Солнца не надо, или Материалы для ненаписанного романа

 

 

 

А на другой день, проснувшись, Шрамов почувствовал, что самое тяжкое и неприятное кончилось. Была глубокая душевная пустота и телесная расслабленность. Он с отвращением и стыдом вспоминал то, что происходило с ним накануне. Закутавшись до глаз одеялом, он лежал лицом к холодному окну, за которым синела пустота, и слушал, как оживало отделение, как грубо вторгались в его сознание звуки нормальной жизни. Кто-то мыл полы – шлепала швабра, плескала вода, звякали ведра. По палатам ходили санитарки, громко пересчитывая больных.

– Поднимайтесь, заправляйте койки! – кричали они визгливыми голосами, от которых хотелось заткнуть уши. Алкаши отвечали им матюками, слали их подальше, но все без особого зла, со смехом. Где-то в коридоре гудели электробритвы. Шрамов подумал, что и самому не мешало бы умыться, почистить зубы, побриться. Он знал, что такие простые действия помогут взбодриться, придадут уверенности, притупят ненужные мысли. Но он вспомнил, что с ним нет никаких туалетных принадлежностей, что в отделении холодно, гуляют сквозняки. И эти причины показались достаточно вескими, чтобы не вставать до завтрака. Да и его палату, предназначенную, как он понял, для свежедоставленных белогорячечников, не очень тревожили, только одна санитарка почти неотлучно дежурила при них.

Кто-то крикнул здоровым зычным голосом:

– Вторая палата, за завтраком!

И сразу новая волна оживления, звяканье ведер, топот, перебранка. Шрамов обернулся к двери и видел, как мимо палаты прошли несколько алкашей в клейменых стеганых бушлатах и в тряпочных шапках, похожие на зэков, с пустыми эмалированными ведрами. За ними, прихрамывая и широко размахивая правой рукой, пробежал невысокий человечек в длинной обтрепанной пижаме и босиком. Встретившись взглядом со Шрамовым, он притормозил и завернул в палату.

– Ну что, очухался? – спросил он участливо, подойдя к Шрамову. Его выпуклые, с неестественным блеском глаза, радостная бездумная улыбка, ни на мгновение не сходящая с лица, шевельнули у Шрамова опасение: не сумасшедший?

– Ты не бойся! – продолжал человечек торопливо. – Такое с каждым может случиться… Тебе ничего не надо? На завтрак пойдешь? Если нет, я могу в палату принести. Принести?

– Вертолет! – крикнул заглянувший в палату длинный худой алкаш. – А ну брысь отсюда! Не мешай людям отдыхать!

– А я что? Я ничего, – забормотал человечек, пробираясь к выходу. – Я только помочь хотел…

– Без тебя помогут! – Алкаш легонько щелкнул человечка по затылку, весело посмотрел на Шрамова, но не подошел.

Через какое-то время принесли завтрак: снова, но уже в обратную сторону и с полными ведрами прошли мимо палаты алкаши в бушлатах и шапках, румяные с мороза. И сразу усилился шум в отделении – затопали чаще, громче заговорили, послышались звуки передвигаемой мебели – расставляли столы и стулья. И разнеслись голоса:

– Первый стол! Первый стол!..

С соседней койки поднялся всклокоченный сонный парень.

– Ну что, будем хавать? – сказал он как бы самому себе. – Ты пойдешь? – Он взглянул на Шрамова мутными глазами.

– Пойду, – сказал Шрамов и тоже сел.

– Ну а этих, – парень кивнул в сторону, где лежали привязанные к кроватям, еще не отошедшие от бреда, – покормят санитарки…

На завтрак дали по тарелке жидкой ухи из хека, по вареному яйцу и по маленькому кусочку масла. Аппетита не было, но Шрамов, давясь, съел, протолкнул все, потому что сильно ослабел за последние дни.

