Коты в мятлике

 

 

 

Просматривая свои детские фотографии, подумал: каким же забавным и нелепым подростком я был. Ведь только юное, зелёное благородство могло поверить в то, во что поверили я и мой друг детства Керя.

В одно далёкое лето я, как обычно, гостил у бабушки в деревне. Этот посёлок считали деревней только я, Керя и немногие приезжие дети (иногда кто-то заезжал, но мы были завсегдатаями). Местные же из-за трёх трёхэтажных кондоминиумов гордо именовали себя горожанами. В них как раз и жили наши с Керей бабушки.

Тогда, будучи ребёнком, я не ценил и не осознавал, сколько времени высвобождается, если не тратить его на свой глянцевый вид. Бритьё, режимное питание, режимный сон, волосы там, тут, сям – все растут, все требуют внимания, времени – подстриги, убери, погладь – кошмар. Но речь про время. Только детство могло защитить меня от такого временно́го воровства. А с бабулей всегда можно было договориться, – и шоркаться недели напролёт в одной драной футболке и шортах. Всё лето, все его часы и минуты, скучные, тянучие, как расплавленная резина, и стремительные, как поток, – всё моё, всё наше с Керей. Оно было, вот прям потрогать можно, такое всамделишнее.

Мы с Керей часто сидели в своей униформе «лето в деревне» на балконе, окна – нараспашку, на сквозняке танцевала занавеска. Жёлтая. В летний полуденный зной она казалась даже горячей, такой, что, дотронувшись до неё, можно обжечься. Вот такая жара была, вот тогда всё плавилось вокруг, и мы тоже.

Два дома стояли друг напротив друга, поэтому звук между ними скакал, как шарик для пинг-понга.

– Кыс-кыс-кыс, – запрыгало по балконам.

Внизу во дворе была обсаженная невысоким кустарником площадка для сушки белья. Внутри этого асфальтированного пикселя цивилизации, этого ристалища хозяек и ЖЭКа (этих коммунальных крохоборов, как говорила бабушка) пожилая женщина, наша соседка, подруга наших бабуль, кормила котов. Мы её знали и к ней привыкли, как и ко всем её котам, как и к деревьям, и всем соседям, и всему вокруг. Мы чувствовали, что это наша территория, мы на ней хозяйничаем наравне со всеми. Коты эти и деревья такие же наши, как и всего двора, мы чувствовали: мы мафия – всё наше дело, всё нас касается.

 А тут Керя говорит шпионским шёпотом:

– Она их ест.

– Кого? Котов, что ли? Да ну нет. Об этом бы все знали.

– А она их – по-тихому. Никто даже не догадывается, чем они угощаются время от времени. Мне Тоня-кореец рассказал. У него окна прям напротив её окон. Это наш дом под углом, а он там – как в партере. У моей бабули сердце слабое, я ей не говорил ещё свои подозрения. Я прикинул, и всё сходится.

– Давай подсчитаем, сколько котов в её столовую приходит! – со всей серьёзностью сказал я. Именно невероятность услышанного убедила меня. И к тому же они сами всё время говорят, что пенсии ни на что не хватает, а пирожки с мясом едят. Пазл в моей голове сложился: когда говорят, что пирожки с котятами... это они не шутят. Или шутка от правды происходит. – Итак, два, пять.. Если б они посидели на месте хоть чуточку подольше, из-за кустов плохо видно. Десять примерно. А не, вот ещё... Керя, я сбился.

– У меня тринадцать получилось. Нормально. Надо проверить. Часть котов за кустами, а нам надо знать точную статистику, – отозвался Керя.

– И так видно, что их дофига. У неё тут целая котоферма.

– Я насчитал двенадцать, – подытожил я.

– Сеня, ты будешь до конца лета у бабушки? Вот и я тоже, если родители всё не наломают. Вот посмотрим, если ещё хоть один кот пропадёт, значит, Кореец прав. Кошатница будет считаться виновной. Или же мы поймаем её с поличным и не будем ждать.

– А что если все знают и молчат?

– Знают они или не знают – разберёмся. Если они её не остановят, это сделаем мы! – голосом завоевателя сказал Керя.

– Но как мы собираемся её останавливать? – уже порываясь сигануть через балкон, спросил я.

