Осколки. О Бытии и Ничто литературного творчества

 

 

 

«Чтобы я был тем, чем я являюсь, достаточно, чтобы другой смотрел на меня».

 

Эту цитату из фундаментального труда Жан-Поля Сартра «Бытие и Ничто» можно было бы сделать эпиграфом к моему эссе. В самом деле, если некто обратил на меня взгляд, в этот момент я для него существую как данность. Вот только действительно ли то, что видит во мне наблюдатель, утверждает меня исчерпывающе и без искажений?

Сартр разграничивает и подробно анализирует три модуса, в которых альтернативно конституируется личность: я-в-себе, я-для-себя, и я-для-другого. Таковы три точки, три ракурса возможного рассмотрения.

Я-в-себе – это я как субъект; я изнутри, каким воспринимаю себя исходно. Такое положение еще называется имманентностью, то есть тождественностью самому себе, возникающей в интуиции.

Я-для-себя – это уже переход к трансцендентности, то есть к противополаганию моего взгляда по отношению к внутренней сущности. Это взгляд как бы со стороны: я рассматриваю себя как объект. Я пытаюсь осознать мои объективные свойства.

Я-для-другого – это чистая трансцендентность. Некто Другой, случайно меня разглядывая, выносит свои заключения относительно того, чем я для него в этот миг являюсь.

Применительно к тексту, можно сказать, что когда я пишу, я реализую в словах то самое я-в-себе. Мысль истекает из меня свободно, непринужденно. В момент письма я сам себе имманентен.

Но вот я остановился и перечитываю написанное. Критически оцениваю: действительно ли я сказал то, что хотел? Соответствует ли написанное сверхзадаче и плану сюжета? Я что-то принимаю, что-то отвергаю. Я редактирую. Я работаю с собой как с объектом.

 В конце концов, я добиваюсь такого текста, в котором меня удовлетворяют и форма и содержание. Авторский замысел, кажется, удался. Я готов представить мое творение на суд читателя.

И вот тут возникает проблема Другого. Вдруг оказывается, что Другой, ознакомившись с моим текстом, выдает о нем критическое заключение, не вполне совпадающее с моим на сей счет мнением. Некоторые аспекты Другим, конечно, улавливаются, но далеко не все, и не на ту глубину, на которую собственное произведение чувствую я. А нередко бывает, что Другой находит и нечто такое, чего я в произведение вообще не закладывал. Если варианты извращенного восприятия свидетельствуют о Другом как о человеке с фантазией, и вызывают у меня улыбку, поскольку я встретил в Другом человека, так или иначе, творческого, то поверхностное восприятие моего творения и, главное, основанные на такой мимолетности выводы и оценки, уже будят во мне чувства несправедливости, огорчения и творческой неудачи.   

 

 «Среди множества способов, которые имеет для-себя, чтобы попытаться избавиться от первоначальной своей случайности, есть один, который состоит в попытке заставить другого признать мое существование по праву», – констатирует Сартр.   

 

Я, конечно, пытаюсь. Но в произведении, исполненном тихой драмы, Другой почему-то видит лишь навевающую тоску бытовуху; в пронзительной трагедии надломленной жизнью личности находит историю болезни депрессивного пациента; в отчаянном фарсе смертоносного карнавала замечает только кривляния неунывающего паяца; а в интеллигентном исследовании нравственности и морали – оскорбление приличий и едва ли не порнографию.   

Кто же здесь прав: я или Другой? То ли я как автор не смог донести то, что задумал, то ли читатель не потрудился прочесть внимательно и хоть сколько-нибудь над прочитанным поразмыслить. Строго говоря, читатель ничего мне не должен. Это я своим текстом вторгаюсь в его жизнь. Стало быть, и ответственность за все возможные интерпретации ложится исключительно на мою душу. Допустим. Но существует ли надежная технология, следуя которой можно достичь положения, когда Другой видит мой текст точно таким же, каким вижу его я?

Ответ Сартра на этот вопрос не оставляет надежды.

 

 «Для-себя является нам как бытие, которое существует, поскольку оно не есть то, чем оно является, и есть то, чем оно не является».

 

В этой элегантной, не без игривости, зауми сформулирована жесткая философская истина.

Я-для-себя никогда не совпаду с тем, чем является мое я-для-другого. Между нами всегда будет пропасть; по одну ее сторону – имманентное мне я-в-себе, а по другую – сторонний взгляд человека, трансцендентного мне, недоступного, непостижимого, со своим личным опытом, интеллектом, культурным уровнем, вкусовыми пристрастиями, установками и ассоциациями.

А вот еще одно умозаключение от Сартра:

 

 «То, что я создаю, если понимать приведение материи и формы к существованию, – это я сам. Драмой абсолютного творца, если бы он существовал, была бы невозможность выйти из себя, так как его творение может быть только им самим».

 

И я, и Другой творим собственные миры. В чем-то они совпадают, а в чем-то – нет. Так будет всегда. И даже то, в чем эти миры совпадают – лишь согласованность общего знаменателя, но отнюдь не тождественность. Мы являемся друг другу извне, как объекты, но это не значит, что мы можем друг о друге судить объективно.   То, что наблюдатель видит в наблюдаемом – не вполне объективное. Это лишь взгляд одного субъекта на другой субъект.

Литературное произведение как Бытие, явленное в виде текста, существует на стыке двух субъективностей: авторской и читательской. При отсутствии одной из этих двух составляющих литературное произведение есть Ничто. Разумеется, примат смысла – за автором. И все же, конечный смысл всегда за читателем. Однако не зависимо от доли участия, и к автору, и к читателю в равной степени относится сартровское:

 

 «Мы находим в вещах только то, что сами туда вложили».