В тихом омуте

Романс на корме

Качнулась и скрипнула старая лодка,
И чайки над нею кружить не хотели.
Есть где-то на севере бухта Находка,
А нам попадаются бухты-потери.

Гребём без азарта, давно без азарта,
Ах, только б не рифы, ах, только б не мели.
А жизнь развернулась, как старая карта,
Легко обнажая свои параллели.

И страсть не прикинется больше любовью,
Зато под рукою, всегда под рукою
Тоска, что казалась смертельною болью,
И боль, что не стала последней тоскою.

Глядят удивлённо пугливые рыбки
На нас, что так много штормов пережили,
Но снова готовы платить за ошибки,
Причём за чужие, совсем за чужие.

А ветер солёные брызги сдувает,
А чайки над нами застыли в печали,
А берег всё дальше от нас уплывает,
И больше никто нас не ждёт на причале.

Письмо Одиссея

Я сижу на камушке у Понта.
Амфора пуста. Конец леченью.
И, конечно, вовсе не для понта
В ней пошлю папирус по теченью.

Друг мой, мы с годами не умнеем!
Я уже лет двадцать не был дома.
Сам себе кажусь не Одиссеем –
Бесприютным сапиенсом, хомо.

Обогнули самый хитрый риф мы,
Распознали женские приманки,
А живу я у прикольной нимфы
(Где-то в чём-то – даже нимфоманки).

Мне уже порядком надоело
Шляться по гетерам с фраерами.
Пенелопа кличет по э-мейлу:
Можешь возвращаться, но – с дарами.

Но о ней наслышан я немало
Самой сочной прозой – не стихами:
Выткала, собака, покрывало
И на нём резвится с женихами.

Запустила дом, хозяйство, дачу…
Как-то написал я Пенелопе,
Что про Телемаха все судачат,
Будто запил он и лук мой пропил.

Вопрошал: где воспитанье сына?
Даже не ответила, собака.
Вымахал большой уже детина,
Абсолютно вне семьи и брака.

Давеча знавал одну деваху –
Мужиков в животных превратила,
Я б её сосватал Телемаху,
Красота – и впрямь большая сила.

Как осточертели бабы эти!
Скоро ворочусь я непременно
На Итаку, где жена и дети…
В общем, жди. С приветом от Сирены.

Нелепица

Это просто сплошная нелепица,
Но любовь наша больше не лепится.

Мы, как видно, плохие ваятели:
Были нежными, стали – приятели.

Даже если рука прикасается,
То уже ничего не спасается...

Прогулка по воде

Венеция. Гондола. Наша эра.
И кормчий распевает, как артист…
– Что за река? – спросили гондольера,
Он вскинул брови и ответил: – Стикс!

В тихом омуте

В омут глаз я нырял без роздыху,
Весь окутан зелёной ряскою,
И когда не хватало воздуху –
Через силу себя вытаскивал.
Не выныривать мог неделями,
Забывая заботы прочие
(То ли ведьмино пили зелье мы,
То ли черти c утра морочили).
Если б нарисовать – наверное,
Был бы славный сюжет для комикса…
Но теперь ты жена примерная.
Нет, избавь, не хочу знакомиться!
На такси поезжай до дому ты,
Дабы что-нибудь не подумали…
А глаза – как и прежде, омуты.
В тихом омуте черти умерли.

Не верю!

Не верю, не верю! Нашла дурачка!
Я нынче другой: я сорвался с крючка,
Когда про меня ты решила со вздохом:
Напрасно ловила – похоже, что сдох он,
Какие мы нежные, Боже ты мой,
Но хватит рыбалки, пора и домой.

И в этот момент расхотелось мне в вечность,
Тогда, всем нутром о железо калечась,
Я сплюнул, последнюю тратя слюну,
Махнул плавником и ушёл в глубину.
…Наживкой – твоё запоздалое «жалко».
Не верю! Не женское дело – рыбалка…

Речной пейзаж

Помнишь вид, что был вначале?
Волны, чайки на причале,
Хитрый линь в зелёном иле,
Чтоб его не подловили,
Грот времён палеолита
Да разбитое корыто.

Всё на месте: сор, обзор,
Но корыто кто-то спёр.