Путь Бэнга

New Game

Его звали Бэнг. Странное имя. Ничего не скажешь. Но для подобного чело­века – самое подходящее. Или это была кличка? Он уже и сам не помнил.

Бэнг шел по прострелянной редкими дырами огней серо-лиловой улице, кра­сиво выдыхая сизоватый пар из резко очерченного рта. Он твердо знал, что ночь есть негатив дня. Как и всегда, он шел творить справедливость. Сколько он уже натворил ее за свою неспокойную, исполосованную шрамами жизнь...

Ага. Бэнг насторожился. Два негатива-негра волокли к фиолетовой помой­ке нечто столь же темное, но окровавленное и вяло трепыхающееся.

– Где смерть – там я, – величаво проконтрабасил Бэнг.

Негры встрепенулись. Один из них – тот, что помельче – быстро полез в полу обшарпанной кожанки.

– А где вы? – закончил Бэнг и спустил курок.

Мелкий негр удивился и перестал быть. Последним, что проплыло в его созна­нии, почему-то было видение страшно юной девушки с угольными глазами, играющей на флейте.

– Эй, брат, ты чего? – удивился и второй (тот, что поздоровее), впрочем, еще существуя.

– Твой друг быстрее во всем, – ответил Бэнг. – Даже в смерти.

– Это правда, – констатировал здоровенный негр, тупо гогоча. – Он все­гда мо­чил лучше и быстрее.

– За что? – поинтересовался Бэнг, пнув подкованным мысом чоппера того, кого волокли к помойке.

– Сукин сын кинул нас на полкило герыча.

– Повод ли это – менять мэна на говно?

– Чё? – попытался въехать негр, все еще обкуренно улыбаясь и ин­стинктивно засовывая руку в полу обшарпанной кожанки.

– Добро, как правило, не наказуемо, – заметил Бэнг, спустил курок и до­бавил:

– Обратный вывод?

Ответа не прозвучало. Лишь последнее сизое облачко с устойчивым запа­хом травки взвилось над мостовой и смешалось с ночным смогом. Оно напоми­нало редкостной формы иероглиф, но объемный и как бы четырехгранный.

– Ты еще здесь? – спросил Бэнг у замоченного товарищами негра.

– Я... – с трудом начал тот, истекая соком жизни и конвульсивно поскри­пы­вая обшарпанной кожанкой.

– Ну, – подбодрил его Бэнг участливой ногой.

– Я... – негр уже захлебывался собою. – Я... имел... твою маму.

– Зря ты так, – искренне проговорил Бэнг, подумал и спустил курок.

Бэнг двигался уверенным шагом, цокая на ноте соль. Белые и красноватые фонари подмигивали ему и указывали путь.

Ага. Из ближайшей подворотни раздались женские стоны и всхлипы. Бэнг крадучись влился в лиловатую серость стены, став с нею единым целым, и пошел на зов. А в том, что зовут именно его, он не сомневался никогда. Музыка его чоп­перов профес­сионально упала на две октавы.

Ага. На какой-то груде досок худой волосатый детина бешено совокуплялся с бьющейся в истерике наголо обритой девицей.

– Любовь, – провозгласил Бэнг, щелкнув затвором, – не есть грех. Но трахая без согласия, ты трахаешь самое себя.

– Да пошел ты, – отмахнулся волосатый, не прерывая своего дела, и до­бавил несколько крепких смачных факов.

– А-а-а! У-у-у! – присовокупила девица с расплывшейся от косметики маской на месте лица.

– Слова – пар истины, – сказал Бэнг и спустил курок. – Истина в по­нимании боли.

Волосатый, еще дергаясь в механическом танце своего угасающего кайфа, отвалился набок, познавая вечный оргазм. Перед ним пронеслось туманное откро­вение – в виде гигантского влагалища, в которое с необратимой силой всасывало его беспомощ­ное, словно бы младенческое тело. Девица села, поправляя забрыз­ганную белой кровью и красной спермой юбку.

– Бэнг, – сказал Бэнг и резко протянул ей мускулистую руку.

– А ты меня не пугай. Пуганная я.

– Ты свернула с правильной дороги. Пойдем, – посоветовал Бэнг.

– Козел ты, – парировала девица, размазывая различные оттенки алого и ультрамарина по удобно смазливому лицу и создавая некий фантастический колер – еще эффектнее того, что был на юбке. – Мы так каждую ночь играем. Играли, – поправилась она, завершив сложную колеровку. – До тебя, урод.

– Смерть не ошибается, – проговорил Бэнг, – в тех, кто зовет ее.

Он продвигался дальше, предчувствуя внутренним чувствилищем новые поводы для применения справедливости. Он был один такой – на весь город. Он знал, что впе­реди спряталась судьба, а позади уже ничего нет. Он был уверен в этом и потому никогда не оглядывался.

"Бессмертен тот, кому не стреляют спину, – говаривал еще его отец, по­гибший в прошлом году, подавившись тройным чизбургером. – Но тот, для кого не существу­ет то, что за спиной, бессмертен вдвойне".

