Среда обитания

Поиск света

Стрекоза
 
Давно парит, и небо ждет грозы,
И девочка с тетрадкой здесь давно.
Созревшая личинка стрекозы
Вскарабкалась на мокрое бревно.
 
Пусть лапок на бревне не удержать –
Нет над водой ни ветки, ни былинки –
Но время подошло, черед рожать
Кого-то нового больной личинке.
 
А родов жуткий миг грозит бедой.
Прорвало панцирь розовое мясо.
Сорвались лапки. Не дождавшись часа,
Она упала, скрылась под водой.
 
Забилась, дернулась, почти всплыла –
Неэффективны ссохшиеся жабры.
И девочка шагнула в воду храбро,
Но поздно. Всё. Личинка умерла.
 
А пруд по-прежнему глубок и чист,
Перед грозою травы пахнут сладко.
Притихла девочка-натуралист –
Не пишет ничего в свою тетрадку.
 
 
Учитель
 
Они собрались в круг передо мной
И слушают упорно и серьезно.
А я им говорю. Сплошной стеной
Встают слова, похожие на грезы.
 
О том, как нужно жить, минуя плоть.
О том, как мир в себе перебороть.
Им нужно знать, зачем все это надо.
Они – слепые. Все. Изгои стада.
 
Они чего-то ждут. Я расскажу
О бабочке и куколке. Теперь
Вы сможете понять, и я твержу
О том, что человек – всего лишь дверь
В покои Бога. Или сонный зверь.
Вам выбирать, и я вас разбужу!
 
Зачем я вам? Затем, что докажу,
Что бабочку пленяет толстый кокон.
Прорвать его – по-вашему, жестоко?
Да, больно! Видишь сам, и я дрожу:
Мучительно, безумно, одиноко…
 
Да, я свободен. Я перерожден.
Реальности бездарный, тусклый сон –
Он не для вас – за мной, ученики!
Вперед, отведать неба, мотыльки!
 
Вы куклы или куколки? Вперед!
Нас ждет Предвечный Свет, зовет в полет!
 
Я вижу все. Вот ты – ты все прядешь
Свой прочный шелк и строишь новый кокон.
Прощай. Твоим приютом станет ложь
А жизнь – неверным дьявольским оброком.
И предо мной – вам имя Легион.
Я вижу Свет, а вам милее сон!
 
Ты сбросил тесный шелк! Давай, лети!
Взмахни крылом, и ты на полпути
От Света! Догоняй меня в дороге
В пылающие Божии чертоги.
 
Мощь новых крыльев слишком тяжела,
Мирская грязь налипла на крыла,
Мой ученик, я не могу помочь.
Прощай. Твоим уделом станет ночь…
 
……………………………………
Боярышник выпит, погас бычок,
Учитель спит за столом одетый.
Пьяненький плачет ученичок –
Не с кем лететь на поиски Света.
 
 
De profundis
 
Я из бездны взываю. О Боже, ответь!
Я не знаю молитв, я боюсь не успеть.
 
Я не знаю про ад, я не верую в рай,
Если это – мой грех, то меня не прощай.                                  
 
Ты прости меня, Господи, Боже ты мой,
Я считаю Твой мир пересыльной тюрьмой.
 
Я на землю сбегу, не дойдя райских врат.
Как я верить могу, если Сын Твой распят?
 
Кто с тобой на земле, тот коснулся огня.
Отпусти меня, Господи. Помни меня.
 
 
Песенка ведьм.
 
Чтоб душу пеплом занесло,
Давай работай, помело!
Чтоб разум устоять не мог,
Кипи, кипи, горшок.
 
Мы снимем пену трех клоак,
Заварим гуще горький злак,
И пар, взлетая в небеса,
Разъест тебе глаза.
 
Вдохнешь зловонный черный пар –
Тебе конец, малыш.
Начнется вечный твой кошмар,
И ты не устоишь.
                                                                            
Не кончится твоя тоска –
Холодный мелкий дождь.
Мечтать о пуле у виска
Ты скоро сам начнешь.
 
Рука потянется сама
За мылом и петлей.
Тоска сведет тебя с ума –
Завоешь под луной…
 
Ты нас по свету не ищи,
На черта больше не ропщи,
Заклятий глупых не твори:
Мы у тебя внутри!
 
 
Вальпургиева ночь
 
Стаей проворной,
Тучею черной,
Пылью тлетворной,
Сестры, вперед!
 
Этот, в падучей,
Самый живучий,
Сколько ни мучай –
Не пропадет!
 
Жабы, посуду!
Кружки и блюда
Братьям по блуду
Ставьте на стол.
 
Новорожденных,
Не окрещенных –
Для посвященных
Быстро в котел!
 
К черту младенцев –
Что за коленца!
На полотенце
Кто-то повис.
 
Плоть его встанет,
Ядра подтянет,
Он не устанет –
К нам его, вниз!
 
Всех позабавим,
Мессу отправим,
Песней прославим
Наши дела.
 
Вечно сияет,
Мир покоряет,
Страсть распаляет,
Сила Козла!
 
 
Безумная аватара Кали
 
Я женщина, но человек – не я.
Я в мире – оболочка божества –
Родильницы и смерти Бытия.
Я Матерь Кали. Я всегда права.
 
