Из брошюры "Как не стать писателем”

Москва, Из-во "Союз Подпольных Писателей им. А.И. Корейко", СПб 2009, тираж 1985 экз. Отпечатано при финансовой поддержке "Фонда скептиков им. А. Мариенгофа"

Глава 4.

В которой говорится несколько слов об упражнении писателя с текстом и обстоятельствах творчества на примере среднестатистического прозаика, любезно предоставившего данному изданию отрывки из своего дневника.

…через стекло непонятно, апрель на улице или декабрь. Стекла в окнах убивают атмосферу: запах, осязание ветра или солнечных лучей недоступны, поэтому, все что происходит за стеклом воспринимается как пейзаж на картине или фотокарточке.

Мизансценой этих надежно примитивных дней были острые углы фасадов игрушечных домиков, собранных из крошек черного хлеба с отрубями. Саундтреком – звук сцепления подошв моих ботинок с почвой. Сюжетная линия представляла собой преждевременную морщину на лбу: безумную и волнистую как интеграл.

Я жил в коммуналке, почти в центре города. Дом старого фонда.

Самым важным предметом в скупо меблированной комнате был диван. Диван-транслятор, как в книге Стругацких. На нем мне снились ответы на вопросы, расшифровки ситуаций, декодировки посланий, комментарии к увиденному глазами и руководства к действиям. По ночам мне слышались атональные песни безликой, но несомненно красивой, женщины. Наутро я даже примерно не мог воспроизвести мотив. Иногда, посреди ночи меня будили монотонные диалоги за стенкой:

– Ну, давай.

– Не могу, у меня красные дни.

– Блин! Ну, сделай тогда...так!

– Нет, так я буду только своему мужу законному делать!

– Да-а? Ну...выходи за меня?

Или голоса в коридоре:

– Сынок, ну почему так поздно?

– Мам, ну ведь вчера аванс дали!

– Сынок, ты что, все деньги пропил?!

– Нет, мам, ты что, половину я вторчал!

Но чаще я просыпался от глухих постукиваний своего сердца. Оно негодовало. Просыпался от страха: что ослеп, постарел, потерял все.

Мне хочется законспектировать все, что проходит через мои органы чувств.

…я чувствовал себя героем "Приключений со сменой кожи": мои родные и близкие находились в другом измерении, полушарии, настроении.

Я промышлял литературой. За неимением возможности написать собственную книгу, вычитывал чужие вирши, работая редактором в крошечном издательстве.

Главный редактор говорила мне, что мои предшественники крепко выпивали на рабочем месте и, как следствие, не задерживались в штате. Я не стал нарушать традиций и тоже крепко запил. Каждое утро начиналось с похмелья. Печаль и радость сменяли друг друга как времена года: стихийно и неожиданно. Я пил и веселился, и тихо загнивал. Так тихо, что не никто этого не замечал, даже я.

Я пил и ничего не происходило. Мне даже не обязательно было двигаться или разговаривать: ужас и восторг этого плоского мира сами прилетали ко мне диковиной птицей кецаль. Иногда, счастье, захватившее мое горло, вставало комом и приходилось отхаркивать сгустки прекрасных иллюзий, которые забрызгивали стены. И наступало горе, которое обнадеживало тем, что "беда" была страшнее.

…я понял, что лучше не писать после сальвии, когда утром, после очередного путешествия в зазеркалье, обнаружил недописанный рассказ про собаку, которая влюбилась в кошку. Рассказ был озаглавлен: как кошка с собакой подружились. В скобочках, под названием, было дописано: история о том, как подрезают крылья. Развязка была трагичной: кошка предпочла Вискас собачке, а собачка с горя подавилась любимой каучуковой костью. Середины рассказа не было, начало было скомканно-интригующим, маленький набросок синопсиса рассказа говорил о сложных взваимоотношениях между двумя биологическими видами. Сюжет был явно навеян мультфильмом "Котопес".

После этого я не писал несколько дней. Зато прибрал комнату.

