Сиамские тени

* * *

У теней сиамских – разные владыки.
Континенты между ними.
Знаешь, мне теперь так просто стать великим,
И не просто вспомнить имя.

Знаемый лишь нами, наш язык кошачий,
Очевидно, напрочь вымер.
И не в небе – только в чашках снов бродячих –
Звёзды кажутся живыми.

И к чему играть с невидимыми в жмурки? –
Это тоже очевидно.
Над тенями поработают хирурги…
И – в колясках инвалидных

Эти – нет, не тени: лоскутки, заплатки –
Станут чёрно-белой прозой.
Что с того нам, что не солоны, не сладки
У теней сиамских слёзы?

В Цирк Луны ли им податься или – в горы,
Или – вновь молиться Богу?
Над телами потрудились живодёры,
Но теням – врачи – помогут.

03.08

* * *

Волнистый туман – камуфляжная сырость…
Сиамских теней мозаичные корни…
Туманом твой рыцарь до смерти застиран.
Аллюзия призраков – всё иллюзорней…

Седых гладиолусов райские птицы
Белеют застенчиво в паводке зрелищ…
До места пустого застиран твой рыцарь,
И белые пятна летают в капели.

Династии окон гремят якорями
И глобус Сатурна с бельём вместе сушат.
Быть может, всё это могло быть не с нами?..
И правда, у нас ведь – чудесные души!

А осень ползёт по асфальту босая…
Я – призрак, привыкший к чужим опозданьям.
Когда ты проходишь, а я исчезаю,
Такое мгновенье зову я – свиданьем.

И взгляд твой, и вздох твой – любой, затрапезный –
Мне кажется всё: смертоносной заразой.
И всем – кроме нас – в этом мире известно,
Что мы не увидимся больше ни разу.

Чтоб ты, Невидимка, не вспомнила даже,
Что в прошлом и мы – в унисон – обитали,
Чтоб ты не узнала – меня в камуфляже
По запаху слёз и подглазья окалин,

Чтоб нервами призрака призрак не ранил,
Чтоб Город Затмения был неслучаен,
Мне нужно на время – растаять в тумане,
Тем более, если туман всё крепчает.

04.08

* * *

Звонили из юности. Напоминали,
Что мой часовой механизм заведён,
Что шквалы пыльцы на лету задремали,
Что бледная смерть и меня подождёт.

Из неба папирус сценария яви
Упал и – лежит на озябшей волне.
Капризная рукопись автора правит.
Меняются строчки, кричат обо мне.

Их скаты читают с большим интересом,
Колибри цитируют их искони,
Но больше всего они нравятся – бесам,
И вовсе не нравятся Богу – они.

И будет ли тишь на моей панихиде,
Не всё ли равно мне, не всё ли равно?
Хоть Моцарта, хоть Мендельсона – зовите! –
Мне всё равно, правда. Я умер – давно.

Нелепую старость уже не рассердят
Мои ненасытные пегие сны.
Любовь – это чучело искренней смерти,
А смерть – это пугало лживой весны.

И будут ли воры в моей пирамиде?
В саду моём кто-то по-детски поёт…
Любовь научила меня ненавидеть,
И я ненавижу – за это – её.

01.08

* * *

Сиамские тени сидят на бордюрах
И кротко гордятся своею фигурой.
Они – патриархи лучей златокудрых.
Их спрашивал кто-то курносый и хмурый,
Как близко до утра.

Сиамские тени у нас – ницшеанцы,
Но кошки – не сыщики вычурных радуг,
И чопорных ратушей кошкам не надо,
А надо им пристально-призрачных танцев
И лунного яда.

Но людям не видно кошачьего ада:
Ва-банк не играют, не просят пощады,
И каждый декабрь я след твой теряю
Под снегом, которому нравится падать…
Как близко до рая?

Сиамские тени тебя пеленают
В кипящую ткань моего Адонаи…
Люблю твою память, свою – ненавижу! –
В твоей так уютно, в моей – проходная…
Срывает афиши

Расчетливый непререкаемый ветер
На самом рассвете, на самом рассвете,
Афиши с анонсами Армагеддона… –
Ведь до сих пор рожи нам корчит крик сплетен,
К кресту пригвождённый.

