HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Максим Жуков

Разновидность реализма

Обсудить

Сборник стихотворений

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 23.05.2007
Иллюстрация. Автор: Moonnight. Название: "Неизбежность времени". Источник: imageserver.ru

Оглавление

  1. «Когда в сознании пологом…»
  2. О стихах
  3. Отец и дочь
  4. «Это было на выставке…»
  5. Защитникам белого дома
  6. Романс прошлого века
  7. Гердт
  8. Почти центон
  9. Про пору


* * *

Когда в сознании пологом
Светильник разума погас, –
Еврей, единожды став Богом,
Записан в паспорте, как Спас.

И во Владимирском соборе,
До Рождества, среди зимы,
За спины встав в церковном хоре,
Пою и я Ему псалмы.

О стихах


Для того чтобы быть поэтом,
необязательно писать стихи.
                            Из раннего



Наверное, надо пояснить:
Я всегда хотел говорить с людьми именно так –
без излишней образности.
Не путаясь в силлабах,
не подыскивая
нужных рифм.
Разве можно отобразить в стихах такое, скажем,
детское воспоминание:
среди подмосковных разросшихся одуванчиков,
за стройными рядами дозревающей малины,
стоит известное всем сооружение из соснового горбыля
с выпиленной сердечком и,
как правило,
обосранной
дыркой.
Это деревенский туалет,
неотъемлемая часть
российского пейзажа.
Я иду в коротких штанишках в направлении этого
отхожего места,
сорвав по пути зеленое яблоко и
уворачиваясь от жалящих стеблей
подзаборной крапивы;
«Надо.
Давно не был.
Пришло время».
Или что там говорят в подобных случаях?
Мощным рывком открываю дощатую дверь.
И вот тебе на!
Там на корточках сидит
соседская девчушка
по имени Лилька,
которая иногда забегает к нам
пожрать малины и пострелять со мной
из самодельного игрушечного лука.
Она исподлобья смотрит то на меня,
то на яблоко у меня в руке и,
как ни в чем не бывало, заявляет:
– Ты знаешь, что есть в туалете нехорошо?
– Не знаю…а почему?
– У меня была знакомая в пионерском лагере,
она тоже ела пряники и конфеты,
когда ходила в туалет…
– Ну и что?
Лилька делает паузу и, бесстыдно
поправив трусы на щиколотках,
произносит:
– У нее от этого потом мама умерла.

Вообще-то весьма распространенное заявление
из области детской мифологии.

Все это производит на меня
чрезвычайно глубокое впечатление, и я
бормочу что-то вроде:
– Ну, и что дальше-то?
– Да ничего. Выйди, мне трусы надеть надо!
Я держу яблоко и слушаю, как Лилька аккуратно
шуршит нарезанной газетной бумагой
за прикрытой дверью.

В туалет мне как-то расхотелось.

С тех самых пор
я в такие места
с яблоками не хожу:
МАМУ ЖАЛКО!

Вот какова сила усвоенных в детстве
суеверий.

Ну и как, скажите мне на милость,
поведать такую историю
борясь с ускользающим размером
и подыскивая сочетание
миллионы раз использованных рифм?

…Самое смешное, что кто-то делает это
до сих пор…

Отец и дочь

                        (Дочь)

                            I

Как  говорил  поэт:
                              над  I  должна  быть  точка,  –
Купив  роскошный  flat,
                                      где  поселил  семью.
Там  мальчик-прибамбас
                                      и  девочка-примочка
Делили  по  ночам
                            под  окнами  скамью.
Он  руки  целовал,
                                как  полагалось,  даме,
Но  никогда  не  лез
                                с  последней  прямотой,
Был  май  или  июнь,
                                и  поливал  хуями
Сосед  Иван  Кузьмич,
                                      не  пущенный  домой.
Округлая  луна
                          светила  над  скамейкой,
Чего  тебе  еще?
                          не  тронут,  не  убьют.
Он  русским  был,
                              она  была  полуеврейкой,
Она  прочла  Завет,
                                он  прочитал  Талмуд.
Неровная  трава
                          сквозь  глинозем  газонов
Торчала  там  и  сям,
                                напоминая  ворс.
И  пел  через  подъезд
                                    водопроводчик  Дронов
Про  степь  да  степь  кругом,
                                            покуда  не  замерз.
Печаль  всегда  светла,
                                      иное  приукрасим,
И  слезы  на  цветах,
                              и  в  дымке  млечный  путь,
В  садах  цвела  сирень,
                                  и  воздух  был  прекрасен,
Как  говорил  поэт:
                              ни  пернуть,  ни  вздохнуть.
Лилась  простая  речь
                                  без  грубых  постулатов,
Интимный  говорок
                                в  прозрачной  темноте:
Ему  по  кайфу  Джойс,
                                    ей  нравится  Довлатов,
Он  любит  Faithnomore,
                                    ей  ближе  ДДТ.
Ночная  тишина.
                            Ахматовская  строчка.
В  округе  не  сыскать
                              ни  принца,  ни  жлоба.
Он  –  педик  из  МГИМО,
                                    она  –  поэта  дочка,
Им  жить  бы  поживать,
                                    да,  видно,  не  судьба.


