Послание до востребования

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за октябрь 2023:

 

На чтение потребуется 4 минуты | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Где-то через месяц, как жена вернулась с курорта, Дерюгин обнаружил в почтовом ящике странную открытку: «Аня, получи до востребования. Твоя Вита».

Дерюгин прочёл открытку, хмыкнул и начал задумчиво подниматься по лестнице, забыв закрыть почтовый ящик. Он силился вспомнить: кто такая Вита? Такого чудного имени не было ни у подруг жены, ни у родственниц. Да ещё «твоя» подписано…

Что получить-то до востребования? Дерюгин сердился. Если посылка или там бандероль какая, извещение должно быть. А если письмо, то почему не прямо домой? Получи-ка, мол, я твоя Вита. Твоя! Вроде как дочь написала. Но какая у Аньки может быть неучтённая дочь, если взял он её девкой? Кроме законного сына Кольки, которому вот уже пять лет, никого у неё нет.

Дерюгин даже усмехнулся своим подозрениям. Однако открытку жене почему-то не отдал. И даже не спросил у неё, кто такая Вита. А подмывало спросить, и отдать открытку хотелось, чтоб выяснилось сразу и никаких опять секретов. Ну а если тут тайна какая? Дерюгин недавно прочёл «Книгу о верных и неверных жёнах». Насмеялся вдоволь. А теперь вот задумался…

 

На другой день прямо с работы он пошёл на почту и, постояв в небольшой очереди у окошечка, где выдавалась корреспонденция до востребования, протянул свой заводской пропуск ненатуральной блондинке с родинкой над верхней губой. Блондинка схватила пачку конвертов из ящика с буквой «Д», начала быстро, как мартышка, перебирать их. Один конверт на мгновение замер в её руке, даже длинный ярко накрашенный ноготь впился, оставив след. Она уже чуть не отдала письмо Дерюгину, но тут же бросила его в общую кучу и, досмотрев пачку, вернула пропуск.

– Вам нет. Дальше!

– Как нет? – удивился Дерюгин. – А вот то-то письмо… Я видел…

– Вы Дерюгин или Дерюгина? – спросила девушка с усмешкой, неодобрительно глядя на тяжёлую руку с въевшимся в кожу мазутом и с заусенцем на большом пальце, сжимавшую потёртый пропуск.

– Дак я… Жена это моя…

– А на конверте не написано, что жена! Да и мужьям не имеем право выдавать.

– Только жёнам, значит? – хмыкнул Дерюгин, раздражаясь.

– Что – жёнам?

– Выдавать!

– Ну, знаете! – Девушка оскорблённо поджала губы.

– Молодой человек, не задерживайте очередь! – кто-то тонко выпалил слева.

Дерюгин хмуро повернул голову на голос и встретился взглядом с аккуратным молодым человеком в коричневом костюме и жёлтом галстуке. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу и морщился, протянув руку с документом далеко к окошечку.

– Вам же сказали: нельзя! – выпорхнуло из его кривящегося рта.

– Не егозись, успеешь! – мрачно обронил Дерюгин, не спеша отваливаясь от окна.

– Хам! – донеслось ему в спину всё так же тонко и сварливо.

Дерюгин повернулся, сжав зубы и кулаки. Волна обиды, злости захлестнула его. На жену, которая получила такую открытку, девку с ногтями вурдалака, не пожелавшую выдать ему письмо, и даже – на её родинку, а в особенности – на этого пижона.

– Спешишь очень? Куда? В больницу? Щас будешь!

 

Ещё миг и, возможно, обладатель тенора закончил бы вечер в перевязочной, а Дерюгин – в милиции. Как знать. Но тут кто-то звонко и ласково позвал:

– Миша!

Дерюгин обмяк, узнав голос, и начал искать глазами свою младшую сестру Анюту.

– Миша, ты что тут делаешь?

Он почувствовал в своей заскорузлой ладони нежные пальчики сестры и повернулся, силясь улыбнуться, но глаза ещё смотрели колюче.