– Как угодно! Мы всем-всем расскажем, чтоб каждая собака знала. Хотя в данном случае собакам и дела нет. Но нам-то дело есть.

– Мы будет охранять котов, отстреливаться каштанами. Сами станем кормить их, тогда они станут невкусными, и она от них отстанет, – предложил я.

– План хорош, хоть и неидеален, – похвалил и не похвалил меня друг. – А ещё как-то надо пробраться к ней домой. Может, у неё полная кладовая, заставленная банками с эмбрионами, кореньями... и тушками котов или их фрагментов, филе или лапки, а в холодильнике свежее мясо, а в темному углу – солонина!

От этой картины у меня мурашки поползли по спине: «Та ну не, это уже чересчур. Но надо проверить».

– Котони́на тогда, да, получается?

– Ну и дурик ты, Сеня.

Молча мы наблюдали, как столуются пушистые обитатели двора. Кошатница мило с ними болтала.

– Похоже, она всех знает. Может, у них даже имена есть.

– Завтра, – сказал Керя, – надо сфотографировать участников криминальной драмы. – Заметив мою приподнятую бровь, добавил: – так по телеку всё время говорят.

 

С учётом нашей новой миссии казалось, что завтра настаёт крайне неспешно. Для хорошего снимка мы полезли на дерево заблаговременно. Вид оттуда был замечательный, как на ладони, а слышимость – как в первом ряду. Орешник, большой и старый, оказался прекрасным местом для слежки. Дед знал, что высаживать во дворе. Он посадил его, когда родилась мама. Как знал, ей-богу. Ствол гладкий, ветви раскидистые, словно лабиринт, – лазать по нему одно удовольствие. Не то что абрикоса или персик – больше покалечишься, чем устроишь засаду, обдерёшься весь до последней возможности, а запримеченный снизу плод всё равно упадёт от твоего барахтанья на землю. И вот сидим мы на орешнике с Керей, ждём Кошатницу.

– Керя, а как мы к ней в дом попадём?

– Я уже всё придумал, – не растерялся он. – Мы ей снотворного подсыпем, она уснёт не сразу, а мы придём вовремя так к ней и позвоним в дверь, она её откроет, потом уснёт, пока я ей зубы буду заговаривать, ну а потом, понятное дело, мы всё основательно досмотрим.

– Она нас так и впустит. Если у нее аллергия на снотворное? У моей бабули, кажется, на всё аллергия, кроме воды.

– Блин. Засада. Тогда просто: мы ей, скажем, еду для котов принесём, курицу там. От бабули, скажем. Впустит она, куда денется, чаем ещё станет угощать. Она же бабушка.

– А если не впустит? А если не станет угощать? Где ты видел, чтоб кто-нибудь настоящим чаем непрошеных гостей поил? В бабушкином фотоальбоме? Особенно если ты ешь котов.

– Ну, критика справедлива, – задумался Керя, – главное, попасть внутрь. Что-нибудь на месте сообразим. Импровизация будет.

– Т-с-с-с, идёт.

«Кыс-кыс-кыс! – отражалось от домов и окон. – Идёмте есть, мои хорошие. Проголодались, наверное». При этом она шелестела пакетиками – со всех сторон материализовались коты, хором мяукая. «Ешьте-ешьте. Кто меня зовёт? Ася, ты?»

– А бабуле моей что тут сегодня понадобилось? – шёпотом говорю я. – Только кадр загораживает.

– Внука моего не видела? Целый день где-то ошивается. Думаю, волноваться или подождать? – говорит моя бабуля.

– Они с Валиным целый день на дереве сидели, как два грача. Сами придут, как наиграются, – ответила Кошатница.

– Твоя правда. А если оладиков нажарить – мигом материализуются.

Мы залезли ещё выше, чтоб нас точно не было видно. Они поговорили ещё немного про здоровье, потом про общих знакомых, потом про соседей, потом про детей, снова про нас, и ещё раз про соседей. Никогда не знал, что моей бабушке известно столько слов. Если бы у нас было больше соседей, мы бы свалились с дерева с Керей, как спелые плоды. Когда мы спустились под покровом сумерек, то пошли в безопасное место, перебивая друг друга о пережитом, о новых планах, о корректировках старых.