Горит Аркаим фиолетовым блеском,
Лишь миг и: не город уже – арабеска.
Стоит, ощетинясь. Беспомощен реверс.
Глаза неподвижные, лунные – резкость
Наводят на север.

И, кажется, их испугать – невозможно.
Волынки сознанья проветрены прошлым.
Но свет был в туннеле и только в туннеле,
И всё было тускло снаружи и ложно
Под пеплом метели.

Я вновь обрету всё и вновь – проиграю.
Сиамские тени так просто сгорают
И каждое утро бегут к человеку…
И каждый декабрь я след твой теряю
Под снайперским снегом…

22.08

* * *

Наш лес беспризорный, кромешный –
Не этот, и дом наш – не этот…
Роняя жемчужины в нежность,
Проехали ведьмы в каретах…

Ты снова и снова ошиблась,
И вновь ошибёшься, похоже,
В телах преднамеренно-гиблых,
Под чьей-то древесною кожей,

В медузах, в улитках, в дриадах,
И в сорной траве на Гавайях –
Скрываясь от нашего ада,
От нашего счастья скрываясь…

И вот, обращается в камень
Звезды излученье на трассе.
Норд-ост, опалённый снегами,
Нарциссы горящие гасит…

Кому это надо, чтоб снова –
Быть коконом, маской, костюмом?
Из пазухи неба ночного
Явись же и выход придумай!

И где мы с тобою зарыты?..
Ведь это же – бред беспросветный!
Я падаю в космос открытый,
Хватаюсь за землю, но – тщетно…

Лечу над чугунной природой,
Над городом нашим бумажным…
Ну, выдумай, выдумай что-то! –
Мне страшно!

18.08

* * *

По лестницам вниз пешеходами наго
Нисходим в сомбреро
В чешуйчатый мрак закаленного страха…
Враги Люцифера…

От Дьявола к Богу, и снова – к могиле,
По кругу печали…
В три хода нам мат, как всегда, объявили…
Наш враг – гениален.

Снопы наваждений ночных – всё багряней.
Все мраморней – ночи.
Погоня за смертью – в гранёном стакане,
И если ты хочешь,

То станет любое кольцо – обручальным
На каждом из пришлых.
Но мы – безнадёжны, и всё – неслучайно
В костре неподвижном.

21.08

* * *

Тусклый вечер покаянные цветы сжигает в поле.
Високосный снег-отшельник прячет погремушки.
Мы – рабы хронической бесстыдно-адской боли.
Мы – у дьявола на мушке.

Амазонки горделиво рассекают эпилоги
Негативов прежних эр теченьем снежных лодок...
Одиночества боятся лишь единороги.
Одиночество – свобода.

Можжевеловая совесть мёртвой дискотеки
Впрыскивает невесомость в пешек обречённых.
Кто теперь пойдёт по тротуарам пегим,
Снежной ветошью мощённым –

Вместо нас? ... Теперь нам – не расхаживать по миру.
Вместо нас в калейдоскоп судьбы заброшен вечер.
В этом городе отныне, в храмах и квартирах –
Моментально гаснут свечи.

Свадьба безысходности и вечности. Гвоздики.
Хризантемы. Тут же – смерть и неотложка.
Прежнее – иллюзия. Мы ветрены и дики.
Снег раздавит нас в лепёшку..

Ты не знаешь, сколько будет этажей и окон
В нашем светлом доме, в том, которого не будет...
Ты не знаешь, будет ли темно и одиноко
Без улыбки нашей – людям...

Я не знаю, кто вернётся первым – внеурочно! –
В этот вечер, от которого забыты коды...
Многого не знаем. Но одно мы знаем точно:
Одиночество – свобода.

07.08

* * *

Не прячься в тёмных трюмах. Это всё – небылицы ярости.
Я устал от сказок ещё в детстве. Сердце всё тише.
И вновь револьвер, нацеленный на фобию старости
И готовый к осечкам, выстрела не услышит.