Мое призванье – секс, дары – для тех,
Чье прозябанье в людях – глупый грех,      
Кто к Богу брел лениво и несмело –            
Их в Свет несло мое святое тело.
  
……
Был мальчик – верный, добрый, как щенок.
Любил меня как Бога – может быть,
Иначе и сильнее. Он не смог
Остаться близ меня – не смог убить
 
Он эту ревность. Тела моего
Он причастился. Больше никого
Не подпускал ко мне. Сходил с ума.
Чтоб он не умер, я ушла сама.
 
……..
Он ненавидел Кали неспроста.
И он был прав. Чудесного огня
Во мне все меньше. Я теперь пуста.
Царица Кали сожрала меня.
 
 
Иезекииль
 
Летела вихрем со всех сторон
Твоя ужасная колесница,
Заставив разум бессильно биться,
Давила жизни привычный сон.
 
Я отвел от лица ладони.
Ты сказал, и я Тебя понял:
 
Ты хочешь, чтоб любой дурак
В моем юродстве видел знак,
Как душу оскверняет плоть
И как воздаст за то Господь
 
………..
Я хлеб свой вымешивал на дерьме,
На площади глиняный город рушил.
Глумились нечестивые души –
Мол, пророк повредился в уме.
 
Что я вижу? Ты топчешь, топчешь
Грешных, праведных – без разбора.
Скоро сердце мое возропщет,
Не смогу удержать укора.
 
Пусть погибну, сброшенный в бездну –
Я восстану, уста отверзну:
 
«Как котят, нас топишь в крови –
Добиваешься нашей любви.
Кровь подымается выше, выше,
Криком кричу – Ты меня не слышишь!
 
Образумься, судя и губя:
Кровь поглотит и нас, и тебя!
 
Суд становится просто бойней.
Я глаза отвожу упрямо.
Чтобы жить, чтоб дышать спокойней,
Скройся, Господи, в стенах храма.
 
Храм Тобою давно размечен,
Он прекрасен, надежен, вечен…»
 
……..
Я видел все, что Ты мне повелел.
Вечна закваска боли на земле,
Как гнев Твой вечен. Да, скорей всего,
Твой храм не примет Сына Твоего.
 
 
Призвание Иисуса
 
Вот пещера. Серьезны, как в храме,
Непривычно нежны и тихи
Три царя появились с дарами,
Подошли просто так пастухи.
 
Спал Младенец у мамы под боком,
Сытый, чистый, в тепле и покое.
Слышал мамино сердце. Был Богом,
Но не помнил, что это такое.
 
Он проснулся. Он знал – Он был вечен.
Мир младенчества близок к концу.
Вспомнил смерть. Улыбнулся навстречу
Пастухам, и волхвам, и Отцу.
 
 
Молодой инквизитор
 
Он был насильник. Истязал детей,
Питался кровью. Но в душе своей
Был сокрушен грехом. Попался глупо:
Присвоил медный крестик с шеи трупа.
 
А мне пришлось вести его процесс.
Архангел Михаил с высот небес
С такой же страстью сбросил Сатану,
Как я убийце объявил войну.
 
Он в показаньях ничего не скрыл.
Он думал, что в мученьях искупил
Свой грех. Я не желал остановиться
Я приказал, и пытка будет длиться
 
Хоть вечность. Я хотел узнать ответ
И вырвать тайну, вытащить на свет
Ту похоть, что безумца одержала,
И мерзкий грех лишить срамного жала.
 
И дурно делалось секретарю,
Сменялись палачи, страшась ответа,
А я, инициатор, я горю,
Преступник отвечает, но не это,
 
Не это нужно. Человечий хлам…
…Убийца тихо плакал на столе.
Я вышел вон, глядел на небо. Там
Дрожало солнце в сукровичной мгле.
 
Я понял. Я – палач, а он распят.
Я никогда не звал убийцу братом.
Мы встретились во зле, и он – мой брат,
А я, его мучением распятый,
 
Не знаю, как покинуть этот ад,
Как избежать кровавого пути,
Как на Христа поднять нечистый взгляд
И как невинность снова обрести.
 
И я вернулся к брату. Приказал
Оставить пытку. Он закрыл глаза:
«Я так хотел бессмертья. Я любил их…»
И все. Я большее понять не в силах.
 
 
Чудо св. Грааля
 
Что-то мучает стражу.
Наобум, неспроста
Сотник выставил чашу
У подножья креста.
 
Кап да кап – вот и чудо:
На щербатое дно
Струйкой льется оттуда
Нет, не кровь, а вино.
 
Словно крепкая водка,
Жжет пречистая кровь
Воспаленные глотки
Палачей, подлецов.
 
Кто-то, полный боязни,
Пригубит, чуть дыша –
Соучастием в казни
Омрачится душа.
 
Рёв трубы Гавриила
Занимаем места:
Тот, кто встал из могилы –
Станет жертвой Христа.
 
Ты, судья обреченный,
Как унять этот плач?
Я, Тобой обольщенный –
Жертва, чаша, палач.
 
 
Козлик
 
Тот, кто предан – предаст,
Тот, кто верен – изменит,
Кто дарил – не отдаст,
Кто любил – обесценит.
 
