Литературные пародии

Большой ребёнок

Пусть скажут про меня: большой ребёнок.
Я в детство не впадал, я вечно в нём.
А мир – он тоже вечно юн и звонок,
и нам всё время весело вдвоём.
(Вадим Сикорский)

Мир вечно юн. Мы с миром близнецы,
Хотя у нас и разные отцы.
Мне б не хотелось зрелым становиться
И чашу жизни до конца испить,
Хочу я песни щебетать, как птица,
И вечно в начинающих ходить.
Мой голос будет постоянно звонок,
Я буду веселиться каждый миг.
Пусть скажут про меня: большой ребёнок.
Зато не скажут: маленький старик.

Бытие и поэзия

В сарае тёмном возится свинья,
Гремит соседка ржавыми корытами…
Плывёт по небу голова моя
С глазами широко открытыми.
(Вечеслав Казакевич)

Я не люблю свиней, их чушками зову,
Противны мне их рыла непристойные.
Когда я слышу их возню в хлеву,
Мне чудятся явления застойные.
Звучат в мозгу обидные слова,
Я начинаю весь дрожать и маяться,
Долой отсюда рвётся голова
И наконец от тела отрывается.
И вот она меж туч стремглав летит,
По сторонам глазами зорко зыркая,
И тут к стихам приходит аппетит,
И я пишу их, торопясь и фыркая.

Золотая рыбка

Закинул удочку я в Тихий океан,
Попалась мне
Малюсенькая рыбка.
И я подумал, что и тут обман,
А может, не обман,
А лишь ошибка?
(Анатолий Брагин)

Объехав много дальних стран,
Я подвожу итог исканий:
Кругом царит один обман,
Особо в Тихом океане.
Рыбачил там я как-то раз,
Между Камчаткой и Аляской,
И вынул, помню как сейчас,
Рыбёшку из известной сказки.
И рыбка, золотом блестя,
Все блага мира мне сулила,
Она рыдала, как дитя,
И о спасении молила.
Мне предлагала роль в кино
И поэтическую славу,
Но я ответил ей одно:
Мне эти басни не по нраву.
Я верить сказкам не привык,
Мне не такие пули лили…
Я сделал из неё балык,
И мы с друзьями пиво пили.

Тоска

Я сижу за оконной рамой,
мне не хочется
шевелиться…
Родила меня –
просто мама,
а могла бы родить –
птица.
(Глеб Горбовский)

Вижу: тучи по небу крадутся.
Скоро небо дождями прольётся,
Скоро птицы на юг подадутся,
Мне же только одно остаётся:
Тосковать за оконной рамой.
Надо ж было такому
Случиться:
Родила меня –
Просто мама,
А могла бы родить –
Птица.
Мне б тогда
Не ходить на работу,
Целый день над землёй
Резвиться…
Ну какие у птиц
Заботы?
И к тому же
Не надо бриться!

Засилье дыр

Дрожит гитара под рукой, как кролик,
цветёт гитара, как иранский коврик.
Она напоминает мне вчера.
И там – дыра, и здесь – дыра.
(Алексей Парщиков)

Гитару сжав дрожащею рукою,
Брожу сегодня, как бродил вчера.
Ищу, но не могу найти покоя:
Повсюду мне мерещится дыра.

Дыра в зарплате, в плане, в госбюджете,
Дыра с гитаре и на рукаве…
Как много разных дыр на белом свете!
И я их все вмещаю в голове.

Мне эти дыры гасят бег пера
И вспышки поэтического рвенья.
Открою рот, смотрю – и там дыра.
Да, не найти нигде от них спасенья.

О сокровенном

Между поэтом и музой есть солнечный тяж,
капельницею пространства шумящий едва, –
чем убыстрённей поэт погружается в раж,
женская в нём безусловней свистит голова.
(Алексей Парщиков)

Меж поэтом и Музой – уж так повелось изначально –
Существует искрящийся солнечный тяж.
Только звякнет поэт своей лирой печальной,
Тут же Муза его тянет весело в раж.
Изливаются рифмы дождями на грешную землю,
Замирают эстеты, читая стихи нараспев…
В мире нет простоты, и я это с восторгом приемлю
И кормлю пирогами украшенных мальвами дев.
Грандиозность ботинка, скользящего с нервной лодыги,
Неразгаданность тайн, что ещё предстоят впереди,
И потоки стихов, уходящие в новые книги,
Наводнение чувств вызывают в груди.
И свистит голова, погружённая в душу поэта,
И колёсный мужик шлёт тепло с высоты…
Если кто-то прочтёт и осмыслит всё это,
Мне придётся добавить ещё темноты.

