Серое небо Йоника

Симон Соловейчик сидел на скамейке возле небольшого розария, на заднем дворике административно-лечебного корпуса. Сидел, опустив голову на руки, но даже сквозь сомкнутые ладони в глаза ему мягко затекал золотой свет. Приближалось время обеда, но после утренней процедуры совсем не хотелось есть. Живот сводило судорогой, в горло словно кто-то вогнал неприятный, скользкий ком.

– Симон?

Он отнял руки от лица и вымученно улыбнулся. Перед ним стояла Аня, все в той же песочной курточке и голубых джинсах. Только волосы девушка не заплела в косички, а гладко зачесала за уши, и была теперь похожа не на Пеппи с виллы Кунтербунт, а на девочку Гретель из «Пряничного домика».

– Привет. Я искал тебя вчера, но не смог найти.

Аня опустилась рядом с ним на скамейку.

– Ты не переживай так. Здесь всем поначалу трудно, а потом привыкаешь. Я тоже первые дни после того, как меня родители сюда сдали... несколько ночей рыдала, честное слово. А теперь, как видишь... – она потупилась, нервно теребя брелок на застежке куртки, точеную золотистую змейку с зелеными глазами. – Ты уже познакомился с кем-нибудь?

– Встретил бывшего соседа, наврал, что с его дочкой все в порядке.

– А с ней не все в порядке?

– Понятия не имею. Я не успел узнать, сам сюда попал.

– Я вот тоже не знаю, что с моими... Наверное, если не здесь, то здоровы.

– Не факт, – заметил Симон. – Я, например, случайно узнал. А мог бы узнать, но не прийти сюда.

– Ты сам пришел?

– Да. Считаешь, глупость сделал?

– Трудно сказать... Все равно когда-нибудь стало бы хуже.

– А что здесь делают с теми, кому стало хуже?

– Переводят в другой корпус, вон там. Его отсюда не видно, он загорожен высокими елками.

Соловейчик вгляделся в темные еловые заросли. Сизые вершины вздымались плотным частоколом, не позволяя рассмотреть спрятанное за ними здание. Вот, значит, куда помещают этих несчастных. С такими пациентами можно делать все, что угодно.

– Пожалуйста, не думай о них, – робко попросила Аня. – Ведь мы пока еще здесь, правда? Здесь не так уж и плохо... много ярких, интересных людей... есть даже музыкант, а одна девочка сочиняет стихи...

– Я тоже пишу стихи, – признался Симон. – Иногда. И рисую... Хочешь, нарисую твой портрет?

– Хочу! Конечно, хочу!

Можно ли простым карандашом нарисовать цветную картинку? У Симона получилось. Он изобразил Аню такой, какой хотел ее видеть. Милой домашней девочкой, доброй, легкомысленной и счастливой. Стер с лица мелкие черточки усталости и крохотные морщинки боли. Заменил брюки и куртку на длинное платье в стиле «ландхаус», а ветку на заднем плане усыпал темно-фиолетовыми звездочками.

– Не правильно, – засмеялась Аня, – это кусты белой сирени. Через пару недель она зацветет... увидишь, как красиво. А у тебя здорово получилось, даже ветер в листве чувствуется.

– Мир без ветра – мертвый, – серьезно сказал Соловейчик. – Первое, чем должен овладеть художник, это научиться передавать невидимое.

– Я всегда хотела уметь рисовать, – мечтательно произнесла Аня. – Красками. Жизнь такая яркая! Иногда гуляю ночью в саду, смотрю на деревья, цветы, звезды... и представляю себе, как все это ложится на полотно.

– Ты гуляешь по ночам? – изумился Симон. – А можно?

– Нельзя только выходить за территорию. А так за нами никто не следит. Здесь чудесный сад, он возвращает силы после... – она запнулась, – ну, ты понимаешь.

– А звери?

– Что звери? – она передернула плечами. – Их тут почти нет. Я за все время только пару раз встретила, да и то не в саду, а в коридоре лечебного корпуса.

– Где же они?

– Это мы здесь заперты. А для них проволока под током не преграда, – пояснила Аня. – Перемахивают через забор и уходят в город. Ну, давай сегодня вместе погуляем? Сейчас не то, что зимой, ночи не холодные... Хорошо? – она заглянула ему в глаза. – Вот увидишь, тебе станет легче.

Они договорились встретиться в десять у входа в административное здание. До вечера Соловейчик успел познакомиться с большинством обитателей больницы. Поэтесса, два художника, музыкант, ученый-астроном, искусствовед, детский писатель... Нигде не встречал Симон такого фейерверка талантов, как в их маленькой пациентской общине.

В нем крепла догадка, что болезнь выкашивает самых лучших, самых одаренных, ранимых и душевно тонких. Таким, как Хартманы, инфекция не грозила, и в этом была страшная, неумолимая логика. Вирус, внедренный в произведения искусства, должен в первую очередь поражать эстетически развитые личности.

Тогда получается, что городу грозит не вымирание, а духовное вырождение? Неужели этого хотел неутомимый Сказочник, творивший из серости похожих друг на друга дней такое радостное, нетерпеливое разноцветье, что даже самое черствое сердце оживало, точно бабочка весной?

«Как же должен он был возненавидеть Йоник, – думал Симон. – Нет, не мог он так ненавидеть. То, что ему сделали... это, конечно, больно. Но боль не превращается в ненависть, если душа полна любви». А в том, что Ханс любил Йоник, он не сомневался.

Соловейчик воскрешал в памяти сказку о пропавшем городе, повторял строчка за строчкой, и понимал, что в его теории что-то безнадежно не стыкуется. Словно один крохотный фрагмент мозаики выпадал и никак не желал укладываться в общую картинку.

Гулять ночью было странно. Симон как будто попал в один из своих диковинных снов. Только теперь он не созерцал город с высоты птичьего полета, а шел рядом с Аней по дну глубокого, полного чистой серебряной воды озера. Тонкие ростки молодой травы на газонах шевелились, как водоросли от слабых подводных потоков. Кусты блестели, осыпанные маленькими хрустальными пузырьками лунного света. А звезды... Боже мой! С тех пор, как в Йонике началась эпидемия, Симон избегал выходить из дома с наступлением темноты. А раньше, если и выходил, то редко смотрел на небо. А когда смотрел, то видел его атласным черным полотном в тусклых узорах светящихся точек.

И вот, неведомым колдовством черный атлас превратился в темно-фиолетовый бархат, а дешевые блестки в праздничные елочные фонарики. Красные, зеленые, голубые, желтые, крупные и нарядные, они заставляли вспоминать о самой чудесной ночи в году, когда от обычных вещей ждешь волшебства. Заставляли чувствовать себя наивным и доверчивым ребенком, заплутавшим в сказочной стране Оз.

– Красиво, правда? – сказала Аня, робко тронув его за рукав. – Похоже на драгоценные камни...

– Я подумал о них, как об огнях на новогодней елке. Но, мне нравится твое сравнение, – улыбнулся Симон, и волшебные звезды вспыхнули горячими рубинами, сочными изумрудами и огромными сахарными бриллиантами. В груди стало тепло и тесно, и что-то настойчиво толкнуло под ребра... нет, не сердце... и голова закружилась от мягкого ощущения полета.