательно привёл Ниночку в полное замешательство.

– Да, да! Доброе! Простите! – поспешила она с извинениями, как будто в чём-то уже провинилась. – Я сейчас, сейчас!

– Ванная свободна. Не стесняйтесь. А я пойду завтрак делать. Война войной, а кушать надо! – Павел Петрович, смущённо кашлянув в кулак, удалился на кухню.

 

Нет ничего стеснительнее и неудобнее, чем просыпаться в чужой квартире.

Каждое движение требует осторожности: тихой мышкой проскользнула в туалет, потом в ванную комнату, там наскоро умылась, чтобы не шуметь, под тонкой струйкой воды, быстро поправила причёску и, совсем потерянная, потянулась за курткой с намерением быстрее выскользнуть из квартиры. Но тут в прихожей раздался телефонный звонок, и хозяин дома, вынырнув из кухни, быстро поднял трубку, жестом останавливая гостью у двери.

Не зная, что делать дальше, Ниночка так и замерла на месте, виновато прижимая к груди свои нехитрые пожитки.

По всему было видно, что телефонный разговор сильно огорчил хозяина дома. Тот медленно положил трубку, тяжело вздохнул и невидящим взглядом остановился на стоящей в дверях гостье.

Потом резко тряхнул головой, освобождаясь от тяжелых мыслей:

– Ну вот и вы тоже...

Что «тоже», Ниночка так и не поняла, но подчиняясь женскому инстинкту, покорно и молча пошла за ним на кухню.

 

Павел Петрович движением руки показал Ниночке на стул возле себя. Та присела на краешек, вопросительно поглядывая на шагающего от стола к окну хозяина.

– Что-то случилось? – участливо спросила она после некоторого молчания.

– Что? – переспросил тот, словно не расслышал вопроса.

– Что-то случилось? – повторила Ниночка.

– Да, – присел рядом Павел Петрович, бесцельно передвинув туда-сюда пустую чайную чашку. – Сиделка не может больше ухаживать за женой. Говорит, сама заболела крепко. Ноги отнялись. Что делать теперь, не знаю. В Москве сиделку найти невозможно... Да... – сцепил он на столе крепкие мужские руки. – Постой! – он, поймав какую-то мысль, попридержал почти совсем незнакомую, неожиданно как попавшую к нему женщину за плечи. – Нина, как вас...

– Александровна! – уловив его мысль, отозвалась та.

– Нина Александровна, я вам хорошо заплачу. Не могли бы вы несколько дней подежурить у моей жены в палате. А я вас подменять буду. Соглашайтесь!

– Нн-е знаю. Мне бы только сына найти... Подежурить можно. Андрюша вот...

– Найдём мы твоего Андрея! Найдём! – обрадовался Павел Петрович, снова переходя с гостьей на «ты». Найдём обязательно! Не бойся! – он засуетился, услужливо расставил перед Ниночкой чайные приборы, сам сделал несколько бутербродов и пододвинул их к гостье, которая сидела, вопросительно поглядывая на хозяина. – Нина Александровна, соглашайся! Вот тебе деньги в залог! Сыну костюм купишь! Сама говорила, что сына одеть надо!

 

Ниночка и не помнила, когда она так говорила с Павлом Петровичем о сыне, но кивком головы согласилась, что Андрейку надо бы и приодеть, ведь женихается, поди! Двадцатый годок пошёл. Невеста, поди, есть. Нехорошо в подростковых курточках до сих пор на свиданья бегать...

– Ну, вот и молодец! Вот и ладно! – обрадовался Павел Петрович. – Поедем, я тебя с женой познакомлю, а потом твоего Андрюшу найдём. Пей чай и поедем!

– Но у меня здесь и знакомых-то нет. И остановиться негде. Как же я – так вот, одна здесь? Мне и переодеться не во что!

– Нашла, о чём тужить! Одежду купим, а жить у меня остановишься. Я всё равно на работе пропадаю! – обрадовался такому делу Павел Петрович. – Едем!

– Но у меня обратный билет на поезд... Как же я...

– Быстро на вокзал! Сдадим билет и – всё! Давай!

Он приподнял под локоть из-за стола Ниночку и потянул её на выход.

– Мы – враз! Мы враз! – бормотал он на ходу, одевая Ниночку в прихожей и одеваясь сам.

«Действительно, – думала та, – сама судьба идёт ей навстречу. Андрюшеньку каждый день будет встречать, денежек ему на одежду заработает. Всё равно, где в людях жить: что у Анны Петровны, что здесь. Здесь сыночек рядом будет... Останусь! – решила Ниночка».

Шанс, как туз козырной, два раза на одно место не выпадает.