Обманчивые надежды

И куплю зачем-то лотерейку,
А потом – корабликом пущу…
(Анатолий Поперечный)

Покупаю лотерейки,
Чтоб корабликом пустить.
Что мне жалкие копейки!
Я, друзья, люблю кутить.
Пусть кораблики по свету
Приплывут к хорошим людям,
Лотерейному билету
Каждый рад, конечно, будет.
Вовсе я не помогаю
В людях жадности развиться:
Я кораблик запускаю,
Лишь проверив по таблице.

Мучительный вопрос

– Кому нужны мои стихи? –
Спросил я сам себя,
И сам себе ответить я,
Конечно, не сумел.
(Александр Лаврин)

Раз солнечным весенним днём,
Когда в природе обновленье,
Решил я: да гори огнём
Они – мои стихотворенья.
Зачем я трачу столько сил
На эти серенькие книжки?
– Нужны мои стихи? – спросил
Я у соседского мальчишки.
И он ответил на бегу,
Спеша гонять по первым лужам:
– Я, если правда, не могу
Сказать, что мне и Пушкин нужен.
Мне бы кроссовки иль мопед… –
И он стрелой во двор рванулся.
Я выслушал такой ответ
И только горько усмехнулся.
– Тебе нужны мои стихи? –
Я у жены спросил ответа.
– И за какие же грехи, –
Услышал я, – мне жить с поэтом.
У всех мужья как на подбор,
И только у меня с приветом.
Что мне стихи, коль до сих пор
В квартире даже “стенки” нету.
– Так для кого же я пишу? –
Меня вопрос не покидает.
Пойду, редактора спрошу:
Уж он, наверно, это знает.

Бой местного значения

Щека молочная – как роза.
За мной, в забвенье брякнем лбом,
вперёд, поэзия и проза!
Но гаснет свет – и пыль столбом.
(Владимир Урусов)

Когда в забвенье брякнул лбом,
То что-то в голове сместилось.
Пыль поднялась с ушей столбом,
И мне поэзия явилась.
– А где же проза? – я спросил. –
Скорей зови сюда и прозу.
В забвеньи жить нет больше сил,
Меня трясёт как от мороза.
Молочных щёк пунцовый цвет
Во мне рождает вдохновенье.
Забвенья для поэта нет!
Долой проклятое забвенье!
А вот и проза! Значит так:
Я – впереди, вы – справа, слева.
Все силы соберём в кулак
И на забвенье лбами смело.

Так кто же я?

Я забыл, кто я таков.
Я – сплошной изъян.
Я совсем не с облаков,
а скорей –
                из ям.
(Евгений Евтушенко)

Если уж без дураков,
То признаюсь всем:
Кто я был и есть таков,
Я забыл совсем.
Знаю только, что сейчас
Я – сплошной изъян.
Я в политике погряз,
Так же как и Гдлян.
И в потоке трескотни,
В гуще шелухи
Провожу я свои дни,
Позабыв стихи.

Последняя игра

Девятка мартовских грачей –
краплёная колода!
По наблюденью москвичей,
шельмует и природа:
Девятка мартовских грачей
в такое время года?
Глаза спросонок протерев,
я им скажу на это,
что выпала девятка треф
из рукава поэта.
(Евгений Елисеев)