– А ты? – ответил на вопрос вопросом.

– Зашла конвертов купить. Ты что такой злой? Или устал? – Анюта ласково сжала ему руку. И, посмотрев на её тонкие белые пальцы с ровно остриженными ноготками, Михаил Дерюгин отошёл сердцем окончательно. «Вот ведь ногти как ногти, не то, что у этой!»

– Да обозлила вот. Я это… Хотел письмо получить. До востребования. От друга. А мне нету. Но есть Аньке. Я говорю: давай сюда, а она не даёт, чудачка эта…

Анюта сразу поняла нескладную речь брата: привыкла. Не уловила она только самого главного (не хватило жизненного опыта): раз пишут до востребования, значит, для этого есть основание.

– Чудные вы оба! – засмеялась Анюта. – У вас что, адреса нет? На почту за письмами ходят! Сейчас я его получу. Имена-то у нас одинаковые!

– Во-во! – довольно закивал Дерюгин. Он сам собирался попросить об этом сестру, да она опередила.

 

С нетерпением следил Михаил за быстро продвигавшейся в очереди сестрой. Он был так поглощён ожиданием: выдаст или не выдаст (отчества-то разные), – что даже не заметил своего обидчика, который настороженно прошёл мимо него к выходу.

Дерюгин страстно желал заполучить письмо и убедиться, что тут ничего такого нет. Какая-то вольтанутая Вита из курортных знакомых излила Анке свою сердечную тайну – вот и написала не домой, а на почту. Будто нужны кому-то её секреты. Дура!

Ну, а вдруг… Дерюгин даже дыхание задержал, вспомнив книгу о неверных жёнах. Сейчас она уже не казалась смешной. Что смешного-то? Ему стало жарко. На коже выступил пот. Он только сейчас заметил, что все ещё держит в руке пропуск, и сунул его в задний карман брюк.

Он, конечно, и до этой распутной книжонки слышал немало анекдотов об изменах жён, особенно на курортах. Но ведь это анекдоты. Нет, в жизни тоже бывает, в общем-то. Вон, Генка: с чужой женой спит да ещё любит рассказывать об этом во всех подробностях. А Толик – тот вообще застал жену на горячем деле. Набил обоим морды и развёлся. Но ведь он пил запоем, сам гулял. А тут – жили душа в душу. Почему – жили? Дерюгин поймал себя на мысли, что думает о жене в прошлом времени. Ну, не без ссор, конечно. С кем не бывает? Так это так, по мелочи. Чтобы серьёзно и надолго – такого не было. И вдруг – на тебе! – приходит тёмная открытка с подписью: «Твоя Вита»!

Анюта уже влезла головой в окошечко. Выдаст или не выдаст? На миг Дерюгина охватил какой-то дремучий, утробный страх: всё может рухнуть. Разверзнется неверность, будто бездна, и поглотит, уничтожит семью, а значит, и его всего, без остатка, потому как жить без Анки и сына нету никакого смысла. Он даже успел подумать, что лучше бы эта фальшивая блондинка разглядела подлог и не выдала письмо. Пусть бы всё шло без его вмешательства. Но Анюта повернулась с сияющим лицом. В руке её ярким прямоугольником белел конверт.

– Ну, спасибо, сеструха. Помогла, – говорил Дерюгин, небрежно заталкивая письмо в карман тёмно-зеленого лоснящегося пиджака. – Сейчас не надо будет Анке самой бежать. У ней же работы хватает! Стирка там… Вот выйдешь замуж – сама увидишь. Поймёшь, как оно бывает… Открытки всякие приходят…

– Да ты что это, Миша, пугаешь меня! Смотри, какую речь сказал! На тебя не похоже. Может, выпил с дружками? Бледный вон. Что с тобой, Мишель, а?

– Да не. Не пил я, – Дерюгин вяло махнул рукой. – Устал. Крутился сёдни. Как белка. Конец… Конец месяца. Ты это… В гости приходи. Чё ты не приходишь-то?