Хороводом эпох на наши сны объявлена вечная травля.
Всё тише сердце и всё громче его эхо.
Но я никогда тебя, незримая, не оставлю.
В эволюции Зодиака всегда найдётся прореха.

В зимующих джунглях искал я туманы говорящие,
Спрашивал об этом времени зернистые недра.
Ты точно такая, как прежде, НАСТОЯЩАЯ.
Меняются только направление и сила ветра.

16.08

Кошачий Гольфстрим

Теченьям вразрез я летал без смущенья,
И все они кланялись мне одному.
Но есть на Земле и другое теченье.
Течение Времени – имя ему.

Жирафом надломленным воздух вокзальный
В замочные скважины – шахты судеб! –
Разведывал твой полуостров хрустальный
И шарил в его озорной темноте.

В термометрах ртутности, загнанных в жабры,
Зашкаливал наш утопический страх.
Теперь же бояться нам нечего напрочь.
И, кажется, нечем уже… А вчера… –

Тотемные звёзды в удушливых ризах! –
Вчера ещё – нас созерцал ваш салют,
Сегодня – я томно ласкаю карнизы,
А завтра – пунцовый асфальт возлюблю!

24.08

Кошачья империя

Империя лунная рушилась мирно –
По капле, по веточке, по кирпичу.
Возможно, твой путь был прямым, но – пунктирным.
Я звал тебя долго. Теперь я молчу.

И звёздам морским, переводчикам сурдо,
Казалось, что всё в этом мире – старо,
И Солнце зашло за лампадные юрты,
Крылатые кирхи и розу ветров,

В своё оправданье, нахохлившись гуру,
Ни слова не сшив, не утешив меня.
И видели лужи, как гулко и хмуро
По мускулам Лика блуждает сквозняк.

Но если бы, если!.. Не будем о "если"… –
Бессмысленны стали и яви, и сны…
И тени сиамские тут же исчезли…
Какие же тени – от блёклой луны?

24.08

Шоу

Сиянья полярные дразнят экватор
Своим неземным и мохнатым кино.
И я, вероятно, забуду когда-то
Всё то, что Она – позабыла давно...

Унылое зрелище для – нибелунгов,
Роскошное зимнее шоу для – нас...
В душе – пустота, в поднебесьи – рисунки...
Миграция неба в воронку окна...

В кого ты мутировал, Бог первозданный?
И ты – превратился в сплошной алкоголь?
Чтоб – я утолил свою жажду быть пьяным?
Бесчувственных радует всякая боль...

Впустую, бесцельно хрипя в караоке,
Повис над пустыней аскет-Водолей.
В кого ты мутировал, Бог одинокий?
Теперь ты такой, как и все на Земле.

И память так кстати уходит со сцены! –
Похоже, что это всего – эпизод.
Но смотрят феерию – аборигены.
На пенсию память навек уползёт.

Актриса всегда вразнобой с настоящим.
Из прошлых никто ей не скажет: "Ещё!"
Душа – это крепость над морем штормящим.
В душе – посторонние??? Вход воспрещён! ...

А где-то на юге в то утро, в Стране
Кочующих Радуг – купаясь в рассвете,
Сиамские тени услышали ветер,
И ветер в наморднике пел о – весне.

* * *

Адам не любил яблок
И потому остался в раю
Наедине с собой и своим бродяжничеством,
Снящимся седой Еве.
Ему даже не пришлось вспоминать
Обезболивающие молитвы,
Ведь Отец знал,
Что время неразборчиво
И всё приводит к нулю.

А Ева воспитывала Каина,
Променяв молитвы на таблетки равноденствий,
И храбро смотрелась в кривые зеркала,
И всматривалась в сны,
Где её муж
Неподвижно сидит
У входа в их соломенную хижину
И готовит ужин
На две персоны…

Так на Земле родилась тоска.

Ева обжигалась жареной бараниной,
Морочила головы
Раскачивающимся безднам веснушчатого заката
И злилась на мужа
За то, что
Тот любит черешню
Больше, чем яблоки.

Так на Земле родилась обида.

