Сныявь

Кладбище стихов

Я был на кладбище стихов
где нет крестов и нет надгробий
где указатель был убогий
повёрнут в сторону ветров
где только холмики земли
мне указали погребённых
стихов рифмованных свободных
которых мы не сберегли
Я был на кладбище стихов.
такому в мире нет подобных
но разве их слагали чтобы
похоронить в конце концов.
Был вечер сумеречно тих
и я стоял склонив колени
и на моих глазах две тени
несли убитый кем-то стих.
И дрогнул разум ярким светом
и понял я как ни таи
есть где-то кладбище поэтов
да вот не знаем мы об этом
пока в душе живут стихи.

Стая

Хочу познать язык волков и лис
но мне мешают лица лица лица
мешают всхлипы старых половиц
готовых в волчью яму превратиться

Хочу понять звериную тоску
животный ужас близкого гоненья
зафлаженных где липнет страх к виску
горячей пулей – спутницей мгновенья

Хочу понять в ночи подлунный вой
взвыть самому и выть протяжно тяжко
наполнив мир звериною тоской
чтоб зверем пахла мокрая рубашка

чтоб за окном звериные следы
оставили на вытоптанных травах
все те кто выл со мною в час беды
и в одиночку вымерли в облавах.

* * *

Луна похожа на луну
а лунный свет на лунный свет
я погружаюсь в тишину –
метафор нет
я ухожу от суеты
простой прохожий среди дня
мои наивные мечты
уже не в тягость для меня
иду вступая в окоём
соцветий бледных сигарет
дым зависает над плечом
как серебристый эполет.
Я погружаюсь. Я плыву
вслед хлопьям лиц из пустоты
без ощущенья что живу
“покуда помыслы чисты”.
Но день очерчивает круг
и завершает старый вальс
я напевая что-то вслух
плюю на пепельный асфальт.

Плач

На моих побелевших костях вы сыграете лунное соло
ударяя костяшками пальцев по гранёным стаканам зрачков
вы услышите смех безнадёжный и в комнате голой
попытаетесь двери найти и закрыть на засов.

От безликих гостей укрываясь холодным туманом
вы боясь оступиться на ощупь пройдёте к столу
и бездумным пером на бумаге оставите шрамы
зачеркнув две строки чтобы сжечь их потом на золу.

На моих побелевших костях вы сыграете соло для смеха
в оркестровом строю только плача не будет хватать
из оборванных струн тихой скрипки скользящего снега
вы сваяете плач чтоб заставить его прозвучать.

Настроение

Однажды. Скучно. Улица. Темно.
Машина. Дождь. Был дома зонт оставлен.
Подъезд. Ступени. Вдавленный звонок.
Кто там за дверью. Кухня. Спальня.

Луна. Лицо. Окно в разрывах штор.
Балкон дрожащий в сумраке рассвета.
Ключи. Ботинки. Тёмный коридор.
Подъезд. Ступени. Лужи. Сигарета.

Однажды. Скучно. Парапет моста.
Троллейбус. Ненавязчивый компостер.
Витрины. Лужи. Очередь. Тоска.
                    Осень.

* * *

Был запах буквы “Ф”. Лохмотья серых будней
прикрыть пытались срам похмельных четвергов
лежала голова селёдочная в студне
и упражнялась ночь в сложении стихов
и выкатив зрачок как висельник небесный
бросая на лицо гримасы жёлтый смех
качалась за окном покинутой невестой
бесстыжая луна отведавшая грех.
И жёлтые дома на жёлтом смехопаде
в желтеющей листве стирая каблуки
ловили жёлтый смех причастные к обряду
похмельного глотка стоградусной строки
и обжигая ею жаждущее чрево
глотая вновь и вновь кипящую смолу
я будто бы сквозь жизнь шагнуть стараюсь левой
шагаю но опять опять иду к столу
где запах буквы “ф” похожей на распятье
зависнув над столом качается во мгле
где белые листы как вечное проклятье
преследуют меня по всей по всей земле.
И только жёлтый смех подброшенной монеты
в лохмотьях серых дней в дыхании ночном
пробьётся вдруг цветком угасшей сигареты
обугленной как тополь за окном.