Недоступный простит,
Злобный гад пожалеет,
Жалкий трус защитит,
Равнодушный пригреет.
 
Теплых слов кутерьма,
Ненадежные встречи.
Бродит козлик впотьмах,
Ищет след человечий.
 

………..
Жизнь равноценна тоске, обузе.
Нет, не душа, а огромный узел
Травм и ошибок, причин и следствий,
Болей, обид, причиненных в детстве.
 
Это не вечность – наоборот:
Что-то спрессует за годом год,
Между бровями, за костью лба –
Боль – сконцентрирована судьба.
 
Время теряет обычный ход:
Больше не станет «назад», «вперед»,
«К центру» – вот так обретет объем
Времени вектор – простой прием.
 
Пусть, не добрав глубины, спеша
Вызреет новенькая душа.
Бедная копия, голограмма –
Плачет, болит, но растет упрямо.
 
 
Детский сон
 
На карте – прямая линия –
От дома до самой Чукотки.
Манит меня.
                  Я встаю, одеваюсь
И бегу по прямой,
По карте, на мыс Уэлен.
Лечу сквозь стены домов,
Над спинами горных хребтов,
Над зеркалами северных рек…
 
И мне удалось –
Дойти, добежать, долететь!
Я вижу:
            По белому снегу
Неторопливо бежит
Ослепительно-белый песец.
 
 
О цветке
 
Иллюзии, скорлупки, предрассудки,
Слепые страхи, старые защиты –
Не только глупый хлам – вы лепестки
Души, вы – пестрый венчик,
Защита завязи, что облетает,
Когда намечен плод.
                                     И не всегда
Вам ведомо, как должно охранять.
 
А вы, желанья, ценности и страсти,
Цветка души наивные тычинки,
Вам дела нет, что пыль, мороз и ветер
Бесплодно вас погубят. Лепестки
Вас не пускают, не дают подняться,
Отдать пыльцу какой-нибудь пчеле.
Вы замираете, вам больно – ведь пыльца
Грозит просыпаться. Момент упущен –
Пылинки потеряют силу.
                                             Если
Вам повезет, и венчик вас отпустит,
Раскрывшись, развернув свою приманку,
Пыльца поступков выживет, позволив
Нам сбыться в мысли, чувстве и в делах.
 
А как же завязь? Вряд ли нам дано
Предвидеть свойства плода. Облетят,
Умрут тычинки и засохнет венчик.
В покойной темноте под толстой кожей –
Там мякоть тихо нянчит семена.
 
Нас поднимает к небу прочный стебель,
Нас кормят листья, дарят воду корни.
Мы ждем цветенья, опадаем, зреем,
И мы – живые…

Влюбленность

Луна и мальчик
 
В теплом небе со звоном
Гуляют звезды по кругу.
Летняя ночь влюбленных
В грезах несет друг к другу.
 
Луна с высоты смеется,
Древней пылью одета.
На кожу твою прольется
Речка лунного света.
 
Мой сон – о твоем пороге.
Когда-нибудь я поверю:
Сорвется замок под ноги
И мне отворятся двери.
 
 
Бедная Лиза
 
Я не могу
Вернуть тебе добрый мир –
Ведь я же не Бог?
Мое тело на время
Растворит твою боль
И станет твоей
Нежной, любимой игрушкой.
 
Мое время уходит на то,
Чтобы ждать, сидеть на заборе,
Видеть, как ветер
Тащит мимо меня
Капли дождя и листья.
 
Или на то, чтобы слушать
Всякую дребедень
О людях и о вещах,
Не стоивших бы ничего,
Если б о них рассказывал
Кто-то другой, а не ты.
А сейчас я молчу,
И твои слова оживают.
 
Из моих слов
Вырастает вопрос,
Пристально вглядывается
В твою позабытую душу.
 
Или слова повисают
В воздухе между нами,
Больно ранят обоих.
Все. Мне пора уходить…
 

Друг Бедной Лизы 
 
Туча сосцы волочит по земле,
Скоро начнется дождь.
Я возвращаюсь навеселе –
Сам себе враг и вождь.
 
Если меня у забора ждешь,
То не дождешься, да?
Часть твоей боли и всю мою ложь
Смоет вот-вот вода.
 
 
После ссоры
 
Мои слова
Вырастают в вопрос,
Оживают.
Вырастут – будут
Рыться в помойке
Отживших мнений,
Эмоций и фактов.
И постепенно
Из всего этого
Воссоздавать
Тебя и меня,
Как после раскопок
Выстраивают
Скелет динозавра.
 
 
Цербер
 
Что давно о разрыве пора сказать,
Ты решила, я сразу понять не смог,
И моя любовь, как шальной щенок,
Кинулась руки твои лизать.
 
Фальшив твой лепет: «Нам не по пути»,
Я знал, страданье придет потом,
Я новым забором обнес свой дом,
Чтоб снова боль не смогла войти.
 
Я больше не допущу разлук:
Мой песик – любовь вполне здоров,
Зубастые пасти, двенадцать хвостов –
Это Цербер, мой страж и друг.
 
Согласно его простому уму,
Покинуть хозяина – страшный грех.
Он виляет хвостами, впускает всех,
Но уйти не дает никому.
 