– У нас есть фото, на плёнке, Кореец может проявить. Наверное. Но всё это как-то долго. И котов мы не посчитали. И что самое плохое – нас заметили. Худшее для шпиона – раскрытие. – Оно логично, но Керя точно знал, он как раз хотел стать шпионом.

– Если бы бабуля видела меня, то точно позвала бы. А так она просто видела, что мы толклись во дворе утром. Может, мы потом ушли. Хотя и этого случая достаточно. Она, ну Кошатница, нас теперь на порог не пустит. Надо план «б». Ты говорил, Тоня всё знает, всё видел. Пошли к нему. Может, он что подскажет.

– Пошли, и плёнку заодно отдадим. Когда-нибудь узнаем, что мы там нащёлкали, да?

 

Тоня – наш сосед-кореец. Тониоко его полное имя, но он не в Корее, и всем было сложно запомнить и произносить настоящее имя, поэтому стали звать его Тоня, и вроде бы он не обиделся. Дом Тони стоял напротив окон Кошатницы, таким образом, с балкона чуть-чуть по диагонали вниз можно было видеть почти всю кухню нашей кошеедки.

– Слушай! – начал Керя сразу с порога. – Помнишь, ты мне про Кошатницу рассказывал?

– Какую кошатницу?

– Ну, блин, Нину Валентиновну.

– А-а-а! Да. А что я рассказывал? – уточнил Тоня.

– Ну, что она их того, – и шёпотом мы вместе произнесли это слово, – ест.

– А-а-а!? – Тоня озадаченно на нас посмотрел. – Да, я говорил, я вообще своей девушке рассказывал, что у меня такое подозрение, что женщина напротив, что мне показалось, что она того... угу, да, ага, вот. И что?

– Тоня, – решился я, – будь другом.

– Да, Тоня, – подхватил Керя, – одолжи балкон для проведения операции. Надо проверить вашу версию.

Тоня не возражал.

Мы проследовали к объекту обсуждения. Вид действительно то что надо.

– Кого будете оперировать?

– Кошатницу.

– Угу, – только и произнёс Тоня, – а балкон вам надолго? Так, чтоб знать просто.

– Несколько дней, – с серьёзным видом оценил обстановку Керя. – Мы здесь засаду сделаем, ну, или устроим наблюдательный пункт. Сейчас мы просто глянуть зашли, как обзор.

– Угу, то и сё, оценить обстановку. Мы мешать не будем.

– Несколько дней? Пацаны, у вас сутки на всё про всё. Вы не можете тут жить. И это вызовет не только у меня вопросы, и тогда от вашего секрета останется один пшик. Усекли?

– Да, товарищ Мао, хорошо, управимся, может, и раньше.

– Он китаец, умник, – сказал Тоня и ушёл, снисходительно качая головой.

Я пытался придумать, как и когда, главное, на каких основаниях мы всё же будем проводить облаву на Кошатницу. Но Керя уже всё придумал, почти всё. Через минуту мы уже были во дворе, а ещё через несколько – писали.

– Письмо-ультимутум, то есть как там его, ультиматум.

– Про анонимную записку это ты хорошо придумал, – говорю я.

– Главное – написать хороший текст, в этом ты у нас мастер. У меня по языку «два». Так что вот тебе бумага, ручка.

– Главное не спалиться, что это мы. Почерк-то детский. И речь чтоб была взрослая, – предложил я.

– Давай напишем так: «Если вы съедите хотя бы ещё одного кота, вам хана». Как тебе?

– Хана? Керя... пф... – Я задумался. Но ничего другого не приходило в голову. Странно.

– Сеня, очнись, – Кирилл потряс меня за плечо. – Ты о чём-то не о том думаешь.

– Хана – это как-то неопределённо, как летнее чтение: то ли страшно, то ли нет.

– Ладно, а что тогда?

– Пишем, что сдадим её суду Линча, если пропадёт хоть один кот, – осенило меня.

– Класс! Будет всех котов обходить десятой дорогой. А почерк?

– Точно. У твоей бабушки есть этот?.. Ну как его...

– Принтер?

– Нет.

– Сканер?

– Пф... Трафарет! Тащи!

Мы написали, что всё знаем, и угрожали обличением. Сложили и решили ночью подбросить.