…сегодня я заметил, как мои еще не прописанные герои, уже начинают жить своей жизнью. Я корпел над рассказиком, в котором парень хочет расстаться с девушкой, проезжая с ней в трамвае по мосту. Пока я описывал внешность и характер девушки, она стала мне симпатична. Я решительно забыл, почему этот молодой человек, тонко чувствующий, с расширенным кругозором, без вредных привычек, хочет покинуть такую милашку и умницу. В итоге, совершенно неожиданно для меня, девушка стала центральным персонажем рассказа. Я отложил ручку. Это уже слишком!

…в пятницу я писал поэму под названием "Цивилизация ингаляторов". Выходило скверно, но я не отчаивался. До этого, я писал рассказ, про эксперимент над пятилетними детьми, которых поместили в декорации города, как в Шоу Трумэна. Дети, при всей своей жестокости, сумели за два года, пока длился эксперимент, построить Город Солнца Кампанеллы. Ученые прикинули хер к носу, поняли что проиграли инфантам по очкам и пустили оперативку по всей Земле через спутник: всем гражданам земли старше 7 лет необходимо покончить с собой. Планета досталась детишкам, и они создали действующую модель рая. Я писал рассказ два дня и на вторую ночь, он мне надоел. Я остановился на том, как отцы и матери целуют своих спящих чад, потом выходят на улицы, к ним примыкают старики и подростки, все они собираются в одном месте и…Я так и не придумал, где хоронить такую груду тел.

…чувствую себя нереализованным, как товар в период инфляции.

…сегодня вечером ко мне зашел Максим. Он был уже известным в неизвестных кругах писателем. В соавторстве с одним попсовым певцом, он написал книгу про шоубизнес. Книгу расхваливали критики и сам шоубизнес. Певец не написал ни строчки, все за него сделал Макс, но как часто бывает, все считали именно певца автором, а Макса – соавтором, так как его фамилия шла второй. Культ автора умер – теперь есть культ соавтора.

В данный момент, Макс писал книгу о водочном бизнесе. Работал пиарщиком на какой-то водочный концерн. Печатался в независимой прессе и вел свой блог. Когда-то мы учились на соседних факультетах. Я недолюбливал его. За то, что из-за таких вот людей, мир больше не держат на панцирях три черепахи.

Он принес пиво и, сидя за столом у меня в комнате, разглагольствовал о писательстве.

– Я бы назвал это "Великим Литературным Надувательством". Выдумать роман, на словах, но не фиксировать его на бумаге – пусть передается как притча. Из уст в уста, как фольклор. Закинуть дезу в блоги, социальные сети – важно, чтобы возникла полемика. На роман будет написано куча рецензий, критики, хвалебных статей, семантических анализов текста и прочих изысков. И это при фактическом отсутствии самого текста. Продавцы в магазинах, будут утешать народ, который будет ломиться в книжные отделы, что скоро будет допник, и будут показывать плакат с обложкой книги. Это станет самой обсуждаемой темой в форумах, чатах и даже в аське. Роман возьмет одновременно и Пулицеровскую и Букеровскую премии. А потом и Нобелевскую. Это будет триумф метафизики и виртуальной реальности!

– Ок, а о чем будет роман?

– Да я же тебе его только что пересказал!

– Да, забавно в целом. Есть еще новаторские идеи?

– Ага, я решил что сейчас в литературе не хватает провокации. Надо придумать своему рассказу такое название, что б сразу на 10 авторских листов. Представляешь, название для рассказа, которое занимает собой большую часть книги. А потом сам рассказик, и чем глупее, банальнее и корявее он будет – тем лучше.

– Да ты просто Дали от литературы. А я вот по старинке: пишу о том, что пережил или хочу пережить. И саморазрушению я подвержен в меньшей степени, чем скажем, социально приемлемые шизофреники, они же писатели.

– Ты знаешь, что не быть писателем – привилегия? Не можешь не писать – не пиши. Живое дерево (он так и сказал – живое) несет в себе больше смысла, чем бумага, сделанная из него, и исписанная твоими памороками.