Бэнг достиг Китайского квартала. Он прошагал вереницу роскошных домов боссов триады, не обнаружив ни малейших беспорядков и очутился в районе беднейших перекосившихся лачуг. Тут пахло рыбой, рыбной похлебкой и рыбными отбросами.

Ага. Возле рыночного забора с ярким граффити: "я имел Бритни Спирс", в позе лотоса, с закрытыми глазами сидел компактный, абсолютно лысый китаец в длинных желтых одеждах. Из его рта и ноздрей не выходил пар – ни сизый, ни желтый. Сидящий был неподвижен и почти сливался с ночью в своей отрешенно­сти.

Бэнг раскинул мозгами, потирая холодным дулом шершавую жесткую щеку. Неподвижное существо было безупречно и неуязвимо – ибо не давало повода для подозрений, а значит, скрывало истину преступления внутри. Бэнг несколько растерялся.

– Не сыро на асфальте? – единственное, что он смог придумать, чтобы начать беседу.

– Ом-м-м, – грубым басом лаконично ответил китаец, поблескивая тай­ными мыслями.

– Не понял, – признался Бэнг.

– Я говорю, здравствуй, – сказал китаец, приоткрыв глаза на один миллиметр и не более. – Это я.

– Кто? – удивился Бэнг, машинально засунув дуло себе в рот.

– Не торопи события, – предостерег его собеседник. – Вынь дуло.

– А, ты об этом. Просто детская привычка. Так кто ты и что здесь делаешь?

– Я – тот, кого ты давно ищешь.

– Справедливость?

– Нет.

– Истина?

– Нет.

– Победа?

– Вряд ли.

– Судьба?

– Тепло.

Китаец приоткрыл только левый глаз, но уже на целых полсантиметра. И это действие почему-то взбудоражило нервы Бэнга.

– Ты не мог бы открывать оба глаза равномерно, – попросил он.

– Зачем? – удивился в свою очередь китаец. – Это лишнее. Ведь все -обман. Так для чего изводить на него энергию обоих глаз.

– Действительно, – согласился Бэнг и полуприсел на асфальт. Он вынул пачку "Мальборо", блеснул огоньком "Зиппо" и с удовольствием вы­пустил струйку лилового дыма.

– Ты нервничаешь, правда? – спросил китаец.

– С чего ты это взял?

– Уверенный в себе воин не нуждается в стимуляторах.

– Почему?

– У него есть Будда.

Китаец хитро зыркнул на Бэнга одним левым глазом и снова закрыл его, напра­вив взгляд внутрь себя.

– Будда? – рассмеялся Бэнг. – Что может твой Будда против пули сорок пятого калибра.

– Очень просто. Мой Будда убьет тебя прежде, чем ты сумеешь поднять свой кольт.

Бэнг на миг задумался, поглядел на поблескивающее оружие в собствен­ной верной руке и вновь усмехнулся:

– Я уверен, что моя реакция быстрее, чем у Будды – кто бы он там ни был.

– Я не сомневаюсь в твоей быстроте, – ответствовал китаец, приоткрыв теперь лишь правый глаз на полсантиметра. – Но есть вещи сильнее скорости и много силь­нее пули.

– Что же это?

– Глубина неба. Прекрасная девушка с бамбуковой флейтой, играющая только для тебя одного. Стадо небесных буйволов, бредущее по самому горизонту. Мрак женского лона, творящий всех. Высота мысли о Боге. Бесконечность бороды мудреца, если ее не стричь. Луна в твоей чашке саке. Яблоко, раненное твоими зу­бами, выброшенное, но сохранившее в не съеденной косточке свою не рожденную мать. Иероглиф, вмещаю­щий и поглощающий Вселенную. Ширина тех слов, кото­рые я сейчас говорю тебе, рав­ная всему тому, что я говорил до тебя и тому, что я скажу после. Трепет восторга перед Всем. Момент созерцания гармонии мира. Иногда он ошарашивает человека навсегда.

– Как это?

– Очень просто. Взгляни на звезды.

Бэнг усмехнулся в последний раз и послушно поднял мужественное шрами­стое лицо к небу. Сквозь серо-лиловый смог мерцали хитрые глазки сотни желтых китайцев.

Тут его собеседник внезапно приподнялся, открыв оба глаза на це­лый сантиметр, достал откуда-то из-за спины внушительных размеров позолоченную статуэтку Будды и со всего маху хищно обрушил ее на кудрявую голову Бэнга. Что-то звонко хрястнуло и тот недоуменно сполз под ноги китайцу. Сигарета выпала изо рта и зашипела в теплой кучке мозгов.

– Смерть — гармония мира без я, – глухо прошептал Бэнг, отдавая свои концы Будде, представшему перед ним в виде позитивного негритенка.

– Придурок. Смерти нет. Она гнилой прогон для ниггеров и ковбоев, – заме­тил ему довольный китаец, усаживаясь в точности на то же место, где сидел и, приот­крыв на миллиметр третий глаз, привычно начал забивать понтовый ко­сяк.

Game Over