 

Быстрыми шагами шёл Дерюгин к своему дому. В кармане его тяжело шевелилось письмо. А может, это беспокойно ворочалось сердце?

Отойдя от почты с квартал, он сел на скамью в сквере и осторожно, будто мину, достал конверт. Почерк на нём – не узкий, не широкий. Не очень ровный, но и не каракули. Не сказал ему ничего почерк. Только вот буква «А» в имени жены была написана так небрежно, так вычурно, что сердце сжалось в предчувствии беды. Ишь ты, Вита, как размахнулась!

Конверт был тонким и лёгким, но заклеен крепко – дополнительным клеем. Дерюгин хотел сперва открыть осторожно, чтобы потом можно было заклеить, но бумага надорвалась. В нетерпении он разорвал конверт широко и достал листочек, сложенный пополам. На нём тем же почерком было написано:

«Милый Андрюша!

С восторгом вспоминаю наши с тобой встречи. Почему ты не даёшь о себе знать? Очень скучаю. Позвони мне. Страшно хочу тебя видеть. Твоя Вита».

Прочитав письмо, Дерюгин осторожно положил его на скамью, как это делают со случайно взятой чужой вещью. На его крепкой шее появилось красное, медленно растущее пятно. С минуту он глядел прямо перед собой, а потом глухо всхлипнул. Всего один раз. Будто подавился чем-то. Глаза его остались сухими. Тяжёлые это были глаза…

 

– Вот взять опять же этих торговок. Ведь они чё делают? Одна работает в универмаге, другая – в гастрономе. Придёт чё подешевле да получше – ты мне, я – тебе. Обменялись. Вот и сыты, и одеты!

– Ты голодный, что ли? – вяло спросил Дерюгин. Но Толик не унимался:

– Против них – конечно! Не украдут, так спекульнут. Ты сам за дублёнку двойную цену дашь!

Михаил молчит, глядя на стол, где прямо на клеёнке лежит крупно нарезанный хлеб, скучает на сковороде расковырянная яичница, стоит опорожненная наполовину бутылка водки.

Зачем ему дубленку да ещё за двойную цену? Ему нужна Анка. Прежняя. Было бы у него сейчас сто дублёнок – он отдал бы их только за то, чтобы вернуть тот день, когда разрешил жене ехать на курорт. Ведь говорил же Генка, что отпустить жену отдыхать на море – всё равно, что оставить машину ночью на улице с открытой дверцей. Прав был: увели. Дерюгин скривился и расплескал оставшуюся водку по стаканам.

– Давай, политик, допьём… Ты это… с которой спишь – у неё чё, муж-то из-за угла пыльным мешком ударенный?

– Чего? – выпятил нижнюю губу Толик. Он ещё не запьянел, а потому был поражён ниоткуда взявшимся вопросом. – Я мысли свои неглупые высказываю! А он…

Но губы Толика тут же растянулись в усмешке, обнажая жёлтые прокуренные зубы, один из которых больше остальных в полтора раза. В круглых кошачьих глазах возмущённое недоумение сменил плотоядный блеск.

– Да ты никак наметил обгулять чью-нибудь законную? Своя-то оскомину набила?

Дерюгин медленно, морщась, выпивает водку. Его большой кадык при этом ходит вверх-вниз, как лифт. Он не закусывает, а только вытирает губы тыльной стороной ладони.

– Я говорю: мужик-то этой сучки – неужто не догадывается?

Толик выпивает водку залпом и, закинув в рот желток со сковороды, шепелявит:

– О е веит. Упит ошень.

– Любит, значит, и верит… – Михаил усмехается.

Толик громко смеётся смехом победителя.

– Целует её. А она… да все они! Стоит лишь взяться как следует. Сперва только ломаются.

– Не может быть, чтобы все! – Михаил зло тычет в белок яйца вилкой, недоверчиво качая головой. – Вот взять, к примеру, мою Анку. Она может? Как считаешь?