– Цербер, мой дом – последний оплот,
Пойми, мне больно встречать гостей, –
Пес, скалясь в три пасти, рычит у дверей,
Если друг ко мне по пути завернет.
 
Весной я решил отправиться в путь,
Чтоб летом ввести подругу в мой дом.
Пес бросился вслед, ударил хвостом
И клыками порвал мою грудь.

Изнанка Эроса

Эпиграф (26 сонет Шекспира)
 
Господь моей любви! Меня, вассала
Твоих достоинств держит колдовство.
К тебе посольством эти строки слало
Мое почтенье, а не мастерство.
 
Долг столь велик, что моему искусству
Средств не найти и кануть в нищету.
Надеюсь, ты каким-то добрым чувством
Бессильных слов прикроешь наготу.
 
Когда ты, путеводная звезда,
Посмотришь на меня с расположеньем –
Любовь отрепья снимет навсегда,
Оденется достойно уваженья.
 
Тогда своей любовью похвалюсь,
Но раньше пред тобой не появлюсь.
 
 
Угроза
 
Пусть для тебя мой огонь остается тайной.
Гаснет закат. Я к тебе загляну случайно.
 
Тесно. Мои замечания слишком колки.
Нас разделяют тонкие две футболки,
Я себя выдам, если не примешь мер.
 
Слышишь, желанье больше не обратимо,
Кровь, горячий металл, тяжела. И зрима
Связь ее с океаном и атмосферой.
 
Кровь вне пределов тела не знает меры,
Бьется, как хочет, сотнями атмосфер.
 
 
Признание
 
В полночь к тебе иду не только за страстью,
Секс – подачка на бренность бедному телу.
 
В мире твоем живут игривые духи,
Мир твой – мне воздух, пламя, вода и слово.
 
Ночь обойдет полмира, умрет в рассвете,
Кровь запоет, как камень, готовый рухнуть.
 
Я унесу с собою частицу взгляда,
Дар твой прощальный. Милый, теперь позволь мне
Так же, как ты, увидеть звезду и небо,
Дерево, воду и птицу за горизонтом.
 
 
Молчание
 
Когда-то мне казалось, оскорблю
Тебя своим неистовым признаньем,
И если я решусь, мое «Люблю»
К тебе прорвется только на прощанье.
 
Теперь беречь тебя не хватит сил,
С цепи сорвется воспаленный взгляд,
Ревнив и беспощаден прежний пыл,
Свиданию никто из нас не рад.
 
Мне больно видеть, как тебе неловко,
Ты перепуган, скован, напряжен,
Так боль моя становится уловкой,
Бессмысленным, постыдным шантажом.
 
Ты предпочтешь меня не замечать –
Я не смолчу, сорву с любви печать.                                     
 
 
Десять лет спустя
 
Я давно унижаюсь и бью на жалость.
Я не жгу кораблей и не ставлю точек.
Закричу – ты слышать меня не хочешь.
Да пошла она к черту, твоя усталость.
 
Я прошу три ночи, ставших судьбою.                              
Их и не было. Дашь мне их, может статься,             
Первую – чтобы навек отдаться,                                
Две другие – на то, чтоб порвать с тобою.
 
                                
На тему  90-го сонета Шекспира
 
Уж если ты разлюбишь, так теперь,
Когда беда в мою стучится дверь.
Какой «разлюбишь»? Намекнешь пока,
Что равнодушен, и нальешь пивка.
 
У твоего пивка отвратный вкус,
Как вкус моей судьбы. И я боюсь,
Что ты решил остаться в стороне.
Зачем тебе мой груз? Ведь я – на дне.
 
Что ж, до свиданья. Дверь за мной закрой.
Ненужных, прожитых наполовину
Начнется серых дней печальный рой.
Считать твое пивко ударом в спину?
 
Ты начал (пусть страданья не ослабли):
Стал первой крысой и последней каплей.
 
 
Ущерб
 
Тебя я в чем угодно обвиню.
Начать с того, что сохнет на корню
Любое чувство, что не для тебя.

Быть может, игнорируя, грубя
Моей любви, ты хочешь сохранить
Себя от чуждой и опасной боли.
Ты снова можешь свысока бранить
Психозом страсть, стесненную контролем.
 
Ни ты, ни я теперь уже не те.
Мы оба предпочтем не замечать:
За взглядом жертвы – морда палача
Тихонько проступает в пустоте.
 
И будет так: пока все это длится,
У каждого из нас – двойные лица
 
 
Романс
 
Перегорело все, что было важным –
Как в тигле – нежность, гнев, слепая похоть.
На стенках тела оседает копоть.
Свиданьем не залить проклятой жажды,
 
Свидание, лишенное надежд…
Я – только взгляд, но я – уже не тело.
Оглохла кровь, ей это надоело,
Ей не пробиться сквозь броню одежд.                                
 
Что ж, оставайся равнодушным,
Не свергнутым с твоих высот.
Послушай, бывший бог, послушай,
Тебе я предъявляю счет.
 
Оставь меня, моя беда.
Гори, гори, моя звезда.
 
 
Случайному любовнику
 
Гонят по небу время слепые звезды.
Время ушло – может быть, слишком поздно
Или до скотства, до примитива просто
Старую страсть с кем-то там повторить.
 