 

В те дни жара стояла между бетонными плитами домов осязаемая, хоть ножом режь. Мы вели наблюдение. Коты рассредоточились на большой территории под деревьями и кустами. Ласточки бесились в небе, голуби копались в пыли, а мы засели на балконе Тони в засаде до глубокой ночи. Соловьи завели свою шарманку.

– Может, одного кота в заложники возьмём? – предложил я. Не знаю, почему я так сказал.

– Семён, – сияюще сказал Керя, – ты гений!

– Но мы не будем никому вредить. Это для общего нагнетания только. Письмо, заложник. Она должна сдаться, – продолжал свою мысль я.

– Конечно. Кошатница перепугается так, что у неё аппетит пропадёт. Навечно. Будет ждать, что за ней вот-вот придут родственники Линча. Линч, он, наверное, не самый добрый парень была, да?

– Вообще. Доброта от него в другом краю Галактики.

На смену дымным сумеркам пришла прохладная ночь, именно такая, когда ты хочешь, чтоб тебя загнали последним домой. Каждый из нас сказал своей бабушке, что ночует у друга. Все взрослые сидели в виноградной арке у второго подъезда. Они там сидят всегда летом и болтают. Это их вечерний выпуск новостей, истории перед сном, планы на будущее и лучшие сплетни дня. То есть весь этот словесный марафон занимал приличный отрезок времени. Я уже стал дремать, как Керя толкнул меня в плечо.

– Сеня, смотри-смотри! Свет включился.

– Она пришла? Рано вроде ещё. Заседание лавочников только до обсуждения консервации дошло, скорей всего.

И всё же я открыл глаза, и, действительно, в окне Кошатницы мелькал свет.

– Похоже, что пробки вылетели, или… – я обернулся посмотреть, горит ли свет у Тони, – горит. Может, у всех свет вырубили, но нет.

– Наша Кошатница, похоже, фонариком пользуется, потому что как раз сейчас она делает своё чёрное дело, поэтому и не включает свет? – нагнетал Керя.

– Точно. Это явно фонарик, и там человек. Тень на кота похожа.

– Да у неё там целая вакханалия, там двое. Может, всё-таки пробки? Смотри! – Керя, не боясь быть обнаруженным, почти выпрыгивал с балкона и показывал пальцем.

– Там чувак в куртке. – Керя и я сидели как на иголках. Я вообразил себе невесть что, глядя на силуэты, что они там приносят в жертву котов, что есть у неё помощник, что их много. Поворачиваюсь к Кере и говорю: – Давай позвоним ей прямо сейчас и скажем, что мы родственники Линча и мы идём за ней. Ну ты умеешь импровизировать. Придумай что-нибудь.

–  Видим, что она тайно собирается возделывать, то есть разделывать… Хорошо.

– Освежевать, да. Я за телефоном.

В окнах Кошатницы всё ещё суетились белые блики, когда мы позвонили, и трубку взял никто. Трубку сняли, но молчали и слушали. Ну, а мы пока не забыли, что напридумывали, от большого волнения говорим поочёредно: «Слушайте внимательно, мы всё знаем, мы всё видим: прямо сейчас вы разделываете кота. Ваши руки обагрены кровью. Освободите всех котов, а то Рыжика, что спит под третьим кустом справа, вам больше никогда не видать!». Керя так звонко бросил трубку, что если б у Кошатницы были открыты окна, она вполне могла бы услышать эту звенящую истерическую точку в разговоре.

Теперь, когда угроза прозвучала, причём во второй раз, записку мы доставим куда надо – ей под дверь, сегодня ночью же. Да какой там, прям сейчас пойдёем. Завтра первым дело надо стырить кота, а то нас не будут принимать всерьёз. Занесли письмо, дрожа от страха, что нас увидят: и соседи, и те, кто был в квартире. Мы пошли к Кере и там попадали в ряд, как брёвна перед сплавом, прямо в одежде, и проспали до утра.