* * *

Быть может я живу всего лишь в чьём-то сне
желаниям потворствуя другого
такого же как я что хочет обо мне
сказать давно но не находит слова
и только в снах своих он пишет свой роман
где я героем стал его желаний
где я его рукой вдруг обнимаю стан
той девушки с глазами быстрой лани.
Он пишет свой роман. Он знает наперёд
когда вдруг оборвётся жизнь героя
и может быть тогда настанет мой черёд
чтоб в снах своих опять разрушить Трою.

* * *

Развеян прах. Вандалы пьют вино
из черепов моих далёких предков.
Я с ними пью. Я с ними заодно
в моём гербе лишь сломанная ветка
и нет корней чтоб вырвать из земли
и прорасти в земле обетованной
хотя б травой на солнечной поляне
а может подорожником в пыли.
Мы пьём вино – вандалы без страны
не слыша трупный запах разложенья.
Мы не пьяны. Мы даже не пьяны
хоть и порою плачем по-гиеньи.

* * *

У сонных звёзд порой где бродят сновиденья
из чаш хрустальных век хлебни былые сны
настоянных в огне пылающих поленьев
изрубленных лучей мечами тишины.

Лелея бытие на углях постоянства
сгорающих надежд в магическом числе
трёх выброшенных карт в дремучее пространство
где каждый новый знак – всего лишь старый след –

не принимай за сны – они тревожат память
в молекулах дождей в сиянии реки
они находят нас и входят в нас как в пламя
идут который год за нас еретики.

Не принимай за вздох хлопок из пистолета
(разорванный висок надеждами не сшить)…
Завис дамоклов меч над кудрями рассвета
но проникает свет в калиточку души.

Свидание

Полночь. У лампы сгорел фитилёк
и оседлав ветра
ночь забежала ко мне на часок
чтоб посидеть до утра.
Вороны-ветры стучали в окно
мы не смыкали век…
Выбив бочонку прогнившее дно
лунное выпив из рога вино
пьяно поскрипывал снег.
Сонно ругалась за окнами тьма
дрожь разбросав по стеклу
и словно ведьма кружила зима
в бело прильнув к помелу.
И осуждая заблудшую дочь
в лампе метался свет…
Лишь у стола спала девочка-ночь
В теплый укутавшись плед.

* * *

Время слоится хрупкой слюдой
замерла стрелка и брошены камни –
там где когда-то ломался ветлой
луч вновь петлёй зависает над нами.

Замерла стрелка. В угоду иным
чаша весов обрывает созвучья
и как осколок прошедшей вины
в тело вонзается случай.

Время слоится. Бредовые дни
снова похожи одни на другие
и пробегают как угли огни
в чьей-то душе словно ноги босые.

* * *

О усни ускользая в ничто
пока ты ещё звуком не стала…
Время тихо сползает на стол
застывая у кромки бокала

о усни окунув не спеша
губы в сон словно в сок винограда
чтоб как время застыла душа
у границы висячего сада

о усни чтоб срывая плоды
на деревьях не названных нами
стали явью и эти сады
и бегущие сны под ногами

О усни на бездумных губах
лишь подобие детской улыбки
слышишь – солнце уснуло в ветвях
и давно мёрзнет ночь у калитки.

* * *

Чужие сны в мои так входят сны
что кажется сливаясь воедино
они рождают лампу Аладдина
где Джинн мечты сидел тысячелетья
чужие сны и сны мои как плети
что кожу дней спускают со спины
когда мы спим
дыханье наших спин
для этих снов всего лишь ритм минуты
и нам готовя чашу и цикуту
они лишь ждут когда проснёмся мы.
Но та же ночь и лунный свет размыт
как жидкое стекло витрины в луже.
Но ищешь смысл и ты уже разбужен
пикантным чувством собственной вины.
И силишься понять зачем куда
стучался ночью ты. В какие двери
чужой мечты где сон и явь и сон
и снова явь где жёлтая звезда
смотрела внутрь взглядом полузверя
где человека не было следа…

а был лишь пепел сбитой сигареты
блевотина комками простокваши
банальный экземплярчик медкареты
да полная как крик с цикутой чаша.

* * *

Не убивает время нас
но убиваем время мы
когда стоим одни подчас
мы у окна в кругу зимы
и чертим ногтем на стекле
царапая узорный лёд
что мы не внове на земле
что мы уйдём и всё уйдёт
и сквозь царапины тех слов
ложится на пол мёрзлый свет
где как обрывок чьих-то снов –
                снег
где ночь как сливы сочный плод
бери и ешь смакуй спеша
пока не скован прочный лёд
пока ещё снега шуршат
в полозьях вытертых саней…

… Не помню только
                    сколько дней
                снегопад.