Стрелы Амура из тела выходят с гноем,
Это просто занозы, не что иное.
Вечером я стол на двоих накрою.
Чуть обожди. Я собираюсь пить.
 
Что? Помолчи, слишком все наболело.
…Залпом – стакан. Вот тебе мое тело.
Вместе начнем нужное грязное дело:
Мне помоги память мою избыть.
 
 
Флэш-бек
 
Воспоминанья – пленка, замкнутая на себя.
Все эпизоды, что, мимоходом губя,
То, что сейчас – встают, одеваясь в плоть.
 
Память о прошлом стирает мое «теперь».
Память не хочет, чтоб закрывали дверь.
Не потакать ей, не искушать судьбу!
 
Я повторяю, чтоб ее побороть:
«Никогда – перед сном, никогда – во хмелю
Я – не вспомню тебя. Я тебя – не люблю»
 
У этой пластинки скоро сорвет резьбу.
 
 
Исход
 
И о любви – язык не повернется.
Чтоб душу уберечь от униженья,
Под кожей тело панцирем замкнется:
За коркой гнева – корка отвращенья.
 
А те, кто будет после – просто люди.
Один из них останется со мной.
Мы с ним не станем, никогда не будем
Касаться страсти и болеть виной.
 
Подкожный панцирь вновь сослужит службу,
Чтоб не вернулся давний мой кошмар,
И нашу, чуть искусственную, дружбу
Не оскорбил любовный перегар.
 
Нет ничего – ни прелести, ни страсти,
Но не уйти от жуткой давней власти…
 
 
О Страшном Суде
 
Пусть памяти командую: «Замри!» –
Не спят воспоминанья – слишком жаль их.
Хотя на Моисеевых скрижалях
От века значится: «Не сотвори
 
Себе кумира». Поздно – сотворен.
И жизнь моя, пустой и вялый сон,
Впустую эти десять лет сгубя,
Стоит на месте, словно ждет тебя.
 
Вот компромат для Страшного Суда
Мы в ход свои дела пускаем сами.
Трубит архангел. Мне пора туда,
Где судят наркоманов с алкашами.
 
Все кончится, пройдет и Страшный Суд –
А все ж воспоминанья не умрут.

О старости

Псалом 70
 
Когда начнутся с сердцем неполадки –
Жестока свита дряхлости проклятой –
Найду в Псалтыри старую закладку
И вновь прочту Псалом семидесятый.
 
«Во время старости меня не отвергай,
О Боже, видишь, как скудеют силы.
И одного, меж царством и могилой
Не позабудь, не брось, не оставляй.
 
Мои враги собрали свой совет.
Они мою подстерегают душу.
Я своего обета не нарушу –
Ведь Ты, как прежде, мне Единый Свет.  
 
Враги твердят: его оставил Бог!
Погонимся и схватим! Не избавит
Его от нас Господь, и Он оставит
Давида нам. Таков его итог.
 
Мой Бог! Не удаляйся от меня.
Мой Бог! Ко мне на помощь поспеши!
Пусть сгинут все враги моей души,
Да убоятся Твоего огня!
 
От многих бед меня Ты оживил,
Ты выводил меня из бездн земли.
О, не отвергни старого! Внемли
Хвале моей и снова дай мне сил
 
Тебя прославить…». Как же одиноко
Плыть к смерти было старому царю.
Меня, Давид, уносит тем потоком.
Я за псалом тебя благодарю.
 
 
Бабушкин день
 
Здоровьем не богата я –
Больное режет брюхо.
Придет коза рогатая
За глупою старухой!
 
И болит мое брюхо, и корчится,
Надо к доктору идти, да не хочется:
Доктор смотрит на меня,
                          как на притворщицу,
Ничего не говорит,
                           а только морщится…
 
 
Куплю воздушный шарик внучке,
Дам сыну денег до получки.
 
На лестничной клетке
Поспорю с соседкой –
         О том, куда девалась соль,
         И как лечить зубную боль
 
Снова простужена
Старшая дочь.
Ей не до ужина,
Простыней дюжина
Не отутюжена,
Надо помочь.
 
Комнату наскоро приберу,
Внука из садика заберу…
 
Ноет живот,
Спать не дает.
Лишь бы не рак.
Ох, не усну.
Ночь протяну,
А день – уж как-нибудь так…
 
 
Истерика
 
Ой, милые мои, ну помогите!
Хоть боль мою на время осадите,
Хоть обезбольте – чуда не прошу.
Мне больно. Я и так едва дышу.
 
Беда, когда к душевной нищете
Добавятся еще и эти боли.
Лекарств полно, да все они не те.
Ты что, садюга, в шприц насыпал соли?
 
Оставь свой шприц! Не видишь, что одышка?
Оставь, не издевайся надо мной.
Помочь не можешь – хоть прихлопни крышкой.
Что, непонятно? Крышкой, гробовой!
 
Ты думаешь, я после трех уколов
Вот прямо сразу спрыгну с костылей?
Ты о депрессии… Да брось свои приколы!
Не надо. Лучше просто пожалей.
 
А я была когда-то переводчицей.
А что потом? Понятно, не захочется
С такими болями… Да я не сплю, не ем!
Спасибо, боль прошла, но не совсем.
 