 

Солнечный ливень прорвался сквозь веки. Шумели, как проливной дождь, кроны деревьев. Проспали! Кота надо было до рассвета утащить. И теперь, когда можно уже не спешить, а в лёгком спортивном темпе перепланировать, мы побежали на кухню, где бабушка, причитая и радуясь нашему аппетиту, сообщила последние новости. Оказывается «прекрасный человек, который заботится о братьях наших меньших», Нина Валентиновна, была вчера ограблена. Кто-то с карманными фонариками забрался к ней и забрал (далее следовал перечень нехитрого скарба старушки) и кое-какую консервацию. Но мы-то ожидали, что среди похищенного будет кошачья солонина, как минимум. Поскольку бабуля про это ничего не сказала, мы побежали брать в заложники кота.

Мы посадили Рыжего в спортивную сумку, но если он болтался на плече, то его укачивало, поэтому мы по очереди с Керей несли кота на руках, как родного. Точно так же вчера Кошатница носила белого кота на руках, мы видели. Предположительно, она так делает, прежде чем его съесть, – нам так думалось. Теперь мы втроём – я, Керя и рыжий кот – валялись в высоком мятлике под единственным деревом на пустыре.

– Итого, – начал с видом Шерлока Керя. – Мы вчера позвонили грабителям. Этим объясняется молчание. Значит, Кошатница только из записки знает, что её рассекретили. Но, может быть, она её и не нашла ещё?

– А про консервацию она не стала заявлять, что её украли. Или же они, банки с запрещённым, ещё там. Значит, – рассуждал я, – мы всё ещё можем попасть к ней, теперь у нас и повод есть – мы видели ограбление.

– Пошли вернём кота, выступим эдакими освободителями, – предложил я. – Ну, ближе к вечеру. А то она испугаться не успеет.

– Подождём до кормёжки. Вдруг она к вечеру всё-таки прочтёт записку. Какая невнимательная всё же бабулька – анонимную записку найти не может.

– Тогда позвоним ей ещё раз. Пусть знает, что часть её запасов на зиму в наших руках (намекая на рыжего кота). Пусть знает, что кто-то тоже знает. И этот кто-то её разоблачит. Теперь она должна быть осторожней, как минимум. Верно я говорю, Керя?

– Она заляжет на дно, – рассуждал Керя. – И всё же это кем надо быть, чтоб есть котов? Рыжий, – обратился Керя к коту, – ты вот мне скажи, ты не пробовал сбежать или обратиться в службу защиты прав котов? О-о-о! – почти запел Кирилл, – они же ничего не знают! Котам не сказали в соцсетях или по телевизору, что они в опасности, что их ест двуногое чудовище.

– Ага, и им надо просить как это… беженство, не, ну когда уезжают в другое место, безопасное. Короче, харэ паясничать. Предлагаешь выпустить для них стенгазету? Коты не умеют читать. Мы уже звонили, писали, угрожали. Теперь её ход, – бурчал я, потому что вот уже который час мы просто жарились в нетоптаном мятлике в дырявой тени шелковицы, запекались с корочкой, как коты Валентины.

Вдалеке раздался крик – кто-то кого-то звал. Голос приближался, нам показалось, что это Кошатница, и она зовёт кота. Из этого следовало сразу несколько выводов: Кошатница заметила пропажу, коты все у неё на счету, она умеет читать, обладает визуальной памятью и скорей всего нам хана.

– А что если Рыжий сейчас убежит? – заговорил Керя, вставая. – Бери кота, пошли отсюда. Надо его где-то спрятать. Может, у Тони?

– Очень он будет рад, но пробуем, – сказал я, беря в охапку кота и успокаивая его. – Не мяукай и не царапайся, тогда мы покормим тебя курицей, хочешь?

– Ко мне нельзя, и к тебе тоже – наши бабушки дружат. Кошатница обманом завладела их расположением. Один словом – сдадут.

– Пошли Тоню уговаривать. И еды надо раздобыть всем. В обход! – командовал я.

 

Выбравшись из зарослей, сделав приличный крюк вокруг частного сектора, мы вынырнули возле дома Тони. Мы решили по дороге, что Кирилл уговорит корейца, а я полезу на дерево – проследить за изменениями в поведении Кошатницы и вообще разведаю обстановку.

Я занял место на посту, на орешнике. Избегая ошибок прошлого, я быстро залез повыше. Видимость от этого была ограничена листвой, но я сделал щель, придерживая одну ветку другой, а слышимость была хорошей. Меня ждал сюрприз: вместо подозреваемой пришла моя бабушка. Бабуля моя была разговорчивой.

