Милая, я готов...

 

 

 

---ое ---я, вторник.

 

 

Прости, милая. Прости, хорошая. Прости что вчера, сославшись на занятость, я отказался с тобой пообедать. Я же не знал, что у тебя такая беда. Лишь вечером мне об этом сказала жена.

 

 

Слезы, слезы, слезы… Да-да, милая, все хорошо: сейчас это твое естественное состояние… Только ты не молчи, говори. Говори, не задумываясь о том, что ты говоришь. Все, что тебе хочется сказать, само вырвется наружу.
      Потом, постепенно, ты опустеешь. Но это лучше, чем вот так. Я постараюсь хоть частично заполнить эту пустоту. Милая, я готов сделать доля тебя все, что хочешь. А пока, отдай мне свою боль. Не бойся, я сильный.

 

 

---ое ---я, среда.

 

 

Ты живешь прошлым … Нет-нет, наверное так и надо, милая. А чем тебе еще жить сейчас?! Да-да, он хороший, ты никого не слушай. Мало ли что вокруг говорят. Они не чувствуют его так, как чувствуешь ты. Просто так получилось. Я прошу тебя об одном: прекрати думать, что бросают только плохих женщин. Зачем ты себя уничижаешь? Та, другая не многим лучше тебя. Я бы даже сказал наоборот. Хочешь, я расскажу тебе о том, какая ты хорошая?

 

 

Четверг.

 

 

Слезы, слезы… Давай-ка я тебя хоть салатом покормлю, нельзя же совсем ничего не есть. Хочешь бананчика?.. Ты спрашиваешь, почему я с тобою так нянчусь? Не знаю, милая… А кто еще из друзей тебе настолько близок как я? Да, но она далеко… Да и, кроме того, я не могу остановиться на полпути, уже начав отдавать. Ты об этом не знаешь, но потом мне будет плохо, очень плохо. Это уже проверено. Хотя, глядя на тебя сейчас, я забываю об этом.

 

 

Суббота.

 

 

Вот ты понемногу и успокаиваешься, милая. Слава Богу! Ты говоришь о странных ощущениях, которые ты испытываешь в последнее время. Возможно, это от меня. Со мною это случается постоянно. Например вчера, когда я шел на работу, вся толпа двигалась параллельно со мной, подтанцовывая под музыку славной группы “Morphine”, звучащей у меня в наушниках, а вереница желтых “Запорожцев”, ехавших вдоль тротуара мне навстречу, дополняла эту картину, еще более усиливая ощущение моего пребывания в одном из окончательно обрусевших районов Нью-Йорка. Хочешь, я тебя свожу туда когда-нибудь? Когда? Когда стану богатым. Ну же, не улыбайся так скупо! Смейся!

 

 

Воскресенье.

 

 

Да, милая. В общих чертах эта схема довольно проста: люди нравятся друг другу (может, даже влюбляются), сходятся, вместе живут, затем все приедается, чувства остывают, люди расходятся. Причем, расходятся гораздо быстрее и увереннее, если им понравился кто-то другой. Все логично. Глупо и несправедливо упрекать людей за это.

Он действует как раз в пределах этой схемы. И на первый взгляд вроде бы все правомерно, но, видишь ли, если взглянуть поподробнее, то вся эта схема начинает обрастать мелкими деталями и нюансами, усложняющими ее, путающими и сбивающими с толку.

И вообще, это очень неблагодарное занятие – рассматривать людей под большим увеличением. Может случайно выяснится, что он – подонок и негодяй, ты – мстительная сука, а я – извращенец и эгоист, ловко пользующийся бедственным положением других. Так что, не стоит этого делать. По крайней мере, сейчас.

 

 

Вторник.

 

 

Ты упрекаешь меня в том, что я тебя смешу. Ты говоришь, что тебе нельзя смеяться. Но почему, милая? Кто тебе об этом сказал? Разве с его уходом обрушилось небо, или погасло солнце?
      … Вот видишь, ну разве это не смешной случай? Смех до слез. А чем еще жить? Разве это не забавно, что мы идем сейчас с тобой ночью под проливным дождем, ориентируясь на зарево городских огней, тускло сияющее где-то там, над лесом? Я и сам не думал, что так могу смешить. Ты смейся, милая. Не сдерживай себя. Забудь обо всем. Жене я уже все объяснил, она простит. Простит ради тебя, своей лучшей подруги. Она понимает, что тебе сейчас нужнее всего именно я.