 
Бред одного старика
 
Этот злодей со «скорой» смертный укол мне сделал,
Сразу пропала память, и чирьи пошли по телу.
 
Утром велю бабке вызвать врача на дом.
Пусть он меня лечит – «скорых» больше не надо.
 
Я позабыл, где я. Мне до утра не спится,
Ночью ко мне едет страшный доктор-убийца.
 
Где-то стоит лагерь, зовет генерал Власов.
Знаю, все это было – время не помню ясно.
 
Меня наградит Жуков славной Звездой Героя,
В полночь мое время мертвых уводит строем.
 
А умирать страшно, пусть мне за девяносто
Вот и меня убили. Просто укол… Так просто?
 
Ночью шалит память, время мне незнакомо
И не на месте мебель. В лагере я? дома?
 
Отпустите на волю.
Сволочи вы, звери!
С боем прорвусь к двери
И пропаду в поле.
 
 
Кома
 
Соседи не спят.
Темная кровь
По резиновой трубке
Собирается в судно.
 
Желтый свет
Не беспокоит твои зрачки.
Соседи не спят.
 
Каждые полчаса
К кровати подходит врач.
Трогает убегающий пульс,
Слушает, как
В легких клокочет пена.
 
Темная кровь
Не слушается лекарств.
Игла прорывает вену.
 
Дремлет студент-практикант.
Думает о себе
Словами молитвы:
 
«Если погибнешь,
Череп твой станет камнем,
Кровь окуклится в почве.
Плоть прорастет,
Как шерстью,
Яркой травой.
Поэтому спи пока,
Чтобы вернуться,
Чтобы остаться,
Пока не погаснет Солнце»
 
Соседи не спят.
Где ты?
 
 
Умирающему
 
Ты сокровище. Все мы тебя охраняли.
Словно дряблый картофель в холодном подвале
Задыхаешься. Доза почти истекла,
А бессмыслица боли пришла и ушла,
Чтоб вернуться опять.
 
Мы подходим, проходим, все мимо и мимо.
Пред тобою исчезнут клубочками дыма
Люди, память и боль и мечта о покое.
Ты и жизнь, ты и смерть – вас всегда было двое.
 
Ты решил прекратить изнурительный бой.
Нам тебя не догнать…
И не надо идти за тобой.
 
 
Врач
 
В белых халатах с утра занимаемся делом –
Лечим людей, захворавших по зимней поре.
Бабка с печенкой ужасно нам всем надоела,
Всей поликлинике – как конкремент в пузыре.
 
А мне прием вести совсем не хочется,
Да только очередь никак не кончится.
Она же вечная, змея, ползет по кругу,
Мы только ночью отдыхаем друг от друга.
 
Святые слепы и глухи,
У бога напряг с любовью.
Идут по врачам старухи
Просить у врачей здоровья.
 
Каждая – с болью привычной, в душе или в теле
Толстые карты лежат у меня на столе.
Вы одиноки в болезни, и вы не посмели.
Близких своих попросить о душевном тепле.
 
Милые, посидите!
Жалоб пока довольно.
Передохну, погодите,
Мне же за вас больно.
 
Вредная бабка вошла в кабинет и заныла
Я промолчу, ей молчание не по нутру. 
И пациентка моя, оскорбясь, заявила,
Мол, и врачи помирают, я тоже умру.
…….
Эк удивила, умру. Очень просто, со всеми,
Ласты отброшу в больничном потоке весеннем
Помучит февраль, а весна потихоньку добьет.
 
Я протянусь под знакомые хрипы и стоны.
На небеса дребезжащие лезут вагоны –
Болезненной старости скромный летальный исход.
 
 
Смерть в богадельне
 
Пес боится, что прогонят –
Тихо воет, весь дрожа.
Бабки сгрудились – хоронят
Королеву этажа.
 
Тряпка мокнет в формалине,
Не по мерке вышел гроб,
Перемазан в вазелине,
Чтоб не высох, мертвый лоб.
 
– Было ей, похоже, за сто, –
Кто-то шепчет за столом.
В изголовье старый пастор
Начинает свой псалом.
 
«Так, от века и до века
Прежде мира Ты царишь.
Возвращаешь человека
В тление и говоришь:
 
– Возвратитесь, дети!» Страшно.
Запах гнили и свечи.
«И пройдут, как день вчерашний,
Словно стражники в ночи
 
Перед Божьими очами
Тысячи и сотни лет…»
Огороженный свечами
Жалкий, высохший скелет –
 
Королева богадельни,
Отпеванье – не к тебе:
Для живых – они с похмелья,
Станут плакать о судьбе.
 
«Смоешь их, как наводненье
Размывает острова
Люди – словно сновиденье,
Словно летняя трава:
 
Рано утром вырастает,
Зеленеет и цветет,
После полдня – подсыхает
Ближе к ночи – упадет…»
 
Две сестры кутью готовят,
Тихо плавится свеча.
Богаделки остановят
Участкового врача.
 
Любопытно? Что ж, проверьте.
Чтоб не сдохнуть, чтоб не сгнить.
Надо знать причину смерти
В ней кого-то обвинить.
 