– Привет, пушистики. Проголодались, небось? Идите-идите сюда, всех подождём, всех накормим. Так, не ссорьтесь мне тут. Ваша кормилица заболела, слегла с давлением. Расстроилась. Оно и конечно, кто не расстроится? Много унесли ценного, банки даже какие-то. Нина Валентиновна извелась вся. Грабители оставили записку – хватило же наглости!

Эврика! Меня осенило: этот «прекрасный человек Нина Валентиновна» слегла, потому что боится, что ее разоблачат, и что пропал её провиант на зиму. Большая удача, что авторство записки приписали бандитам. Всё сходится. Как только найдут воров, у них среди прочего будут наши банки-доказательства, а внутри консервации – да! Ура! Кошатина. Ещё чуть-чуть, и я бы пустился в пляс. На радостях я решил импровизировать. Спустился с дерева и появился перед моей бабулей, как ангел-вестник перед Мариями.

– О, Боже милостивый, Сенька! Как ты меня напугал. Нельзя вот так подкрадываться к взрослым людям.

– Прости, ба, а чего ты кормишь котов?

– Нина Валентиновна захворала. Давление у неё, лежит пластом. Ты же знаешь, что её ограбили. Вот и разнервничалась. Но это пройдёт. Их найдут. Тут и бежать некуда-то.

– А все коты на месте? Может, она за них переживает?

– И за них она тоже переживает. Все не все, кто пришёл, тот и поел. Вот поправится и сама разберётся.

Подошёл Керя, ещё один ангел-вестник. Он наверняка какое-то время подслушивал, чтоб быть в курсе дела.

– Здравствуйте, Зина Ильинична. Давайте мы котиков покормим.

– Я сегодня уже сама. С ними же надо ещё время провести, поговорить, приласкать, а вы всё время бегаете.

– Да мы справимся. У меня в городе есть кот.

– Завтра покормите, спросите у Валентиновны, она, конечно же, вам разрешит. Пойдите проведайте, Сеня, и скажи, что от меня, не нужно ли ей чего.

– Мы видели какого-то кота, – пошёл ва-банк Керя, или что-то придумал, или придумывает по ходу, – там, за гаражами. Может, пропал кто, мы бы поискали.

И вот стоим мы перед моей бабулей в листве и выдумках по самые уши, солнце жарит, коты хрустят, бабуля смотрит на нас честными глазами: «Кирилл, по твою душу участковый приходил, но и бабушка твоя должна присутствовать. Не убегал бы ты далеко».

– А зачем ему Кирилл понадобился?

– Да он всех допрашивает. Вы же тогда у Кери ночевали? Со мной он уже поговорил. Может, вы что видели.

Мы переглянулись.

– Украли даже банки, – продолжала бабушка, – пенсию, вещи какие-то. Ужас, одним словом. Грабить стариков – последнее дело, запомните моё слово, ребятки.

– У неё же есть коты! – выпалил я и тут же пожалел. Керя прошипел: «Рехнулся?».

Я стал пунцовым, но продолжил, а вдруг:

– У Нины Валентинны есть коты, она может их есть. Ну, зимой, раз больше нечего. Тоня говорил, что у них на родине собак едят, которых разводят, кормят, выращивают, вот как прям Кошатовна… то есть, Нина Валентинна.

– Не знаю, что ваш Тоня там наговорил, но ты болтаешь ерунду. Ну как это? Съесть котов! Она их любит, за каждого душа болит, и потом, как ты себе это представляешь?

– Мяса мало, но штук много.

На этих моих словах Керя не выдержал.

– Шутки у Сени дурацкие. Мы пошли навестим Нину Валентинну. А Тониоко, это он про древний обычай говорил и про собак. Да?

– Да, – сказал я, и занавес кустов сомкнулся за нашими спинами.

– Ну, бегите, шалопаи, – донеслось бабушкино благословение.

– Похоже не восприняла всерьёз, – утешал нас я.

Мы побежали прочь в наш мятлик, в тень деревьев лесополосы. Завтра мы получим доказательства. Вот-вот всё решится. Плохо так говорить, но хорошо, что Кошатницу грабанули. Мы продумали с Керей каждое слово, какое кому скажем – и участковому, и нашим бабушкам, и самой Кошатнице.