В ладонях Бога солнце лишь свеча..

                                    О. Ерёмину

В ладонях Бога солнце лишь свеча
средь наших тёмных мыслей и деяний
где каждый смотрит взглядом палача
на то что было как на поле брани
где после дней убитых наповал
забытых загнивающих в отбросах
приходит ночь и правит чёрный бал
и в чёрный креп окутывает осень
ушедших снов где опадают дни
желаниями наших поцелуев
и кажется что это только сны
всего лишь сны оборванные пулей
где сквозь кристалл магической звезды
цепляя взглядом грани глаз раскосых
я вижу только звёзды и кресты
кресты и звёзды на немых погостах
где имена и даты и цветы
сплетаются в единой круговерти
где жизнь всего лишь есть длина черты
меж датою рождения и смерти.

* * *

Полёт во тьме кленового листа
я начерчу в своём воображенье
пунктирами где осени паденье
скрывается в падении листа
и пусть прозрачен ломок как слюда
летящий лист но слышится биенье
в его прожилках как преодоленье
пульсации последней навсегда
полёт во тьме очерчен темнотой
по длинной траектории пунктира
она конец или начало мира
лежащего за этою чертой.

Увидеть свет

…И холодеющий рассвет в прищуре дня созрел зрачком
зари сползающей кровинкой по бледно-голубой щеке
и дуновенье лёгких крыл и шелест листьев под крылом
следы случайных чьих-то ног на остывающем песке
всё это было…
Но вчера был день расстрелянный дождём –
он полоскаясь воробьём уже не в силах был взлететь
и к вечеру когда туман как простынёй окутал дом
я всё надеялся – в окно – хотя б на миг увидеть свет.
И я тогда зажёг ночник и свет стекал как со свечи
стекает бледный парафин и падает у наших ног…
И я стоял в пустом окне и думал может кто в ночи
сквозь душный ватный сизый мрак увидит свет что я зажёг.

Остывший кофе

Мой кофе остывает. Зрачок его скован фаянсом
белым со следами грязных пальцев и губ…
Ещё минуту назад я пробовал кофе пальцем
и он был горяч как ветер сжигающий ананасовый юг –
где жираф веснущатый обгладывает кофейные зёрна
вытянув губы тубой солнечными как кокосовый орех –
он как пятнистая сказка в которой клокочет наверное
злостью а может простудой его первородный грех…

Но… кофе… давно… остыл. И я возвращаюсь из дали…
И… скован… печалью слагаю с себя цепенеющий страх:
а вдруг… превращусь… я… в… жирафа?
умру… баобабом… печали?
Но стоп!
И опять горький кофе я чувствую на губах.

* * *

Опадают годы как иголки с ёлки
энд тысячелетья-полторы двустволки
чей-то палец держит на прицеле темя
(впрочем Откровенье ждёт на пыльной полке)
что-то происходит где-то там где время
проливает на пол жиденькое семя
год идёт за годом словно стаей волки
(но тамбовский так же ботает по фене)
но не видно смысла не пробиться толку
надевай хоть кепку или треуголку
в год бегущей крысы или же оленя
впрочем всё так было (взял из Откровенья)
простираешь руки поправляешь чёлку
вытравляя память будто бы наколку
устаёшь от счастья как от глупой лени
и плюёшь на Музу и тоска от Вени
и одним ударом выбивая пробку
открываешь (впрочем закрываешь скобку).

* * *

Старая картинка.
В этом доме из чёрного воска не лучина горит а лампада
в зеркалах отражается сумрак
дней вчерашних и завтрашних дней
поцелуи объятья – всё плоско словно лица в тени листопада.
Словно глаз потускневшие краски
тех что смыли потоки дождей.
И картинка… Проста и туманна ? чей-то взгляд в полусонные
                                                                                        окна
и движенье руки на излёте
не успевшее штору закрыть.
И всё кажется так первозданно и всё кажется чистым истоком
будто вышло из давнишней сказки –
книги той что уже не раскрыть.
Но лампада мерцает страницей и дрожит огонёк как былинка
и молитву последнюю на ночь
шепчут губы ненужных вещей
позабытых которым не спится в этом доме на старой картинке
на картоне закапанном воском
что оплавился в ласке ночей.