                            2                       

                        (Отец)

Двух  станов  не  боец,
                                  но  несомненно  ратник
(Из  тех  кого  узнать
                              легко  по  бороде),
Мне  говорил  в  сердцах
                                    один  шестидесятник:
"Все  хамы  и  козлы  –
                                  спасение  в  стыде".
И  усложнялась  речь,
                              и  дело  шло  к  запою,
Он  говорил  еще,
                              собой  по  горло  сыт:
"На  свете  есть  борцы!
                                  Пришел  конец  застою!
Спасение  в  стыде,
                              но  он  давно  забыт!"
Я  думал  о  другом.
                              О  чем  –  сейчас  не  помню.
Ах,  кажется,  о  том,
                              как  сборник  назову.
В  политику  спустясь,
                                  как  раб  в  каменоломню,
Он  много  говорил.
                              Вот  абрис  рандеву:
"К  чему  писать  стихи?
                                      Не  ведаю.
                                                        Не  знаю.
Зачем  листы  марать
                                распада  посреди?
Везде  одни  скоты,
                              и  предан  стыд,
                                                      как  знамя,
Бесстыден  этот  мир,
                                как  суку  ни  стыди".
Усиливался  крик
                              и  углублялись  вздохи,
Я  представлял,  как  он
                                      стоит,
                                                  вплетен  в  строку,
Продукт  своей  страны,
                                    продукт  своей  эпохи,
Завернут  в  целлофан,
                                  с  ценою  на  боку.

* * *

Это было на выставке
в Центральном Доме Художника
много лет назад.
Тогда разные художественные галереи
стали выставлять произведения наших авангардистов:
живопись, скульптуру;

была там одна инсталляция:
на маленьком белом постаменте
стоял старый замызганный таз
из оцинкованной жести, –
в таких тазах рачительные домохозяйки
обычно замачивали белье перед большой стиркой.
Таз был наполовину заполнен грязной почерневшей водой.
такая вода
весной
стекает по улицам нашего города,
собираясь в лужи
на перекособоченных
тротуарах…
В тазу, в этой черной, грязной воде плавало три предмета:
морковка (покрытая двухнедельной плесенью,
ведро (пластмассовое, с такими дети ковыряются в песочницах)
и метла (вернее, грубые березовые прутья, увязанные в пучок).

Зрелище, прямо скажем – так себе…

Было непонятно – зачем все это показывать
зажравшейся художественной и
околохудожественной московской публике.

Я тогда мучительно переживал вторую,
самую большую,
влюбленность в моей жизни.
Разрыв уже состоялся.
Она,
сжалившись надо мной
и поддавшись на мои
многочисленные
уговоры,
решила сходить со мной в последний раз на эту выставку…
В последний раз.
На эту выставку…
Со мной.

Я почти не замечал картин,
не видел столпившихся там и тут
посетителей;
я держал ее за руку
(Это мне –
напоследок! –
было дозволено),
и несказанно радовался этому обстоятельству,
как ребенок.
Я! –
циничный идиот,
переимевший полсотни баб
самого разного пошиба!

Зрелище оцинкованного таза
с плавающими в нем морковкой,
ведром и метлой зацепилось за край моего сознания и
как бы
застыло там
ничего не значащим пятном,
не вызывая во мне никаких видимых рефлексий.
До того момента,
пока не раздался ее смех;

явственный, довольно громкий
(для выставочного зала),
несколько грубоватый
смех:
– Знаешь, как эта фигня называется?
– Нет…
– Прочитай, там на боку написано.

На медной,
чересчур солидной
для такой инсталляции
табличке
было размашисто начертано:

«ПАМЯТИ СНЕГОВИКА»

Больше этим вечером она так не смеялась.
На этой выставке.
Со мной…
В последний раз.

А вот имя и фамилию автора
я позабыл,
не запомнилось как-то…

Извиняйте, люди добрые.

Защитникам белого дома

Светлоликим совершенством мне не стать в ряду икон,
Я всегда был отщепенцем, похуистом, говнюком.
Не расскажешь, даже вкратце, как мне съездили под дых,
Там, на фоне демонстраций, в девяностых, непростых.