Компания за столом подобралась пестрая и шумная: и разных лет, и разной комплекции, и разного нрава. Громко переговаривались, шутили и смеялись. Ругались тоже: кто-то занял чужое место, кому-то не хватило хлеба, у кого-то утянули ложку… Видно, что обжились, и никакие переживания и комплексы их не тревожили. Казенная еда многим шла чем-то вроде добавки к домашнему – на столы выкладывали колбасу, рыбу, сметану, булки… Разносили тарелки, убирали со столов сами алкаши – дежурные, как понял Шрамов.

– Лекарства, пить лека-арства! Кто поел, пить лекарства! – протяжно закричала медсестра, важно проходя по коридору. За ней потянулись алкаши, выстроились в очередь в дальнем конце, у сестринской.

А Шрамов направился уже к своей палате, но его остановила санитарка.

– Пойдемте со мной, вас вызывает врач…

Она открыла ключом дверь и вывела Шрамова в другой коридорчик – тихий, уютненький, с роскошной ковровой дорожкой, постучала и заглянула в одну из дверей – с табличкой “Заведующий отделением”.

– Михаил Федорович, к вам можно?.. Идите, – слегка подтолкнула Шрамова в спину.

Вот и он, Михаил Федорович, тот, кто будет его лечить. Чисто выбритый, моложавый, подтянутый, в накрахмаленном, до мельчайшей складочки, шовика выглаженном, ослепительно белом – в солнечном свете от окна – халате, – как с картинки. Он что-то писал, а Шрамову жестом указал на стул перед собой. Лицо при этом непроницаемое и вид неприступный. Что такой человек может дать ему, Шрамову, чем помочь?

– Как себя чувствуете? – без всякого выражения спросил он, не глядя на Шрамова.

– Ничего… – пожал тот плечами.

Врач положил ручку и внимательно посмотрел на Шрамова.

– Вы понимаете, что с вами произошло? Вы перенесли делирий…

– Понимаю, – сказал Шрамов.

– Вам необходимо пройти курс лечения, ну и самому задуматься о том, что пора расстаться с алкоголем. Белая горячка – очень плохой симптом, на этот раз она прошла у вас в сравнительно легкой форме, но очень часто она приводит к большим бедам. Вы здесь еще увидите всякое…

Он говорил размеренно, не меняя интонации, с одним то ли сосредоточенным, то ли отсутствующим выражением лица, как заученное.

– Долго мне придется лежать? – спросил Шрамов.

– Примерно три месяца. Сначала – дней за двадцать – мы проведем общеукрепляющее лечение: витамины, успокаивающие, затем спецлечение – условно-рефлекторная терапия, ну а в конце, для закрепления, лечением тетурамом. Такая у нас методика. Ну а в процессе лечения какие-то изменения могут быть в зависимости от вашего состояния… Главное – вы должны сами осознать необходимость лечения. Вы давно пьете?

– Давно…

– Как давно? Сколько лет?..

И пошли нудные расспросы: где работает, с кем живет, когда развелся с женой, встречается ли с ребенком… Шрамов не часто сталкивался с таким по видимости углубленным интересом к себе, но отвечал коротко, по возможности уклончиво, а врач, видно, и не ждал подробностей. Он, казалось, заранее знал все ответы: только Шрамов открывал рот, согласно кивал головой, и на подходе был следующий вопрос. Так спрашивал, словно какую-то анкету заполнял. Потом предупредил, чтоб Шрамов соблюдал распорядок, не бегал в самоволку, не поддавался на предложения сообразить по глотку. Но Шрамову понравилось, что слишком уж он его не воспитывал, моралью не мучал.

– Скажите дежурной медсестре, – сказал он напоследок, – чтоб перевела вас в другую палату…

В от делении сестра задумалась было, куда его определить, но подвернулся шустрый, общительный алкаш.

– Давай к нам! – сказал он. – Нам люди нужны: скоро палата будет дежурить, а двух человек не хватает!..

– Вот! Идите с ним! – обрадовалась медсестра.

Шрамову было все равно. А новый знакомый казался простым, компанейским парнем, на вид лет тридцати пяти – почти ровесник Шрамова. Звали его Андрей.

– Первый раз здесь? – спросил он.