Поэт всё должен знать и мочь –
Профессия такая.
Решил я как-то в марте, в ночь:
В картишки поиграю.
И сразу начал шельмовать,
Ведь шулер – брат поэту,
Хотел себе шестёрки сдать,
Но выпали валеты.
В рукав я сунул даму треф,
А к ней туза в придачу.
Вдруг слышу тихий голос: “Блеф.
Иди ва-банк. Ставь дачу.”
Привык я слушать голоса,
Ведь я – поэт от бога.
Я твёрдо верю в чудеса
И в атеизм немного.
Решился! Ставлю всё на кон,
Достав туза при этом.
Вдруг дама вылетела вон
Из рукава поэта.
Какой конфуз! Какой позор!
Кричат все: “Гнать нахала!”
Но я твержу спокойно: “Вздор!
Природа шельмовала.
По наблюденью москвичей
Она шельмует в марте.
Глаза протрите поскорей –
Грачи сидят на карте!”
В смятеньи от моих речей
Все видят на колоде
Девятку мартовских грачей.
Претензии – природе.
Поэт любой осилит спор –
Профессия такая,
Но всё же в карты с этих пор
Я больше не играю.

Лирическое

Я спрошу – беседы для,
хорошо ли у руля?
Спросит он, меня дразня,
хорошо ли без коня?
Знаю я, что он ответит,
папироской шевеля.
Знает он, что я отвечу,
сигаретку наклоня.
Мы с ним выпьем молока,
взяв корову за бока.
А корова скажет “му”
мне и другу моему.
(Дмитрий Толстоба)

Приятно утром выпить молока,
Корову взяв за тёплые бока.
Я пью и одного лишь не пойму:
Зачем кричит корова дико: “Му!”
И делает мне страшные глаза.
Быть может, это молока из-за?
Но коль на самом деле это так,
То это совершеннейший пустяк.
Я выпью сам и другу предложу.
“Пей досыта,” – приветливо скажу.
Затем, напившись с ним отвала до,
На пару сядем сочинять рондо.

Причина ликования

Уха
и рыбья голова
рождают во мне
необыкновенные слова…
… ем
остановиться не могу,
и климат меняется
в моём мозгу,
и я ликую.
(Григорий Корин)

В рыбе фосфора куча,
Фосфор для мозга нужен.
Чтоб мысль свою сделать могучей,              Мои извилины трутся.
Ем я уху на ужин.                                        Ходят мысли по кругу
Головы рыбьи смакую,                                 И за стихи берутся.
Чувствую, как умнею,                                  От трения мозг воспаляется,
Чувствую мощь такую,                                Даёт теплоту такую,
Что описать не смею.                                   Что климат в мозгу меняется,
Чувствую, как друг о друга                          И я ликую.

Кто чем шевелит

Пишут сердцем стих нескучный,
Мне-то что!
Валяй, хоть почкой!
Головой писать сподручней,
Шевельнул мозгой – и строчка.
(Анатолий Брагин)

Кто пишет сердцем, кто пером,
Иные строчат на машинке.
У одного стихи как гром,
А у другого – как пушинки.
Я по-особому привык
Работать в жанре стихотворном,
Поэтому и мой язык
Своеобразный и проворный.
Пусть пишут ручкой иль ногой,
А мне-то что! Да пусть хоть почкой!
Я лично шевелю мозгой,
Как шевельну – так сразу строчка.
Нашевелил на целый том,
Вдруг стала голова чесаться:
Мозга мне шлёт сигнал о том,
Что нужно срочно умываться.

Письмо к России

(С. Есенин)

Ты жива ещё, моя Россия?
Жив и я, привет тебе, привет.
Слышал я из-за заморский сини,
Что в тебе порядка больше нет.

Слышал я, что ты летишь как тройка,
И куда, не ведаешь сама,
Что в тебе сплошная перестройка,
И маячит нищенства сума.

Слышал я, ты в покаяньи бьёшься
И ведёшь с прошедшим смертный бой,
Говорят, что ты части рвёшься,
Чтобы снова стать сама собой.

В общем, слухов носится немало,
Но всё это тягостная бредь.
Не такое в жизни ты видала,
Чтоб теперь так просто умереть.

