Такая вот се ля ви… (два рассказа)

На чтение потребуется 23 минуты | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

По старой деревенской привычке его звали Выба, и он охотно откликался, хотя его собственное имя было – Карп. Карпуха, если по-простому. Тоже ведь ничего!

Но вот кличка Выба к нему пристала, как банный лист в парилке: Выба да Выба. А всё потому, что один из его внуков случился картавым и слово «рыба» произносил как «выба». Вот и деда с рыбьим именем Карп стали кликать по внуку не как иначе, а как «Выба».

Кто его первый раз так назвал, неизвестно, но с кличкой «Выба» дед Карпуха сжился, как сживаются с бородавкой на самом неудобном месте.

В моём ребячестве слова «дед», «дедушка», «дедуля» произносились редко. Ни у меня, ни у моих друзей дедушек не было; война четырнадцатого года, революция, гражданская война, антоновское восстание, коллективизация повыбивали мужиков того времени, как зубы в кулачном бою, – не сосчитать! Вот и росли мы в большей части безотцовщина и бездедовщина, если так можно выразиться.

Отечественная война перепахала каждую семью, вывернув наружу вместе с корнями и побеги: мы росли сами по себе, как трава в поле. Матерям было невмочь, на их плечи легла «страна огромная», и надо было сохранить её во что бы то ни стало.

Только Витька, картавый внук деда Карпа, того самого Выбы, был счастливым исключением.

 

Витька дружил со мной и я, часто бывая у него дома, всегда с завистью смотрел, как дед налаживает своему внуку удочки на рыбалку, как просит его завернуть цигарку, пока руки деда заняты плетением из гибкой лозы хитроумных приспособлений (нерета) для ловли разного речного народа. Иногда в нерето могла по ошибке попасть щука, или в поисках удобного жилища заползти толстобрюхий налим, или даже протиснуться усатый и толстый дядя сом.

Рыбная ловушка напоминала большую чернильницу-невыливайку, сплетённую из лозинок, с узким входным отверстием и достаточно бокастую, чтобы туда могли поместиться с десяток рыб размером с ладошку. Большая рыба попадалось редко, но, если посчастливится, то можно поймать и её.

Дед Выба никогда не выпускал изо рта цигарки, но курил «не в себя», как он говорил, а просто коптил небо. Зато табак у него был звериной крепости, в чём мы с Витькой могли не раз убедиться, спокойно покуривая его цигарку, пока тот возился с непокорной лозинкой, пытаясь втиснуть её в нужное место.

Нерета у деда Карпа получались ловчие, в смысле – уловистые, волшебные: при каждом просмотре этого приспособления можно было поднять обязательно несколько пескарей или другой какой рыбы, а если повезёт, то в придачу – пару-тройку беспокойных и корявых, как колючая проволока, раков. Налимы попадались редко, но больше поздней осенью, когда вода в реке кипит холодной рябью, или когда в верховьях нашей речки Большой Ломовис на мельничной запруде открывался шлюз для спуска воды.

Налим – рыба нервная, чуть что, сразу старается забиться под корягу. А тут – вот он, рукодельный вентерь: «Входи сюда, голубчик!». Вход один, а выход – попробуй, отыщи.

Витька тут как тут: руку просунет в горловину, и за жабры его, такого опрометчивого. На сковородке эта рыба ух как хороша! Дед Выба довольно хмыкает в усы, Витька счастлив и мне хорошо – тоже рыбку попробовал!

 

Дед Выба любил выпить. Не то чтобы он был пьяница, а по причине всяческих удач не прочь был осчастливить себя «мальчиком». Так он называл маленькую, укладистую четвертинку, половинку бутылки, если посчитать по вместимости посуды.

Принесёт Витька улов, разложит его по сортам: вот это на уху – пескарики, плотвички, ерши, окуньки размером с палец, а это вот на жарево – карасики, сомята, карпики, налимы, ну, конечно и сазанчик, который вбухается в нерето.

Дед довольно поглаживает бороду, поглядывая на удачный улов. Крякнет, бывало, полезет в старый овчинный полушубок, где у него был несгораемый запасец пенсии, и скажет внуку: «Сгоняй-ка в сельпо, принеси «мальчика», а мы тут с твоим дружком – это со мной, значит, – обед сгондобим. Давай, одна нога здесь, а другая там!»

Витька, предвкушая восторг деда, уже на улице, уже к магазину рысью, а мне достаётся самая трудная работа – рыбу чистить, мыть, потрошить, выгребая из брюшек всякую скользкую мокреть – кишочки, плавательные пузыри, розовые щёточки жабр.

– Ты давай, промывай чище, чтобы вся горечь вышла! – посматривает из-под густых бровей дед.

Я уже наловчился разделывать рыбу как положено: вот это на уху, на жарево, а это – на мурлыкину долю.

Кот, дедов баловень, так и трётся в ногах, подхалимничает, чтобы и о нём не забыли. Дед ухватит какую рыбку за хвост – и коту, а тот, довольно урча, уже под столом, уже весь в азарте, только оттуда глаза жаром плавятся.

Вся семья в весёлом возбуждении. А семьи у деда – кот Обормот, Витька, сам дед Выба, да вот я, невольно затесавшийся в «родню».