Врач и пастор, словно боги,
Покидают стариков,
Оставляя на пороге
Скорбь и гнев, вину, любовь…
 
 
Похороны
 
Огоньки свечей не согреют моих костей,
Черный ворон летать устал по-над головой.
В полдень похороны, и я соберу гостей,
Подойдут старухи, поднимут пристойный вой
 
Обо мне, о себе, о том, что спасенья нет
Не от смерти – Бог с ней – от ужаса перед ней.
И земной последний наш пропадает след
В крематории, но не в царстве живых теней,
Бывших душ. Увечных, спасенных душ…
 
…И обидится, если я попрошу: «Не плачь»
В одиноком горе угрюмо сидящий муж.
Без бутылки этого горя не расколоть
А моя душа, словно старый упрямый врач,
В изголовье стоит и не хочет оставить плоть.

Картонный лабиринт

……
Из ремесла уходит волшебство.
Любовь и смысл не сделают его
как прежде, колдовским.
Исчезло чудо, как остаться с ним?
Выписывают вилы на воде:
не завтра, никогда – никак, нигде…
 
 
Надежда
 
Плачет шаман над мертвым китом.
В море ушел баркас.
Охотник опомнится. Но потом
Духи забудут нас.
 
Старый священник покинул храм,
Рухнул иконостас.
Все мы проспали, и горе нам
Бог покидает нас.
 
Чахнут на месте лесов тополя,
Сохнут порезы трасс.
Язвы пустынь залижет земля
И не оставит нас.
 
 
Баллада о кукольной семье
 
После пышной и веселой свадьбы,             
Где друзья в три горла заливали
В розовой пластмассовой усадьбе
Кен и Барби жили – поживали.
 
Пролетел медовый месяц сладкий,
Шепотом расскажем и об этом:
В перспективах было все в порядке –
Пупсик ожидался ближе к лету.
 
Кен с утра терялся на работе.
Барби, развалившись в мягком кресле,
Подавляла легкую зевоту,
Грезила о чем поинтересней.
 
Старых сказок том попал ей в руки.
Кукольная юная царица
В нем прочла историю от скуки
О русалке, что любила принца.
 
Барби книжкой шмякнула о стену –
Как полюбишь без души и сердца?
Вместо сердца у нее и Кена –
Ключик и пластмассовые дверцы.
 
Барби не смогла с судьбой смириться.
Быть игрушкой с магазинным чеком?
Позвонила в клуб «Кому за тридцать»
И ушла, чтоб встретить Человека.
 
Как бездушной кукле стать супругой?
Но избранник – вовсе не философ,
И игрушка сделалась подругой
Без особых каверз и вопросов.
 
Кен случайно видел их свиданье,
Он мечтал о верности до гроба.                     
Написал записку на прощанье
И полез на крышу небоскреба…
 
Куклам недоступны злые страсти.
Кен на крыше горестно смеется:
Плоть его – упругий легкий пластик,
А пластмасса мягкая не бьется.
 
 
Подвиг сэра Ричарда Граве
 
                  (в соавт.с Е. Калинкиной)
 
Гордый сэр Ричард Граве
Ослушался маму,
И тогда его мама сказала:
«Ах, какой ты упрямый,
Ты кончишь в канаве,
Знать, я плохо тебя воспитала –
  
                Не секла,
                     Не порола,
                           Не драла!
                                 Видно, сына я потеряла»
 
Сын уныло подумал,
Что это приказ,
И в канаву у бара «Ла - Скала»
Он улегся, решив дожидаться финала,
Но его обнаружила фрекен фон Гласс.
                                                                 АТАС!
 
Крошка Гласс притащила дырявый матрас
И таинственно так прошептала:
«Если хочешь узнать, что такое Экстаз,
Подари мне четыре реала!
 
                 Ну, байбак,
                       Таких не встречала!
                           За Экстаз – четыре реала!!
                               Да за такое и десять – мало!!!
                                    А потом можно все сначала!!!!»
 
С доброй крошкой фон Гласс
Он изведал Экстаз
И решительно кончил в канаве.
И, довольный собой,
Он вернулся домой,
Чтобы мама растрогалась:
 
                                       «Браво!
                      Мой милый дебил,
                      Ты меня погубил,
                      Ведь тебе на мать
                      НАПЛЕВАТЬ!
                      Ну, дай тебя поцеловать,
                      МОЙ ПОСЛУ-У-У-УШНЫЙ!!!»
 
 
 Как они делали карьеру

                    (басня)

Единорог возил коляску,
Сегодня он не отдыхал.
Ручной Сатир забавной пляской
Народ культурно развлекал.
 
Под вечер толпы рассосались,
Оставив в кассе кучу денег.
Готовый на любую шалость,
Из клетки вылез пьяный Феникс.
 
Он завопил: «Уходим, братцы!
Нам изменило чувство меры.
Какого черта оставаться?
Мы тут не сделаем карьеры»
 
«Мне извращаться неохота
За доллар в день», – Сатир сказал.
Единорог разбил ворота,
А Феникс сторожа связал.
 
……
Сатир устроился в бордель,
Любимец пылких дам.
С хозяйкой средства и постель
Он делит пополам.
 
Единорогу на бегах
Случалось приз сорвать.
Что у коня во лбу рога,
Начальству наплевать.
 