Толик бросает на друга любопытный взгляд и дипломатично произносит:

– О жёнах друзей не говорят. Нет, ты чё это сёдни смурной такой? Рога, что ли, прорезались? Так сдашь в аптеку. Пантокрин из них добывают – лекарство, нужное народу.

Толик запьянел. Ему хочется шутить, дурачиться. Но, поймав тяжёлый взгляд друга, он умолкает. Однако ненадолго.

– Нет, правда, к чему ты это спросил?

– Да так. Ко второй бутылке. Пошли? Или тебе уже спать пора?

Толик резко встаёт со стула:

– Поглядим, кто вперёд уснёт!

 

     В винном отделе, как всегда перед закрытием, очередь. Осталось всего пятнадцать минут до семи часов – разрешённое время продажи. После не дадут. Мужики напирают, тянут руки с деньгами, сглатывая слюну. Кто-то спешно «сдваивает», «страивает». Кто-то просит пятак: не хватает. У всех на лицах – нетерпение. То и дело слышатся осаживающие окрики. И в этом гомоне, в этой суете молчаливо, как идол, и чётко, как автомат, движется немолодая продавщица. Лицо её так бесстрастно, что кажется: вот тут, у прилавка, убей человек человека – оно не дрогнет. Но вот торговка возвращает деньги покупателю и цедит сквозь неподвижные губы:

– Не хватает семи копеек.

Толик, наблюдавший за ней, восхищённо толкает друга локтем:

– Не баба, а робот!

Михаил, смотревший невидящим взглядом куда-то вниз, поднимает голову и недоуменно глядит на друга. Толик усмехается:

–Ты спишь или едешь? А ещё мне говорил: спать пора!

Они стоят за единственной в очереди женщиной, одетой в вытянувшуюся кофту и короткую полинявшую юбку. В одной руке она держит пустую бутылку, в другой, крепко сжатой, – деньги. Женщина поворачивает к ним лицо с выщипанными бровями и пьяно усмехается:

– Поспать успеем. Выпить надо!

– Хорошо сказала! – оживляется Толик. – Видно, знаешь толк?

Он заинтересовано осматривает женщину, начиная с икристых ног и заканчивая русыми, давно не мытыми кудряшками. Длинно подмигивает ей.

Михаил снова склоняет голову. Но за рукав его трогает невысокий усатый человек:

– Третьим не возьмёте?

– Нет. Ищи других, – бросает ему Толик, отвлекаясь от игривого разговора с женщиной. – Нас уже и так трое!

Но Усатый не отходит. Глядя в лицо Михаилу, он ждёт ответа от него. Во взгляде этом не мольба и не приказ, но есть что-то такое, что встречается не часто. Скрытая мука, что ли? И стыд подавленный.

– Где трое, там и четвёртому найдётся, – говорит Дерюгин и тут же ощущает в руке деньги – рубль с мелочью.

А очередь уже подходит. Женщина, то и дело оборачиваясь к Толику, обменивает пустую бутылку на полную вина. Вслед за ней протягивает деньги на две «белых» Михаил.

Из магазина выходят вчетвером.

– Пошли ко мне, – предлагает Толик, беря женщину за локоть. Она делает шаг к нему и неуверенно выдыхает:

– Хоть бы познакомились сначала.

– Я Толик. Это Мишка. А это…

– Андрей, – представляется Усатый.

– А меня зовут Света.

– Какая ты Света, если чёрная! – смеётся Толик и каламбурит:

– Света так Света. Лишь бы не с того, а с этого света!

 

– Нет, вот ты мне скажи, Андрюха! – Дерюгин стучит ребром ладони о стол так, что пустые бутылки и сковорода подпрыгивают. – Ты мне скажи: если бы тебе жена рожки приладила – чё бы ты делал?

 – Сдал бы в аптеку! – орёт Толик. Лицо его вспотело, глаза округлились ещё больше. Под столом он тискает сидящую рядом с ним новую знакомую и шепчет ей в ухо, горячо дыша:

– Пошли в ванную! Ну, пошли, Светка!