 

Так получилось, что дед Выба жил один, без бабки, которая в один из дней оставила ему незаживающую горечь утраты и в придачу внука Витюшу, которого она обожала больше всех на свете.

Витька рос без родительского глаза.

Его мать, которая жила в Москве и была замужем второй раз, никак не смогла привить отцовские чувства своему новому избраннику – большому начальнику с маленькой совестью, как говорила бабушка Витюши.

Как жил, так и остался жить внук с дедом, напрочь отказавшись ехать в Москву к отчиму и родной матери. «Живи с ним сама!» – по-взрослому сказал Витька и убежал из дома ко мне на чердак, где я сам в то время обитал, зачитываясь Жюль Верном, Конан Дойлем, «Двумя капитанами» Каверина.

Там, под подушкой, лежала украденная из школьной библиотеки маленькая книжица в жёлтой мягкой обложке со стихами, поразившими меня до умопомрачения, неизвестного ранее нам, школьникам, поэта Сергея Есенина.

Всё моё богатство я передал на временное пользование Витьки, пока он обитал у меня.

Мать Витьки поплакала-поплакала и согласилась оставить его с дедом, пока «неблагодарный» сын окончит школу, а там видно будет...

 

В своё время дед Выба, а тогда – председатель комитета бедноты в нашем селе Карп Иванович Бурашников, – спас от разорения и раскулачивания не одну семью, о чём я знал от своих родителей, и теперь смотрел на деда Выбу с пионерской осторожностью и опаской: как-никак классовый враг, отступник от революционного наказа: «Грабь награбленное!», пособник кулака и мироеда.

Это уж потом, много лет позже, вспоминая своё детство, я с уважением относился к его памяти и всегда, посещая на погосте своих родителей в светлый Пасхальный день, не забывал покатать красное яичко и на его тихой, заросшей зелёной дерниной могилке.

А пока все живы, все в сборе. Мои родители ещё молоды, дед Выба – вот он, крошит крепкими пальцами сургучную опечатку на «малышке», а мой дружок Витька потихоньку от деда показывает мне сдачу – значит, будет на что пойти сегодня вечером в клуб на знаменитый индийский фильм «Бродяга», который мы будем смотреть с Витьком уже в третий раз. Очень уж кино привезли очковое!..

Вот написал это, и тихая горечь торкнулась детскими кулачками мне в сердце. В жизни случаются непоправимые вещи…

 

– Выба! Выба! – кричит картавый Витька, ныряя и выныривая в мутном потоке, пытаясь вытащить нерето на берег, но это ему не удаётся. Бурливый поток всякий раз оттаскивает его от берега.

Дело в том, что нерето, сплетённое из ивовых прутьев, когда его ставят для ловли рыб, никак не хочет ложиться на дно, и каждый раз всплывает. Поэтому, чтобы уменьшить плавучесть ловушки, нерето нагружают разным грузом: битым кирпичом, галькой или ещё чем. Поэтому теперь вот ловушка тянет Витьку на дно.

Рука, просунутая в горловину самодельного вентеря, попала в щучью пасть, и Витька никак не может вытащить руку: то ли жалко отпустить рыбу, то ли мешает боль. Поток относит его все дальше от берега, стараясь захлестнуть, завертеть и опустить на дно.

Шли долгие проливные дожди. Плотину в верховьях реки прорвало, и теперь вода, вырвавшись на свободу, высокой распашистой волной накрыла его, и Витька, захлёбываясь, ныряет и выныривает, как поплавок перед подсечкой.

Одной рукой выгребая воду, он никак не может осилить набегающую волну.

Ещё минута, и не видеть бы моему другу завтрашний день, если бы не дед Выба.

Услышав набегающий шум воды, он тут же оказался на берегу, и, не раздумывая, бросился навстречу внуку. Выбросив Витьку на берег вместе с плетёной ловушкой, он оскользнулся на илистой промоине и снова оказался под волной. Большое ветвистое дерево, вывернутое вместе с корнями, охнув, по-медвежьи облапило его и, ворочаясь, подмяло под себя.

Больше деда мы не видели. Его нашли далеко от села, когда река успокоилась, виновато зализывая вспоротые берега.

 

Из Москвы приехала Витькина мать и забрала его, горько плачущего, с собой в столицу. Мне достались все рыбацкие снасти.

С тех пор я Витьку больше не видел.

По слуху, он после школы попал в военное училище, дослужился до майора.

Может быть, нынче мы бы и встретились с ним, если бы он не остался в горах Гиндукуша.

Моджахеды не промахнулись. Уже смертельно раненого сбросили со скалы в ущелье, где шакалы и горные орлы разнесли его русское тело по своим тропам, ведомым только им и моджахедам.

Теперь он так и остался только в моей памяти и в памяти своих солдат, которых он оберегал, как детей. Обзавестись своей собственной семьёй ему не довелось. Мать, не выдержав горя, ушла следом за ним, ну а отчим, наверное, уже забыл непокорного пасынка.

Как-то приехав домой, я обнаружил на чердаке вместе с книгами и нехитрую рыбацкую ловушку, веретень, или попросту нерето, ещё до сих пор пахнущее тиной и моим детством.