Был момент – народовластьем, словно кровью по броне…
Но остался непричастен я ковсейэтойхуйне.
Потому что был далёко – среди выспренних писак
Исходил словесным соком, как и все они, – мудак.

В начинаньях пиздодельных жизнь пройдет, как то да сё.
Я пишу в еженедельник: ЗЕАБАЛО ЭТО ВСЕ!
Снова сумрачно и плохо, но на этом на веку,
Мне та похую эпоха, отщепенцу, говнюку.

Дела нет. Все заебало. И не только простыня,
Но жена, как одеяло, убежала от меня;
И подушка, как лягушка, прыг-да-скок на грязный пол.
Всем поэтам – жизнь игрушка! Побухал – и отошел…

Отошел, не в смысле – помер, просто стал пред Богом чист.
Журналисты пишут в номер: КТО СЕЙЧАС НЕ ПОХУИСТ?
Я за свечку, свечка – в печку! Плохо помню этот год…
Я порвал тогда «уздечку». (Кто в разводе, тот поймет!)

Бэтеэры шли рядами после танковых колонн.
Демократы с утюгами, диссиденты с пирогами,
Трансвеститы с бандюками – непонятно – кто на ком…
Но зато, как говорится, мы разрушили тюрьму:
Россиянам за границей иностранцы ни к чему!

Все давно покрыто мраком, мать затихла перемать;
Я женат четвертым браком, – бросил пить, курить, гулять;
Над заплаканным танкистом транспарант торчит бочком:
Я ОСТАЛСЯ ПОХУИСТОМ, ОТЩЕПЕНЦЕМ, ГОВНЮКОМ.

Романс прошлого века

Прости… Опять воспоминанье.
Твой потолок, как паланкин,
Плывет туда, где, снова стань я
Собой, – я стал бы не таким.

Вновь оснеженные колонны,
Елагин мост,– но нет меня,
И покрывает простыня
Тебя, как голову Горгоны.

Холодный ветер от лагуны,
И на прощание – в конце –
Морщин серебряные струны
На запрокинутом лице.

Такая бедность не порок,
И в том тебе моя порука:
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Как воровство строки и звука.

…В лучах рассыпавшихся призм
Век завершается капризно…
Прости мне мой постмодернизм,
Как разновидность... реализма.

Гердт

Никто не называл его Зямой. По крайне мере при мне.
Только Зиновий Ефимович.
Он пришел не один. С женщиной.
(Как позже выяснилось, –
со своей женой).
Я дежурил в тот вечер по зрительному залу
перед спектаклем (все студийцы
были обязаны этим заниматься по очереди, в строго установленном порядке).
Он хромал. Сильно. Последствие фронтового ранения. Эта хромота
серьезно повлияла на его профессиональную карьеру. Отсюда и
театр кукол, и несоразмерная его таланту небольшая занятость в кино;
хотя сыграл он много: хорошие, яркие роли.
(Один Паниковский чего стоит!).

Я встретил его у входа в зал, проводил до первого ряда и усадил в специально приготовленное для него кресло; его жена села рядом.
Обаятельный невысокий еврей
с мягкими манерами интеллигента,
приветливой улыбкой
и грустными глазами.

Спектакль удался на славу.
Артисты старались. Все знали, что в зале Гердт, – играли в полную силу, не халтурили.
В конце представления зрители вызвали на сцену режиссера; актеры выходили
на поклоны семь или восемь раз… Триумф полный.
Гердт,
по-молодецки поднявшись из своего кресла,
аплодировал стоя:
благородный жест и великая честь.

Прощаясь, он сделал пару комплиментов режиссеру и выразил пожелание
заглянуть в наш театрик еще раз.
Впечатление от встречи с ним осталось самое теплое, сердечное.

Не знаю почему, может быть в силу странности юношеского характера, может быть
просто из желания выпендриться и пошутить, но, делая запись о его посещении в журнал
«отзывов и предложений» (святая обязанность дежурного по залу), я настрочил:
На спектакле был З.Е.Гердт.
Когда аплодировал –
встал, как Хуй.