– Первый, – сказал Шрамов. – А ты? – спросил без интереса, чтоб разговор поддержать.

– О-о! Я четвертый!.. Тут есть такие, что и по шесть, и по восемь раз лежат, так что не удивляйся. У тебя что, белка?

– Белка, – сказал Шрамов. – А у тебя?

– Нет! Я сам сдаюсь – на зиму, чтоб холода пересидеть, – засмеялся он. Шутил, что ли?

На месте Андрею не сиделось, и, оставив Шрамова в палате, он опять убежал куда-то в отделение. А Шрамов облегченно вздохнул, сел на койку и осмотрелся. Палата как палата: семь коек почти впритык друг к другу – так, что только узенькие проходы между ними оставались. И на всех три тумбочки. Чисто, правда, светло. Ну что ж, жить можно, – подумал Шрамов, приучая себя к мысли, что на ближайшие месяцы здесь его дом.

Кроме него из обитателей палаты на месте оказались еще двое: один лежал на койке у стены, с головой накрытый одеялом, изредка глубоко вздыхая и постанывая, другой – пожилой, с бесформенной оплывшей фигурой и болезненным цветом лица – листал журналы “Здоровье”, их у него на койке лежала целая пачка. Когда вышел Андрей, он сказал Шрамову:

– Ты ему особенно не доверяй, он на вид такой простой, а сам себе на уме, кого угодно обведет вокруг пальца…

Шрамов пожал плечами и ничего не ответил – никакого ему дела не было до таких тонкостей, пусть обводит кто кого хочет. Ему-то что?

– А что с ним? – кивнул Шрамов на лежащего.

– А-а, – пренебрежительно скривился пожилой алкаш. – Сера выходит… И завтракать не ходил. – Николай! Ткаченко! – неохотно окликнул он. – Может, хоть чаю выпьешь?

Из-под одеяла со стоном высунулось красное мясистое лицо, блестящее от нездорового пота, и выругалось:

– Пошли вы… Ну, Сичкарь, ну, удружил, ничего не скажешь, молодец… – бормотал он, грузно переваливаясь на другой бок, поправляя подушку и одеяло.

Шрамов лег и закрыл глаза. Хорошо бы сейчас забыться, отрешиться от всего, попытаться вздремнуть. Но выздоравливающий мозг уже помимо воли включался в будничную реальность. Пришла мысль, что следовало бы позвонить на работу, там же ничего не знают. Ну, удивить их этим вряд ли получится. За последние месяцы Шрамову не раз намекали, что не пора бы чуть сбавить дозы. Ладно, как-нибудь после… А как там отец? – вот заноза в душе. Старик совсем никудышный. Мало что телом сдал, и голова стала отказывать: путает дни, забывает вовремя умыться, побриться… От сынка он, конечно, видел мало хорошего, но хоть в магазин за продуктами тот ходил. Теперь самому придется думать и шевелиться, а для него это нелегкий труд.

Знакомый женский голос позвал Шрамова. Он открыл глаза: в дверном проеме стаяла манипуляционная сестра – Люба, которая делала ему капельницу.

– Пойдемте на укольчик, – сказала она.

В манипуляционном кабинете она быстро и ловко сделала Шрамову внутривенно горячий укол и в ягодицу витамин. В ягодичку, – ласково говорила она. Приятная женщина – чистая, свежая, внимательная. И достаются же кому-то такие, – подумал Шрамов.

– Хлористый внутривенно через день, а витаминчики ежедневно, – сказала Люба, отмечая что-то в журнале.

После обеда Шрамова позвали пить лекарства – таблетку седуксена и поливитамины. Многие прятали таблетки под язык, а потом выплевывали в туалете. Но Шрамов решил, что от витаминов и успокаивающих вреда не будет, и проглотил. Правда, потом вспомнил, что, говорят, от пяти-шести таблеток седуксена в один прием можно забалдеть, как от наркотика, и неплохо бы подкопить несколько штук и попробовать. Надо сделать, – подумал он мимолетно.