 

И был день, и был полдник, и были коты. Решительные, как спартанцы, мы пошли к Кошатнице.

– Можем ей вечером Рыжего принести как дар. Скажем, что она может его зажарить, мы спасли его на пустыре от собак. Главное в гостях ничего не есть. Вдруг там вот в еде? – добавлял последние напутствия Керя.

Звоним в дверь.

– Нина Валентинна, это Керя и Сеня, нас бабушки прислали.

– Помочь с котами...

– Какими ещё котами, Сеня? Сбрендил? Просто помочь, – шикнул на меня Керя.

Дверь открылась.

– А, это вы, голубчики, заходите, – проскрипела то ли Кошатница, то ли её дверь. – Пирожки готовлю, уже получше себя чувствую. Участковый сказал, что они вышли на след, может, мне всё и вернут. Скажите вашим бабушкам спасибо, что ничего не надо. Вечером выйду.

Мы так и обомлели. Все коты были на месте, мы сами их вчера пересчитали (двенадцать), пока бабушке моей зубы заговаривали, кроме рыжего, которого мы сами и похитили. Всего тринадцать.

– А с чем пирожки? – Керя принялся обрабатывать старушку. Повел её в зал, всё расспрашивая про котов, про здоровье. Я попросился на кухню: воды попить. Конечно, моей целью было заглянуть на балкон и в кладовую за дверью перед кухней. В таких домах там у всех банки. И вот же они – банки, но с огурцами, запасов действительно маловато. Хлам всякий. Ищу консервацию с кошатиной, может, развешенные части кота, бочонок солонины, хотя бы шкурку, и то было бы успехом. Тоня говорил, что видел, как она консервировала. Не могли же грабители всё унести? Открыл воду для отвлечения внимания, везде заглянул. На самом верху, на балконе, на дополнительно сколоченной полке я увидел в банке что-то мутно-бежевое. Оно! Только очень уж высоко. Неудивительно, что воры её не унесли, если не брать во внимание, что кто-то вообще ворует консервацию. Может, они были голодные. Очень. Я полез за банкой, взял стул, на тесном загромождённом балконе он криво встал, я покачнулся, схватил банку, качнулся назад и с ужасным грохотом упал, банка разбилась. Я свалился на мешок овощей, повезло. Спохватился, поскальзываясь в рассоле, поднял с пола какой-то белый кусочек и сунул в карман. Прилетели Керя и Нина Кошатовна.

– Я думал, я хотел, простите, это случайно. Мне очень жаль.

Кошатница причитала, я врал и извинялся. Керя врал следом, что-то ища на полу.

– Нам бы только тряпку, и мы всё приберём. Тут стекло – небезопасно. Давайте всё же мы.

– Зачем ты туда полез?! Что ж это творится, то мои запасы воруют, то бьют. Не иначе как порча. Уходите, ребятки, подобру-поздорову. Стекло вот сюда бросайте, тут всего несколько кусков. Идите-идите, всё, хватит мне помогать.

Нас спровадили. Мы выкатились на улицу ни с чем – пакет с кусочками Кошатница оставила себе.

– Ты стащил что-нибудь? – сразу спросил Керя.

Я достал из кармана мягкий бежево-белый кусочек.

– Я это есть не буду.

– Мне тоже не хочется. Предложим рыжему коту.

– Каннибализм получится, Керя.

– Это ради спасения других. Но она испугалась, видел? Точно что-то скрывает. И мешок не дала выбросить. Если рыжий это съест, значит, это мясо.

– Оно и понятно, – говорю я, – это её последняя банка, скорей всего. А с чем пирожки будут, не сказала?

– Пока ты банки там бил, я кое-что выведал: сказала, что тесто только поставила, и вечером будут пирожки с начинкой, соседей придёт угощать.

– А повод?

– Ой, я не помню. Тут-то мы её с Рыжим и разоблачим. Покажем коту этот кусочек. Тогда отвертеться у неё не выйдет.

 

Солнце садилось, жара спадала, мы возились во дворе среди сохнущей одежды, соседи стали собираться под виноградной аркой у второго подъезда. Кошатница вышла кормить котов, завязался разговор с одной из соседок.