Забота

Переулки Перми – деревяшки.
Как старушки глухие – дома…
Я кого-то ищу по бумажке,
А найти не хватает ума.
(Глеб Горбовский)

Вспоминаю я школу и плачу:
Был учебный процесс как чума.
Месяцами решал я задачу,
Но решить не хватало ума.
Получив “трояки” в аттестате,
Возмущённо я ныл: “Почему?”
Как оценки выводятся, кстати,
До сих пор я никак не пойму.
В институт я попал по записке,
Что учил, затрудняюсь сказать,
Но, однако, теперь по-английски
До пяти я умею считать.
Выступать по бумажке могу я,
Всё, что нужно, написано в ней.
Без запинки читаю любую
Из составленных кем-то речей.
Лишь одна у меня есть забота:
Обошёл я в Перми все дома,
Но найти по бумажке кого-то,
Хоть убей, не хватает ума.

Заветная думка

И в унисон
Своей заветной думке
Я приглашаю вас, мой государь,
Читатель мой, –
К столу, к хрустальной рюмке!
(Борис Примеров)

Среди моих заветных дум
Одна мне не даёт покоя:
Вот я по улице иду,                            И пьёт со мной на брудершафт.
А рядом водка льёт рекою.                Картиной этой сердце грея,
И я её – с ума сойти –                        Пишу стихи я как умею,
Не пью, поскольку нет посуды.           Чтобы в заветной светлой дали
Я из стакана пить не буду,                   Меня в лицо все узнавали,
А лучшего здесь не найти.                  И в унисон заветной думке
И вдруг, в лицо меня узнав,                 Всех тех, кто сборник мой купил
Читатель мой бежит к реке,                  И тем особенно мне мил,
Две рюмки крепко сжав в руке,            Зову к столу, к хрустальной рюмке!

Эх!

Редактор вырубил строфу
Из моего стихотворенья:
Мол, ты не Пушкин, не Ду Фу…
А Брагин…
Это без сомненья!
(Анатолий Брагин)

Редактор рубанул сплеча
По моему стихотворенью.
Строфа, от ужаса крича,
Бежала прочь в одно мгновенье.

Да, не Ду Фу, не Пушкин я,
А Брагин, чем и интересен.
Редактор, хоть мы и друзья,
Убил немало моих песен.

Он лесорубом был рождён,
А вот работает в журнале,
Под корень вырубает он
То, что другие создавали.

Когда я вижу хладный труп
Любимого стихотворенья,
То говорю: “Эх, лесоруб,
Ты не Белинский, без сомненья!”

Бегун

Бежим, бежим…
                         Вся жизнь – в бегах.
И без оглядки.
И наступаем
                   впопыхах
Другим на пятки.
(Борис Рябухин)

Начитавшись медицинских книжек,
Жизнь свою я провожу в бегах,                      На моём спортивном, стройном теле
От простуд, инфарктов и ошибок                     Не успеть оставить след годам.
Шпарю на стремительных ногах.                     Если вдруг замечу чьи-то пятки,
На бегу дал детям воспитанье,                       Тут же без труда их обойду.
На бегу стихи строчить привык,                      Этот подвиг занесу в тетрадку,
На бегу усиленным питаньем                         И стихи в издательство уйдут.
Поощряю мысли и язык.                                Жизнь моя – мелькание лодыжек.
Устремив свой взгляд к заветной цели,          Грудь мою тисками ветер сжал.
Я несусь неведомо куда,                               Только что-то мало моих книжек…
Может быть, я не туда бежал?

Тайна

Как много в этом городе людей!
Все вместе люди знают всё на свете –
И ни один не знает, что меня
Ты полчаса назад поцеловала.
(Илья Фоняков)

Как много в этом городе людей!
Средь них, наверняка, есть иностранцы:
Профессора, торговцы, дипломаты,
Рантье, писатели, военные, шпионы.
Все вместе люди знают всё на свете:
Секреты производства кока-колы,
Болезни мозга и болезни века,
Устройство звёзд и синхрофазотрона,
Рецепт окрошки и симптомы гриппа,
Все тайны бытия и государства…
Но знания людей несовершенны,
И им природой предначертан круг,
А что за ним, гадать лишь остаётся.
Но ты да я одной владеем тайной,
Хотя меня уже гнетут сомненья.
Скажи, родная, было ль то взаправду
Иль только показалось, что меня
Ты полчаса назад поцеловала?
О счастье жизни! То и вправду было.
Так пусть об этом мой читатель знает!