А Феникс в ресторане смог
Создать элитный стиль.
Не слишком радостный итог:
Теперь он – «Феникс-гриль».
 
………..
Бизнес жесток и скверен!
Думая о карьере,
Помни: в себе не уверен –
Работай в бюджетной сфере!
 
 
Голый король
 
Двинулся голый король на парад,
Мальчик испортил помпезный обряд.
Визгом в толпу, как в царапину соль:
«Эй, посмотрите! Голый король!»
 
Нечем, ах, нечем прикрыть наготу!
Толпы народа прорвали черту
Телохранителей, и – гоп-ля-ля –
Свита покинула короля.
 
Кто за кастетом в карманы полез,
Кто-то – с косою наперерез.
«Голый – обманщик, поймаем – убьем!»
Люди сомкнулись над королем.
 
Бросил булыжник и сам кардинал,
Кинул мэр города – тоже попал.
Кровь на ладонях, кишки – по земле…
Кто там рыдает о короле?
 
Братья, свобода! Кончен обман.
Пьем за Республику! Бармен, стакан!
Верность и Истина – вот наш пароль!
Тихо скончался наш голый король.
 
 
Так проще
 
От гнева богов укрываясь в пещеры,
Мы приняли тяжкое таинство веры;
Но, Божьему страху противясь упрямо,
Мы пели молитвы и строили храмы.
Потом мы издали словарь мифологий,
И тихо почили ужасные боги.
 
 
Аутсайдер 

                      (С. Чипеев, М. Семкова)
 
То, что я могу увидать,
отражается
         в моих темных очках.
Когда я иду, я слышу
         шорох чужих шагов.
 
Пространство вокруг моих глаз
изгибается так, словно это
оно, а не я, безумно.
 
На стене городской квартиры
я рисую цветение сакуры,
которую я и не видел.
 
Он творит отличные вещи.
Они нравятся мне. Но к нему
я равнодушен.
 
 
Протокол эксперимента
 
Двум крысам ввели гистамин
И посадили в аквариум.
Ту, что поменьше,
Поймали пинцетом за хвост,
Она завертелась,
И хвост оборвался.
Та, что покрупнее,
Сожрала обрывок хвоста,
Забрызгала кровью стекло.
Обе, наперебой,
Лизали кровавые брызги.
 
Гистамин начинает действовать:
Розовые глаза
Маленькой крысы
Плачут кровавой слезой,
А большая
Царапается в стекло
И падает…
 
Студент подробно заносит в журнал
Результаты эксперимента.
 
 
Картонный лабиринт
                           
                    1

Усталый клерк, седая инспектриса,
больной, который ждал, что жар утихнет,
напарник мой, серея с перепоя –
мы все пережидаем этот день.
 
Вот день, такой, как все, похож на чек
из ленты кассового аппарата;
он серый, ровный и неотличим
от прочих чеков.
Жаль его терять,
кирпичик времени, ведь время – наша жизнь.
 
Ни храм, ни дом не строят из картона;
из серых дней мы строим лабиринт.
 
Картонный лабиринт бездарных форм
Нам доводить, выстраивать, оставить
тем, кто здесь обживется лучше нас.
 
А ветер-сновиденье поздней ночью
нас выметет за стены лабиринта,
сухим песком просвищет в коридорах,
но не коснется невесомых стен.
Без них нам страшно. Ветер их не тронет.
 

                    2

Есть у картонных комнат только входы –
коль миновал одну – попал в другую,
потом, без счета, дальше, дальше, дальше…
Склонишься к полу отыскать свой след,
найти упущенное направленье.
Их множество, следов, нечетких, стертых,
твои – затеряны; растоптанная грязь
чужих сапог смеется над тобой.
 
Взгляни на стены. Ну, конечно, глупо,
искать неоновую стрелку «Выход»
или созвездия под потолком.                    
Хоть что-то: символ на стене, хоть слово…
 

                    3

Колода карт рассыпалась по стенам:
шестерки суетятся, млеют дамы
и гордо восседают короли.
Кто все они? Быть может, отраженья
всех тех, кто строил этот лабиринт.
 
В раскладе карт, похожем на гаданье,
нет видимого смысла, нет подсказки
о выходе. Они хотят сыграть.
 
Для них ты – карта. Правила знакомы:
отбейся – и уйдешь. А проиграешь –
останешься у них. Карьерный рост –
движенье от шестерки до туза –
здесь не заказано. И жить, конечно, стоит.
 

                    4
                           
Вот мистика, забавы посвященных,
намек на мудрость, древнее Таро.
Жезлы, динары, кубки и мечи,
вход - не для всех, а выход – для безумных.
 
В Магическом Театре, проходящий,
ты прочитаешь несколько инструкций
о том, что лабиринт – всего лишь призрак,
и верить, что он есть – растить мираж.
 
В Магическом Театре ты, прохожий,
хихикнешь и достанешь из кармана
свою колоду карт, и поиграешь
в игру, известную головоломку,
дающую в итоге слово «Вечность».
 

                    5
______________________________
Но лабиринт не знал, что иллюзорен.
Он просто был. Издалека, с холма
Старушка Ариадна засмотрелась
На стены серого картона. Там
Тезей в театре заигрался в паззлы,
А Минотавр – лишь карта на стене.