В водоросли дней
Запутывались медузы и пятнистые каракатицы,
Звёзды мчались навстречу друг другу,
А их отражения в мёртвой воде –
Друг от друга прочь,
А Ева сидела на глиняном обрыве
И совсем не удивлялась
Присутствию морщинок
В золотистом зеркале,
А потом – спрыгнула в бездну.

Так на земле родился Ад.

А Рай продолжал течь поперёк времени,
И Адам ни заметил
Ни отсутствия морщин на своём лице,
Ни безмолвия Евы,
А если бы заметил,
Даю честное слово,
Он полюбил бы яблоки.

14.08

* * *

Так что же, Ева, расскажи всем нам о рае,
О том, что нам давно не снится,
О том, как можно жить без слёз, не умирая,
О том, как выглядел Денница,
И что ты видела вдали – сквозь тропосферу –
У райских маявшись окраин,
И чьи мы дети – Бога или Люцифера,
Кто папа – Авель или Каин…

Прощенья не проси у всех своих потомков.
Они тебя давно простили.
Поверь: когда-то кто-нибудь из нас, из ломких,
Пришлёт цветы к твоей могиле.
Когда поймёшь, что день – настал, ныряя в зори –
В лицо рассмейся бездне,
И выключи все маяки в прозрачном море,
И, выключив – воскресни!

14.08.

* * *

Нет, не от Вечности тень отразилась.
Помним тот день, как сегодня. Адам
Яблок не ел, и того – не вкусил он.
Так и остался в раю, без стыда…

"Было приятно глаз, вожделенно…"
Третья глава Бытия, стих шестой…
Яблоко – Время, и яблоко – тленно.
Змей – это грусть с оголённой мечтой.

Нас deja vu игнорирует даже.
Брезгует время ломиться в меня.
Библия врёт. Это дерево – наше!
Змей, без сомнения – наша родня.

И не воззвал наш Создатель к Адаму,
И не сказал ему: "Где же ты, где?"
Еву считали Прекрасною Дамой.
Думала Ева о смерти в тот день.

Кто запустил в Мироздании время?
Ты? Между нами. А впрочем, молчи! –
Сквозь перепончатокрылую темень
Кажется радугой гейзер свечи.

Нет, на Прекрасную Даму в те годы
Всё ещё Ева похожа была.
Позже она разругалась с природой.
Позже – состарилась и умерла.

Дерево… В Библии пишется: "древо"…
Впрочем, какая нам разница? Пусть!
Как тебе Яблоко Времени, Ева,
Грустная-грустная Ева, на вкус?

13.08

* * *

Внимательно подслушивай теченье времени
Сквозь жабры раковин морских.
Ведь сплюнет океан в каком-то декабре меня
На берег, в хищные пески.

Найди следы руки моей на древних крейсерах,
Распробуй кровь мою в воде
Вот этих наводнений, океанов, гейзеров…
Мои улики есть везде.

И будет пауза. Молчанье певчих раковин
Морских – тебя насторожит.
Ухмылки будут с каждым днём всё одинаковей
У неприкаянной души.

В иных мирах ли, иль в иных тысячелетиях
Искать тебя – не скажет Высь.
Кольчуга следопыта видит в нас комедию.
Найди, найди меня! Явись!

Я вижу в небесах кровавые стальные ножницы,
Времён взрезающие ткань.
Но ты успеешь. Ты зарю возьмёшь в помощницы.
Ты будешь вовремя. Предстань!

15.08

Жонглирование

Луна в нас кидается грустью, камнями
И нитками вечного зыбкого сна,
В котором бы лишь утопиться – цунами! –
Но мы – легче Сна... Вот такая Луна!

И сном, и бессонницей до смерти сыты,
Мы только – зигзаг сквозняка в темноте...
И мир наш беспомощный , наскоро сшитый,
И мы, мимолётные, тоже – не те.

Мы очень похожи на тех попрошаек,
Которые клянчат тепла у машин.
Мы улицы на декабри умножаем,
И делим сугробы на топку души.

Но боль, как всегда, обратится строкою,
Окуклится свет в колокольных шатрах.
Мы делим мгновенное на дорогое,
И вновь получаем: двоящийся страх.

Мы всё забываем, и вновь – сатанеем.
Таков наш тернистый истоптанный путь.
Опомниться – запросто. Помнить – сложнее.
Запомни меня так как есть. Не забудь.

Я думал, что зверем приручен охотник,
И больше не будет нас мучить Луна.
Прости. Я ошибся и я – в преисподней.
Ручная любовь улетела от нас.

10.08

Птичье молоко

Эмбрионы осени рыбачили вдали.
Штормовая тишина спала в каютах.
Мы здесь были. Мы на миг в сознание пришли,
Маршируя по дороге в Никуда из Неоткуда.

Всё, что есть теперь – пустые россыпи штормов,
Спрятанных в шкатулки, где им, якобы, уютно…
Нам не проще оттого, что снежною зимой
По дороге в Никуда из Неоткуда – многолюдно…

Всё, что будет впредь – пустые россказни о том,
Где пылает Андромеда, вспугивая темень,
Что за ящеры ночуют в море, подо льдом,
И зачем остановилось в миг разлуки нашей Время…

15.08

В профиль

Нет яви. Есть – воображенье.
Очнись от спячки, и тогда
Лишатся смысла все движенья
И всех нас в мусор пустота

Сейчас же выкинет, конечно,
И ты поймёшь, столкнувшись с ней,
Что нет и не было безгрешных,
Да и греховных тоже нет,

Что пустота перекрестилась,
Запутавшись в добре и зле,
Что жизнь ещё не зародилась
На этой огненной земле,

Что в чреве разъярённой тверди
Зачнут червивые дымы –
Единство времени и смерти,
Единство памяти и тьмы,

Что потому всё в мире – тайна,
Что ничего в помине нет,
Что миражу мираж случайно
Приснился в обморочном сне,

И тот взаимностью ответил,
И миражи, спускаясь с гор
И убаюкивая ветер,
Друг другу снятся до сих пор.

Их ветер сдул уже с пустыни,
И сны их – стали сниться: нам,
И, утонув в движенья линий,
Мы сами снимся этим снам.

Взгляни на смерти зарожденье
Извне, и ты поймёшь сама,
Что жизнь – невольное виденье,
Что мир – оптический обман.

А мы – внутри! – живём и дружим,
И веруем, что мир – живой.
Взгляни на этот мир снаружи
И – не увидишь ничего.

13.08

Элизиум

Зачем я украл у немого бродяги
Во взрослую Комнату Страха – билет?
Здесь все – беззащитны, бесцельны и наги,
Но каждый сотрёт – предыдущего след!

Здесь люди боятся всего, кроме смерти...
В песочных часах похоронена тьма.
И нас – в многомерном грядущем – начертят
Сиамские тени сошедших с ума.

Довольны осечкой бесцветных знамений,
Они – словно мы: тоже – некуда пасть,
Они – словно счётчик застывших мгновений.
В утробе кощунства Земля родилась.

И мудрые люди в безумное время –
Лишь: ржавчина крыльев в седых небесах,
Смирительной жажды тягучая темень,
Гремучая, ловкая лень беглеца...

Меня позовут: не откликнусь! Зовите
И ждите! Когда-то ждал я: не пришли!
Здесь каждый – Иуда, и каждый – Спаситель!
Здесь все – крепостные, и все – короли!

И людям не надо ни зрелищ, ни хлеба.
Привыкли: и верить, и ждать – на бегу.
И только румяное пухлое небо
Прокуренным басом твердит нам: "Агу!"

21.07

Куда?

Бессонницы огненных знаков
По лысине неба скользят.
Я даже не думаю плакать.
Пришельцы не плачут. Нельзя.

Но время не может – обратно,
А мы не желаем – во тьму.
Слова никому не понятны.
Слова не нужны никому.

И смысл печали таёжной –
В плену притяженья Земли.
И мы на Земле невозможны,
Пока невозможен Delete.

Змеиный язык откровенья
Понятен любой тишине.
Закат улыбается зренью.
Не смей тосковать обо мне!

10.08