Хочешь, мы вернемся на дачу и останемся там до утра, просто сидя у печки, глядя на огонь и попивая горячий чай. Это ведь так успокаивает.

Забудь о боли в ногах. Наше тело способно вынести гораздо больше, чем мы предполагаем. Я это понял еще в детстве, когда занялся спортом. Порой бывает, что приходится бежать с красной пеленой в глазах и пеной у рта, когда нет сил бежать даже под гору и ты вынужден делать это просто что бы не упасть, а в голове пульсирует только одно: “Не могу!”. “Можешь, сволочь! Просто не хочешь!”, – пытаешься ты перекричать это внутри себя. И, ты знаешь, в итоге именно так оно и оказывается.
      Будучи юношей, я познал свое тело уже достаточно хорошо, что бы не содрогаться от вкуса крови во рту, или при виде плавающего в ванне свернувшегося белка. Позже, повзрослев окончательно, я узнал и о других возможностях человеческого тела. Например, о его способности получать удовольствие от того, что раньше доставляло боль, и наоборот.
      Так вот, что я хочу сказать: человеческий дух на много порядков сильнее его тела и тебе просто кажется, что ты не можешь больше жить, радоваться, смеяться, хотя жизнь-то еще и не закончилась, и ты вынуждена “бежать под горку”. Через “не могу”. Ты можешь вынести гораздо большее!

 

 

По-моему, опять вторник. Да это и неважно.

 

  

Я рад, что ты выровнялась в своем полете, милая.

Ты говоришь, что тебе со мной гораздо спокойнее. Мне тоже, ведь в тебе сейчас часть меня самого.

Теперь тебе, все взвесив, придется решить для себя самой, чего же ты действительно хочешь: удержать его или отпустить. По своей природе он пуглив и эгоистичен. Он опять хочет, что бы приняла решение именно ты, и вероятность того, что он вернется очень высока. Такова психология среднего мужчины. Знаю по себе. Тебе решать, милая.

 

 

Какой-то из дней.

 

 

 Нет, ты не поняла. Мои лямды – это не существа, вызывающие зуд в причинном месте. Они сродни картасаровским фамам и хронопам, только немного другой породы. Они любят менять свой размер и форму, демонстрируя тем самым верх непостоянства. Я не раз был свидетелем того, как они, играя, начинали перебрасывать друг друга с ладони на ладонь, словно горячую, только что извлеченную из углей печеную картошку.

 

Нет-нет, что ты, милая. Я ни в коем случае не настаиваю на том, чтобы мы опять пообедали вместе. Не прими это за навязчивость. Ты ведь сейчас можешь обходиться и без меня… Да что же это с телефоном-то!.. Ты представляешься мне большим и очень чутким животным, наделенным интеллектом. Ты инстинктивно чувствуешь, что тебе необходимо для выздоровления. Поступай, как чувствуешь, не подстраивайся под меня…

 

 

Какой-то из дней.

 

 

      Почему тебе кажется, что ты меня чем-то обидела? Усталый взгляд? На работе заездили. Не обращай внимания. Ты об этом не знаешь, но скоро он совсем потухнет. Теперь, потеряв опору, я уже не могу остановить падения.

 

 

ххх

 

 

 Вот видишь, я же говорил, что он никуда не уйдет… Ну и пусть, что не решил окончательно, живет-то он все же дома. Это означает, что поезд уже ушел – ему теперь просто не хватит сил этого сделать. Конечно-конечно, что ты, о чем разговор. Встретимся в другой раз, как ты пожелаешь. Ты знаешь, как найти меня в любой момент, или заходи к нам вечером.

Для тебя это даже к лучшему – не видеть меня сейчас. Мой небрито-замученный вид навеет на тебя уныние. Кроме того, от меня сейчас мало толку – я перестал видеть сны и замечать наяву то, что замечал раньше.

 

 

ххх

 

 

 Как ты там, милая? Наверное поправляешься, раз не звонишь. Пора и мне как-то выравниваться. Вот сегодня допью вчерашние остатки, и все…
      Мне плохо, милая…

Странно, но я готов тебя ненавидеть…


      Когда я дуну на горящий одуванчик, он не потухнет подобно спичке, а взорвется множеством пылающих парашютиков, которые, разлетевшись во все стороны, подожгут дома тех, кто…

Пора с этим заканчивать…

 

 

 

Август 2000 г.