Осколки. О Бытии и Ничто литературного творчества

Война как явление, в трактовке Батая, также имеет две ипостаси: профанную и сакральную. В первом приближении война – это экономическое предприятие, нацеленное на порабощение, захват богатств; словом, получение пользы. Но есть и другая составляющая войны.

 «Воинское действие уничтожает чужих людей или чужие богатства... В смертельных боях, резне и грабежах оно сохраняет смысл близкий к праздничному, поскольку здесь противник не рассматривается как вещь».

 «И хотя военные действия на свой лад способствуют растворению индивида, заставляя его негативно рисковать ценностью своей жизни, с течением времени она, напротив, неизбежно усиливает его... Благодаря войне индивид из состояния индивида-вещи вырастает до славной индивидуальности воина».

«Как и всякая трата, смерть бывает разной в зависимости от разницы в богатстве. Смерть галактики или звезды – непременное условие ее сияния. Скупая смерть томительна. Несчастье человека не в смерти… но в стремлении уклониться от судьбы. Страх смерти – источник скупости. У человека есть лишь выбор между смертью богатой и нищей, между цветущей майской смертью и сумрачной ноябрьской».

«Ужасные жертвы необходимы для счастливых трат. Во все времена, у всех народов религиозные обряды ведут от страха к восторгу света, от земных жертв к солнечной расточительности. Они следуют за сменой времен года и никогда не пропускают зиму, в обнаженности которой неизбежно присутствует смерть».

«Но те, кто ведет войну, возвеличиваются, жертвуя собой. Из тягот бытия они выбрали наиболее мучительную: они обречены трудиться над приобретением богатства. Но их счастье как раз и состоит в неимоверной тяжести этого труда: они приобретают лишь ценой неимоверных потерь. Эти потери – залог славных помыслов завоевателей. Завоеванное богатство не порабощает. Богатство для них – источник блеска, источник обновленной войны, великолепия. Солнце победы, сияющее сквозь пелену кровавого тумана, олицетворяет вовсе не скупую прибыль (будь так, солдат никогда не смог бы наполнить смыслом свою смерть). От него зависит славное причащение оружием, когда в блеске изодранных знамен павшие становятся живыми».

«Ведь для того, чтобы чувствовать себя на вершине блаженства, в глубине души приходится убивать, быть морально жестоким, пребывая в согласии с разноголосым хором всего сущего, в согласии со смертью. Какое счастье открыть в себе в порыве душевного смятения, что у природы никогда ничего не бывает наполовину – ни убийства, ни жизненного буйства. Ни с чем не сравнимое чувство победы охватывает человека, когда он примеряет на себя маску мертвеца, – чувство слишком осознанное, чтобы быть упоением, и слишком счастливое, чтобы быть страхом; оно похоже одновременно на взрыв смеха, причиняющий боль, и на рыдание, которое больше нет сил сдерживать».

Таким образом, будь то оргия либо война – это массовые варианты акта трансгрессии. Состояние любви или состояние воина – индивидуальные возможности преодоления своего «я». Но есть и еще одно особенное положение, в котором массовое сливается с индивидуальным, концентрируясь в сияющей точке сакрального действа – это древний кровавый обряд заклания жертвы.