Кандова Яна.
Статья «Словарь неологизмов из романа А. Белого "Москва"».
(Из вступления: Лачин. О составителе Словаря неологизмов Андрея Белого Яне Кандовой)
Писателей можно оценивать по разным критериям. Говоря о словотворчестве, трудно найти равновеликого Андрею Белому – не в русской литературе, а мировой. Только Велимир Хлебников сопоставим ему, несколько приближён к нему Джойс, называть остальных нет особого смысла.
Сокровищница его неологизмов неведома почти никому. Глуп читатель, глуп и писатель. Встречая неологизм, слово недавно придуманное, любят спрашивать: «а есть такое слово?». Вопрос глупый, изобличающий человека недалёкого. Словарный запас постоянно пополняется, хотя многим кажется, что существует некий неизменный запас слов, упавший с неба или изобретённый зараз при царе Горохе. Каждое слово – бывший неологизм, переставший быть таковым от частого употребления. «Чертёж», «рудник» и «созвездие» придуманы Ломоносовым, «влюблённость» и «девушка» – Карамзиным (раньше были «девицы»), «стушеваться» – Достоевским, в «Двойнике». «Я могу показаться необычным; необычность – не оторванность; необычное сегодня может завтра войти в обиход, как не только понятное, но и как удобное для использования» (Белый, из предисловия к «Маскам»).
Почему неологизмы Белого остаются неологизмами, не став не только «удобными для использования», но и «понятными»? Потому что в тридцатых годах победили «простые» (выражение Яны Кандовой, к которой ниже мы и перейдём). Любители Сервантеса, Чехова, Бунина, Шолохова, Ильфа и Петрова, Фадеева, Твардовского, Симонова, Солженицына, «Мастера и Маргариты», «Доктора Живаго» и прочих следующих путём Абая, пишущих для «простых», не «заумных», чтоб голова не болела, чтоб прозрачно было, простенько. Мол, пишите искренне и Пушкина с Низами уважайте, а остальное приложится («простые» – всегда пушкинисты). Такие авторы и критики заняли командные посты в Союзе писателей с момента его основания в тридцать четвёртом году, в коем – символично – скончался Белый. Пожалуй, советская литература кончилась не в тридцать первом, как думал Олеша, а в тридцать четвёртом. Открытия автора «Петербурга» и «Москвы» остались на обочине, победила серая масса пишущих «не мудрствуя лукаво»...