Знаешь, в чем разница между плохим и хорошим писателем? Хороший, когда сподабливается на суицид, пролетая между этажами и цепляя взглядом происходящее там, или просто пялясь на звезды, расстояние до которых не меняется, находись ты на крыше или асфальте; так вот, хороший писатель в такие моменты думает: черт, жалко, что уже не описать эту красоту, ведь при таком ракурсе всё иначе. Плохой писатель, думает только о собственном некрологе, последующей биографии и посмертной премии. Плохие писатели – работники текста. А с текстом не нужно работать – с ним нужно упражняться, как с турником. Руки саднят, осанка испорчена, зрение убито, текст напечатан. Полный рабочий день, едва ли оплачиваемый. Упражнение окончено, планка взята, вот результат.

У писателя всегда есть материал, уравнение, с которым он упражняется, пытаясь вычленить решение. Вернее, ответ на уравнение уже известен, теперь надо его обосновать самому себе и расписать алгоритм решения. Так вот, о материале: писателю достаточно просто выйти на улицу и понаблюдать за людьми; или не выходить на улицу и понаблюдать за собой, что в принципе одно и то же. Важно не стать писателем, а быть писателем, понимаешь о чем я?

– Следуя твоей логике, все упирается именно в людей, да? Значит Бродский, по-твоему, недонаблюдал течение времени, которое сравнимо не с водой, а с потоком людей. И когда они наконец-то (а я надеюсь, что это произойдет в декабре 2012 года) синхронно остановятся, то все исчезнет?

– Я так понимаю, что ты из тех, кто ждет, что когда-нибудь качество мыслей будет единственной валютой в этой утопии?

Мы открыли по второй бутылке, и пивная волна вынесла нас на берег трагичности поэзии.

– Вот, к примеру Аркадий, или Адий, Кутилов. Хороший поэт. Жил покруче Буковски и умер как Вийон. Евтушенко говорил, что друзья просто завалили его, еще в семидесятые, стихами Кутилова. Евтушенко благосклонно к нему относился…

– Как, впрочем, и ко всем, кто был не так известен, как он. Стоило поэту стать более обласканным чем Евтушенко, как он тут же начинал его поносить. Скажи, Макс, а есть разница между плохим и хорошим поэтом?

– Конечно. Только проверяется это со временем.

– А я думаю, что нет плохих поэтов. Есть поэты и все остальные. Ты не знаешь, как не стать поэтом?

– Достаточно, просто стать писателем. Я писал стихи, пока не понял, что проза сочнее.

– Поэзия – внутренняя музыка, засымплированная высшей философией. А ты писатель?

– Слушай: по радио опять эта песня. "My girl doesn't have a hanky-panky". Ты не знаешь, что это означает?

– Примерно: моя Клава без понтов. А что?

-Ты какой-то слишком радио-активный. Ладно, мне бежать пора, надо еще в один журнальчик заскочить. Они обещали денег за статью о презентации новой марки водки…

– Слушай, как кайфово звучит "марки водки"!

– Вот чем приходится перебиваться крупному художнику, чтобы не сдохнуть от голода.

Мы пожали руки, и он ушел. Я прилег на транслятор, изучая собственные руки: они не саднили. С осанкой пока тоже было все в порядке. Мне 27 лет. Литературе – многим больше. У нас неравный брак.

Я закурил. Потом сел за стол и начал писать:

"Когда все взрослые были самоуничтожены и их тела были похоронены в виртуальных почтовых ящиках, в закладках к «Избранному», в папках рабочих столов и закрытых навсегда темах форумов, дети вывели новый вид искусства, которое затмило собой поэзию, живопись, литературу, музыку и рекламу водки…"…

Мы отчетливо видим ярко выраженный эгоцентризм автора и его необдуманное любование собой. В этом тексте, некий Максим, является как бы антиподом, альтер-эго, автора, который на самом деле в душе законченный конформист, и его подвешенное состояние якобы "нереализованности" совершенно противит его природе. Однако, этот пример является истинным: молодой человек, автор, так и не стал писателем. Он заработал себе гломерулонефрит, женился на дочке директора магазина ногтевых принадлежностей, получил отдельную жилплощадь в Черногории и костюм в полоску в наследство, и больше не притрагивался к перу. Настоящее издание настоятельно рекомендует последовать его примеру всем начинающим авторам, считающим себя в состоянии отличать сарказм от иронии, Платона от Плотина, и мягкое от твердого, а так же думающих о себе в третьем лице, как герои компьютерных игр жанра RPG. Осадите, ребятушки!