И все. Коротко и ясно; и совершенно
для меня теперешнего, –
повзрослевшего и уравновешенного, –
необъяснимо…

Два дня спустя в театре проходил сбор труппы. Присутствовали занятые и незанятые
в спектаклях артисты, кое-кто из администрации, технический персонал.
После довольно долгого обсуждения художественных и организационных проблем режиссер, увидев меня сидящим в седьмом ряду возле осветительской будки, саркастически произнес:
И о работе дежурных…Совсем недавно в театре побывал прекрасный артист и замечательный человек Зиновий Ефимович Гердт. Спектакль, насколько я знаю, ему понравился… Встретили его хорошо, вежливо, посадили куда положено. Молодцы.
Однако после его ухода в журнале «отзывов» была сделана запись, содержание которой,
несмотря на оскорбительный характер и нецензурную брань, я осмелюсь публично огласить…
И он процитировал мою краткую, но весьма красноречивую писанину.

Смеялись все: артисты и не артисты, осветители и рабочие сцены, буфетчицы и уборщицы, больше всех, кстати, ржала заведующая литературной частью,
которой и принадлежала сама идея ведения этого журнала.

Этот позор останется несмываемым пятном на моей совести
на всю жизнь,
до скончания века;
его я унесу с собой в могилу вместе с кошмарными снами, в которых
я выхожу на сцену и
напрочь забываю
досконально выученный накануне
текст.

Говорили, что при Зиновии Ефимовиче нельзя было ругаться матом. Вообще.
Нельзя было допускать грубых и резких выражений. По крайней мере, такая информация
размещена на одном из посвященных его творчеству порталов в Интернете. (Маловероятно. Это в актерской-то среде!) Единственное, что по прошествии стольких
лет может утешить меня и хотя бы частично смягчить мои душевные муки, – это странное ощущение не только моей – личной, но и
какой-то общественной, групповой вины перед этим человеком. Вина эта, по-моему глубокому убеждению, как бы
разлита в воздухе и сказывается на всем укладе нашей сегодняшней жизни.
Сейчас на сцене того самого театра идут пьесы, наполненные сложной какофонией
современных драматургических инвектив. И мне становится одновременно и противно, и как-то по-детски весело и светло, когда в зрительный зал со сцены
обрушивается
грязными напластованиями
разнузданный и филигранный
сорокинский мат.

Интересно, как Вы там себя чувствуете, Зиновий Ефимович,
на белом-белом облаке,
среди безгрешных и ласковых ангелов,
в той бескрайней и недоступной для людской брани дали,
где все равны перед Богом, –
и иудей, и эллин?
Также ли Вам необходима
трогательная («под локоток») поддержка
Вашей жены, и
пользуется ли там успехом
принесший Вам известность
и всеобщее почитание
Ваш безупречный
и запомнившийся мне
с самого раннего детства
конферанс?

Почти центон

Я не ломаю стену лбом,
Люблю грозу в начале мая,
Когда она из-за сарая,
Как бы резвяся и играя…
А после в небе голубом.

Читаю Дарвина с трудом
И, опуская долу взоры,
Веду разумны разговоры,
Навстречу северной Авроры
Никем пока что не ведом.

И ничего, что без души
Смотрю на то, гляжу на это.
Моя жена – жена поэта?
Вопрос не требует ответа.
В своем альбоме запиши,

Что размышленье – скуки семя,
Всему свое приходит время,
Пришла война – так ногу в стремя,
А не пришла – так не спеши.

Немного красного вина,
Немного солнечного мая,
Люблю грозу, не понимая,
В чем заключается она.

2

Давай пороемся в былом:
Там улыбаются мещанки,
Там не хватает на полбанки,
И всё не так, и все не то.

Там дамы, посланные на,
К себе не чувствуют участья,
Там на обломках самовластья
Не те, что надо, имена.

Но, как предмет сечет предмет,
Там все великое – велико.
Ночь. Улица. Фонарь. Калитка.
И в небе ультрафиолет.

Там, с похмела себя не чуя,
На дровнях обновляют путь,
И если бьют кого-нибудь,
То как крестьянин, торжествуя.

Там солнце светит под углом
С утра и к вечеру, и я там
Рассвет не сравнивал с закатом
И что-то, видно, пропустил.

Про пору

Как не люблю твою пору –
Пора не та и все не в пору,
И день и ночь не ко двору,
Да и дела мои не в гору.

Мент, покидающий контору,
Глядит на пеструю игру
Объяв, прилепленных к забору
Его конторы, на ветру.

Призвав, как Герцен к топору,
Пожару, голоду и мору,
Воздал отечеству позору
Телеведущий поутру.

И я, прибегнувший к перу,
Скуривший пачку «Беломору»,
Для рифмы пролиставший Тору,
Как Моисей
народу – вру.


___________________
От редакции:
Книгу Максима Жукова «П-М-К» можно купить здесь.

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Напольные вешалки для одежды деревянные magazin-veshalok.ru. . https://bettingcafe.ru/bookmakers/
Поддержите «Новую Литературу»!