– Валентиновна, тебе лучше?

– Да, вот хожу потихоньку. Животных кормить-то надо. Рыжик! – кричит она.

– Сегодня хорошо, свежо? – спрашивает соседка.

– Рыжик. Кот пропал. Вы кота моего не видели?

– Так у тебя их вон сколько, за всеми не уследишь.

– Тринадцать. Я всех знаю. Рыжий такой один. И что самое удивительное, я думаю, его похитили, те, что ограбили меня. Они намекали на это в записке.

– Глупости, ну кому надо воровать кота.

– Тому, кто оставляет глупые записки, когда грабит старушек. Я вам сейчас такое расскажу, не поверите.

Мы слушали очень внимательно, ковыряясь в земле. «Керя, Может, рыжие коты самые вкусные?» – «Она это специально, чтоб объяснить пропажу кота, она говорит всем, что они сбегают, или их воруют».

Собралось много людей, точно свадьба какая. Наконец пришла Нина Валентинна с пирожками. И даже подошёл участковый. Все наперебой говорили, шумели, ели. Мы от пирожков отказались.

– Вкусные у вас всё-таки пирожки, Нина Валентиновна, – басил участковый.

– Так они же с котятами! – выпалил Керя.

– С какими ещё котятами? – спросили кто-то из соседей.

– Говорю вам, пирожки с котятами, вот с теми, которых она каждый вечер кормит.

– Керя, беги за котом и Тоней! – я иду ва-банк.

– Валентиновна, что они несут?

– Что-то ваши внуки напридумывали.

– Нет, – завёл я шарманку, – это правда! Мы были, мы видели, как грабили Нину Валентинну. Значит, и Тоня видел, как она консервирует котов. Мы видели банки с мясом. У нас есть улики.

– Консервирует?

– Господи, что происходит?

Вмешался участковый:

– Тех, кого вы видели, мы уже словили. Можете прийти на опознание. Валентиновна, хотел сделать сюрприз, многое из украденного удалось спасти. Я мигом в машину и назад. Там есть банки, откроем – посмотрим, что тут ребята ваши фантазируют.

– У меня пропал кот, значит! – начала Кошатница. – Меня ограбили! А теперь говорят, что я ем моих котов. Ильинична!

– Дорогие мои, мы сейчас все поймём, во всём разберёмся.

– Сеня, это какая-то ваша шутка? И где кот?

– Она ест котов, вот, вот кусок той секретной консервации, я нашёл сегодня. Вы не дали нам её выбросить, даже притронуться не дали, потому что это вот. – Я размахивал грязно-белым кусочком непонятно чего перед армией соседей, как полководец. – Вот Керя подтвердит. – Керя бежал с орущим и вырывающимся котом, за ним следом спешил и улыбался Тоня.

– Мои Рыжик, – кинулась Кошатница, но кот удрал при первой возможности. – Вы украли кота? Они украли моего кота! Я видела записку, но решила – это те грабители.

– Записку? А что в ней?

– Внимание! – сказал Керя. – Вот кошачье мясо, если коты его сейчас съедят, значит, мы с Сеней правы. Кыс-кыс-кыс. Тоня видел, как вы консервировали котов, и пирожки ваши – с котятами.

Прибежала пара котов, понюхали предложенное Керей угощение, мяукнув, ушли. Тоня же разразился неудержимым смехом.

– Да вы чего? Я же пошутил. Все знают, что котов не едят. Ну, по крайней мере, наша Валентиновна этим не занимается. Я просто пошутил. Эй, вы чего?

Пришёл участковый с банкой, исполнительный какой на этот раз.

– Вот такая банка есть, давайте, открывать?

Что-то сумбурно говорили наши бабушки, но мы их уже не слушали. Керя бросил в Тоню тем, что предлагал котам. Отскочив от руки, кусочек упал на асфальт. Тоня наклонился, повертел в пальцах.

– Не поверите – кабачок.

И – наутёк.

Мы бросились в погоню, раздвигая занавес белья. Где-то сзади остался участковый с банкой, смех взрослых, их шутки, попытки нас угомонить. Тщетно. Мы гнались за Тоней через россыпь котов, лай собак, мимо нашей наивности, сквозь лето, сквозь детство.