– Обожди, баламут! – сердится Михаил. – Я всерьёз и не тебя спрашиваю!

Усатый, кажется, и не запьянел совсем. Он смотрит Дерюгину в глаза, пытаясь понять его, и молчит.

– Пришиб бы сучку! – снова выскакивает Толик и лезет к женщине целоваться. Волосы её растрепались. Она не докурила одну сигарету – потянулась за новой. Чиркает спичкой – ломает её. Запьянела. Но старается слушать, о чём говорят, и на высказывания Толика реагирует неожиданно резко:

– Вас бы всех пришибить, кобелей!

Дерюгин смотрит на Усатого. Ждёт. И тот, пуская дым поверх усов, говорит с дрожью в голосе:

– Тут не надо спешить. Разобраться надо. Может, это так. Дурь. Если любишь – не рви. Себя больше накажешь…

– Да я не о себе, – смущённо врёт Дерюгин.

– А я – о себе, – говорит Усатый. – Она любила меня, а с ним – всего один раз…     Сейчас я понимаю, что это… Волна на них находит такая… В командировке была. Ужинала в ресторане. Он подсел. Вино, музыка, танцы. Вскружило голову…

     Дерюгин слушает, положив на стол сжатые кулаки, крепко стиснув зубы. Толик отвлёкся от женщины и, повернув голову в сторону Андрея, смотрит на него так, словно тот пролил стакан с последним вином.

– Любила, но легла с другим. Случайно! – Толик зло хохочет.

– Дерьмо! Какое же ты дерьмо! – кричит женщина и пьяно плачет.

– Баба – как корова: кто накинул верёвку на шею, тот и повёл!

– Заткнись! – обрывает Толика Дерюгин. И кивает Усатому:

– Рассказывай дальше!

– Дерьмо! Ну и дерьмо! – всхлипывает женщина.

Андрей допивает оставшуюся в стакане водку.

– Что рассказывать!.. Ушёл я от неё…

– Правильно сделал! Ты же мужик! – влезает Толик.

Глядя куда-то в окно, Андрей отрицательно качает головой:

– Мужик не ушёл бы. Надо быть великодушным. А я сбежал… Но забыть не смог ни её, ни сына. Пить начал…

За окном давно стемнело. Стёкла там, где они не прикрыты синими выцветшими шторами, отливают глянцевой чернотой. В комнате накурено так, что дым висит слоями.

Какое-то мгновение все молчат. Андрей по-прежнему смотрит невидящим взглядом в окно. Дерюгин изучает рисунок на клеёнке. Света пытается высосать дым из погасшей сигареты. Глаза женщины увлажнены, а подбородок подрагивает. Толик глубоко затягивается и кашляет.

– Накурили как! Хоть топор вешай! – выдавливает он сквозь кашель, не осуждая, а лишь констатируя.

– Ладно. Пошли. Будет, – медленно произносит Дерюгин.

Женщина встаёт и начинает пьяно поправлять волосы.

– Ты куда? – поймал её за руку Толик.

– Отстань! – она сказала это тихо, но с таким презрением, даже отвращением, что Толик тотчас отпускает её руку и неуверенно говорит:

– Во нарезалась!

Все четверо выходят из подъезда. Ночной августовский воздух поостыл, но всё равно тепло и так тихо, что листья кустов, освещённые тусклой лампочкой над дверью подъезда, не шевелятся, будто нарисованные тёмно-зелёной, почти чёрной краской.

Дерюгин всей грудью вдыхает воздух и, попрощавшись, уходит в сторону дома. Твёрдо, не качаясь.

Андрей двинулся в другую сторону. Рядом с ним, не сказав «до свидания», пошла Света. Толик хмуро смотрит им вслед. И когда их поглощает тьма, сплёвывает, зло выругавшись. Он выходит на мостовую: у водителей такси ночью за двойную цену можно купить водку.

 

В доме было темно. Но на звук ключа в замочной скважине... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в октябре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: