Античность

* * *

Они никуда не делись:
всё так же Великий Пан
нам оживляет душу
ужасом – сквозь туман,
сквозь воду ночную,
сквозь марево и листву
она начинает видеть
отчётливо наяву.

Эти дриады, нимфы
не умирали; не
переставали силой
своей обладать вполне,
малые боги,
незаметно они хранят
землю и воду,
всех нас – тебя, меня.

Жертвой просто́ю
мёда и молока
почтим их народец,
попросим себе слегка
жизнь облегчить –
такую-то чепуху
проще они исполнят,
чем сильные наверху.

Поликрат

Нужны они мне, советы плохого вора!

«Счастьем твоим, Поликрат, должно, пресытились боги,
за жертвы не благодарны.
Пытайся, тиран самосский, бедам закрыть дорогу;
чтобы расплаты полной не было, потихоньку
мелочь плати несчастью. Может быть, обойдётся,
боги угомонятся».

Все суеверны люди.
Верить чему попало проще, чем слушать разум,
доступней, чем слышать сердце.
У них, у воров, наверное, такие проходят сделки:
кинул чего-то сыщикам – уходят, довольны взяткой.
Боги не так продажны, суетны, милосердны.
Все суеверны люди.
Мелочь платить несчастью…
Хорошая мелочь – перстень,
красивая, дорогая, нужная вещь.
И как я решился выкинуть? Помутненье в уму какое-то.
Хорошо, что всё обошлось: какой-то дурак, наверное
сейчас кусающий локти, приносит большую рыбу,
в ней перстень, и, слава Гере, утаить побоялся повар.
Хорошо, что всё обошлось,
хорошо, что нашёлся перстень,
хорошо, что простили боги
легкомыслие, подозрительность, малодушие Поликрату,
не оскорбились слишком, –
хорошо, что нашёлся перстень.

Жил Поликрат, брал, что давали, зарился
взять ещё больше, и получалось; быстрые
его корабли целое море синее
вдоль-поперёк исплавали и возвратились с прибылью.
Хватит всем внукам-правнукам, много чего накоплено,
припасено, припрятано, сложено где-то – тут-то бы
остановиться, спешиться.
Тихою, долгой счастливо жизнью зажить зажиточной.

Всем бы так,
но только рождённый хищником
хищно живёт и умирает хищником.
Нет предела стяжанию, и поэтому прав стяжатель,
всюду просторы зрению, дышащий – значит, алчущий,
негде остановиться.
Нет предела стяжанию, как жизни предела нету,
кроме случайной смерти, случайного разорения.

Может быть, я умру по-настоящему страшной смертью,
может, меня покарают боги за что-то лишь им известное,
может быть, всё отнимется – честь и богатства – сразу,
но больше не стану враждебной судьбе подыгрывать,
счастья бояться, богатства свои расшвыривать.
Как-нибудь я сумею принять кончину,
ухватить пытаясь побольше земли и золота.

* * *

Позади побеждённый город,
кровью залитый,
смертью полный,
доблестью славный,
хитростью превзойдённый.

Не успеваете со сдачей диплома в вузе? Каждый студент может заказать отчёт по преддипломной практике на сайте компании «ПрактикантуРУ» – https://www.praktikantu.ru/praktika/preddiplomnaja/. Однако помните, что если подлог раскроется, то сдавать диплом уже не понадобится.

Позади царицы Дидоны
страсть тяжёлая,
нрав коварный,
власть враждебная,
лик обманный,
бегство скорое нам прикрывший
погребального дым костра.

Позади подземелья Орка,
путь уклонный, опасный, скользкий,
тени братьев и вражьей рати
обступившая рать теней,
тень отца, смутной тенью слова
оправдавшего наш побег.

Позади нас друзья, отчизна,
скудный дым поминальной тризны,
позади половина жизни,
как не более позади.

Впереди – только время наше;
гул его нарастает, страшен,
в нём всё, что совершить должны:
память Трои и слава Рима,
где хозяин, двуликий Янус,
отпирает врата войны.

* * *

Овидий собирается в дорогу.

Старик, уставший от любовных дел,
все превращенья плоти описавший,
под старость лет и сам преобразился
в изгнанника. Испробовав личины
удачливых любовников, любовниц,
несчастных воздыхателей, опасных,
расчётливых распутников, сказавший
за женщин, что они бы не сказали, –
он новые наметил рубежи
поэзии. Теперь он – Одиссей,
плывущий не в Итаку – из неё.

Так даже больше правды. Впереди
то, что никак не может быть надеждой
на плаванья исход благополучный,
путеводит корабль. Посейдон
и в этот раз своим бессильным гневом
не остановит странника. Берётся
усилием и гибельная цель,
и цель благая. Всё для человека
не просто так: и жизнь, и смерть, и стих.

Старик спокоен. Варварским мечам
и холоду до тела не добраться,
и вообще поэту только время
опасно, интересно, благотворно:
сухая поэтическая речь
со всем разнообразьем строф и метров
и есть его теченье, пульс его.

Овидий размышляет над строкой
изгнания. Прозрачный римский воздух
наполнен скорбью, жалостью и страхом,
но всё равно прекрасен. Никогда
не прочитает Август этих строк,
любовных же элегий никогда
прекрасная Коринна не читала –
но Рим прочтёт, запомнит, сохранит.

Поэзия, забывшись, достигает
границы обитаемого мира
и, чуть помедлив, двигается дальше.

Нерон

От музыки, я думаю, все беды.
Какой поэт и (что среди поэтов
большая редкость) умница, софист,
знаток людей со всеми их страстями, –
вдруг начал музицировать и петь,
бряцать на лире, голос упражнять,
который разве дан нам не для слов
размеренных, отчётливых, латинских,
а ради ухищрений, переливов
и варварских коленец? Пой, Нерон,
как всякие бессмысленные твари –
лягушки, соловьи! Для человека,
для римлянина, цезаря, поэта
великая, должно быть, цель сравниться
с пичугою и скрыпом половиц!

От музыки, я думаю, все беды.
Он начал ошибаться: смысла нет
в чередованье звуков – так же смысл
отсутствовал в правлении. Опасно
устраивать политику, надеясь
в заслушавшейся публике найти
ей основанье. Якобы Орфей
игрой своею чаровал животных –
Нерон задумал Рим зачаровать,
не получилось: музыка всё та же,
другие – лучше – слушатели. Слух,
как и другие чувства, притупляет
цивилизация.

От музыки, я думаю, все беды.
И сам погиб, и все его стихи
погибли вместе с ним. Кому теперь
прочтёшь Нерона? Кто забыл Нерона
и непредубеждён? И сами тексты
читаются иначе. Слышав их
под музыку и голосом Нерона,
не справиться с навязанным звучаньем,
эффектами, мотивами. Увы,
где сдержанность, где прежняя свобода,
где время, чтоб задуматься над словом,
понять, отдаться собственной стихии
и ритму стихотворчества?

От музыки, я думаю, все беды…
Кричи теперь: «Какой артист погиб!».
Вот это вспомнят, а стихи забудут.

* * *

Непобеждённая Троя.
Отступивший от сердца страх.
Деревянное чудище втащено сквозь пролом
выстоявшей стены –
и всё теперь хорошо
будет, когда огромные
чёрные корабли
греков,
отплывшие от земли,
в безднах твоих, Посейдон,
заблудятся,
люди их
сгинут в пучине водной,
рыбам на корм пойдут, –
град Илион будет стоять в веках.

Брюхо коня, отчётливый лязг металла,
заглушённый другими
звуками: песни дев,
хохот рабов.
Осторожно, легко ступая,
Елена идёт к чудовищу,
выкликает героев всех
по одному,
будто бы знает точно,
кто притаился в чреве,
кто приготовил смерть
обречённому городу –
Трое, вокруг лежащей.

«Где вы, сыны Ахеи?
Я – ваша женщина,
ваша надежда, мне
все вы служили,
покой для меня забыли,
милую Родину.
Где вы? Ответьте мне:
слышите голос бедной,
оставленной здесь Елены,
беды несущий голос?
Словно бы смерть сама,
здесь я стою,
здесь говорю:
недолго
крови бежать по жилам,
недолго стоять стране.
Где вы, сыны Ахеи?
Не будет покоя вам
на суше, на море,
в скитаньях, в краю родимом.
Ваша судьба –
вечная жизнь моя,
я –
светлая ваша радость,
тёмная ваша гибель.
Где вы, сыны Ахеи,
Елены Лаконской рать?»

Лучше б молчала,
и так тяжело дышать.
Как хочется ей ответить!
Всезнающий Одиссей
один сохраняет спокойствие:
испытанному лжецу
всё представляется ложью,
всё легко, ничего не жаль;
остальные поверят лжи,
остальные забудут страх,
лёгкой тенью проходит жизнь –
не сегодня ли им пора?

С тихим ужасом Менелай
понимает, кто голосит
там, на площади,
кто зовёт;
никакая не может ложь
так звучать –
значит, правда, и
греки град Илион возьмут.

* * *

Лёгкой, славною, Приск, живёшь ты жизнью,
не богаче других, но их достойней,
так не всякий сумеет: я вот, грешный,
как старался, а будто бился в стену.
Что хотелось, не вышло – значит, буду
в тоге старой ходить, давиться хлебом
без вина, всухомятку, так что трезвость,
а не хмель какой в стихах моих бродит
и не сдуру, не спьяну вышли эти
желчью горькой наполненные строки.


                    *   *   *

Знаешь, Приск мой, неплохо нам живётся,
грех роптать: всё сошлось вполне удачно,
безопасно, забавно, сыто-пьяно;
не в охвостье каком, не на задворках
оказались – живём удобно, долго,
платят вовремя, и что ещё нам надо?

Нравы, скажешь, дурные, время худо,
всюду ложь, да корысть, да тупость-глупость –
ну а где по-другому, друг мой, было?
Всё одно, что при нас, что при Горохе
не без подлостей, горестей все люди
жили-были – мы, что ль, другого теста…

В том и дар – жить вполне; пошлее нету
бедолаги: потеет, совесть дрочит,
взять боится – как бы так остаться чистым,
не заляпать манишку или что там.
А даров, чтоб само и справедливо,
дорогих не получит – так загнётся.

Я люблю эту жизнь – другой не будет,
я плыву, подгребаю по теченью,
в меру груб, в меру скуп, развратен в меру,
как наш город, наш век, – и ты, дружище,
так живи, здесь живи, пей, ешь от пуза,
дальше – смерть, поневоле протрезвеешь.

Кассандра

            I

С угрюмым, напряжённым постоянством
ты повторяешь, ропщешь, проклинаешь.
Заслушиваюсь, чувствую: твой голос
опутывает мысли, увлекает
в те области невидимые, где
всё сбудется, все будем, – эту жуть
свет солнечный разгонит, ты сама
очнись, оставь их, эти речи, бреды.
Я знаю, что грядёт, молчи и ты.

             II

Беснуйся, прозревай, копи обиды,
досказывай за Локсия, кричи
и вразумляй – несчастная страна
послушает, оставит всё как есть;
спасай её, пытайся – ты погибнешь
и так и эдак, с нею, без неё;
с тобой и без тебя она погибнет;
ты знаешь, знаю я – они не знают.

             III

Мне всё чужое здесь, я вижу землю
в огне, в дыму, я вижу ваши раны
и вашу смерть, оковы рабства вижу
и поле не родящее на месте
домов – да где же родина у тех,
кто знает сроки!

             IV

Нет места мне, нет доли мне на общей
троянской тризне – раньше умираю,
чем суд Париса Трою обречёт,
чем корабли отправятся за нами.
Когда случится, чем я буду плакать?
Все выплаканы слёзы до одной.

             V

Не веришь, и не надо, но слова
печальные, правдивые мои
запомнятся. В последнюю минуту
произнесёшь их; может, пожалеешь
меня тогда: я с этим всем жила,
я этой смертью столько лет дышала.

             VI

Закончится война. Беда бедой
теснится, отомстили боги нам
и мстят за нас – что войны, то и волны,
погибель умножая, протекают.
Как будто так и надо, все воюем,
и ни на ком особой нет вины.

* * *

Приснятся мёд и воск, слетит обильный
гудящий рой, разбуженный весенним
пугливым ветром. Солнечно, тепло,
я здесь один – мёд сладок, горек мёд,
воск сохраняет слово, уступая
письму, нажиму; страшно просыпаться:
всё сбудется – заспал свою судьбу,
вкус мёда остаётся – смерти вкус
и жизни, что сильнее, дольше смерти.

Как горестна и празднична весна!
Других времён от года не дождёшься,
жизнь пролетает вчетверо быстрее,
трава растёт, жужжит согласный хор
слов, ветров, пчёл – снуют ко рту и от,
шершавые, порою медоносной.

* * *

Обращённые в девять пчёл, –
много яда, немного мёда, –
Музы жалуют мой глагол,
ненавидят мою свободу.

Пчёлы в горьких сотах живут,
Музы, изгнанные с Олимпа,
искалеченные бредут
по бестенным отлогам Лимба.

В поте судящий новый Бог
предсказуем и суеверен,
из иных богов каждый Бог
своего созидает Зверя.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению апреля 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.