Хоспис для мертвецов

 

 

 

Можно ли бомжевать в хорошей и теплой квартире, когда любящая супруга разбирает постель, пахнущую морозной свежестью «ариэля», когда в холодильнике лежит тот набор продуктов, который не позволит развиться палочке Коха?

 

«Можно!» – уверенно сказал самому себе Аркадий, потому что на другой чаше весов его раздумий разместился вопрос: «Сколько ему, Аркадию Мамонтову, на самом деле лет?»

 

«Черт побери! Сколько же мне лет?»

 

Аркадий остановился.

 

Улицы города были непривлекательными поздней осенью: серыми и скучными. А ведь было время, когда Мамонтов не мог надышаться воздухом этого крупного российского города и весной, под звуки ручейков тающего снега, и в сильные летние дожди, когда асфальт покрывался потоками воды, но хотелось идти по ним по щиколотку, не обращая внимания на то, что сандалии вот-вот развалятся и придется идти домой босиком. И осенью из окна общежития он с восторгом смотрел на золото листьев, стекающее с деревьев на землю. И зимой он выманивал жену и дочку в близлежащий парк, чтобы забросать их снежками, вывалять в сугробах снега, не замечая, что тот успел стать серым, грязным, лежащими на корочке из кристаллов, составлявших «сезонные» кольца многоразового оттаивания и смерзания снега. Его удивление прелестями урбанизации в центре России никак не могли понять новые знакомые, люди далеко не бестолковые и понимающие красоту. А он отвечал: «Ну, как вы не можете понять, я же приехал из Средней Азии, там такого нет!»

 

На нем был пуховик китайского производства, купленный по дешевке на Кировском рынке, шапка из кролика, проданная в метро, ботинки уродливой формы, предложенными в благотворительном обувном магазине, где надо было заполнять при покупке какую-то квитанцию. Ну и еще были широкие брюки из толстого грубого сукна, которые тоже были дешевы и куплены при настойчивом нажиме Динары, жены, привезенной им из Ташкента. Она, метиска от украинки и узбека, безумно красивая восточной красотой женщина, была по характеру очень практичной, выторговав у грузина-продавца эти брюки.

 

Мамонтов возвращался из регистрационной палаты, где, наконец, были узаконены его права на ту теплую, из кирпича, с центральным отоплением квартиру. Таким образом, он стал полноправным гражданином Российской Федерации, владельцем жены, которая работала в службе занятости населения, дочки, которая училась в русской школе и ходила в хореографическую школу при театре оперы и балета. Но вот сам оказался никем, потому что уже долго был безработным и не знал, сколько ему лет.

 

Да и не хотел знать! Ведь совсем недавно он предъявлял в палате паспорт, но у него и мысли не было остановиться взглядом на строчке, где был прописан год его рождения. Да, он ежегодно отмечал, правда, скромно, дни рождения. Даже был его, Мамонтова, юбилей, но то ли ему исполнилось 50, а может. и 60, хотя сослуживцы говорили что-то о сорока – в сознании лишь закрепилось знание о некоем усредненном десятилетии…

 

 

 

Ночью он пожаловался Динаре об этом своем сумасшествии. Она спала, как всегда, тихо, разыскав под его подмышкой скромный уголок. Но Аркадий открыл глаза и спросил в темноте:

 

– Скажи, ты знаешь, сколько мне лет?

 

– Скажу, – тотчас же ответила жена, будто и не спала, – тебе…

 

– Стоп, не надо! Ты лучше скажи, почему я не помню своего возраста?

 

– Ты устал, – сказала Динара, которая однажды на Безыменском рынке резко ответила продавцу-узбеку, спросившего, джаляпПроститутка (узб.) – прим. Автора. она или скоро ею станет? Он стоял за прилавком, заваленным урюком, грецкими орехами, изюмом, почесывая восставший обрезанный член, упиравшийся в его грязные брюки. Динара резко ответила, что он сам дважды джаляп. – У тебя два года нет работы, и тебя никто не печатает…

 

– Но я люблю жизнь!

 

– А я – тебя, мой хозяин, но ты в глубокой депрессии.

 

Динара прильнула к мужу и стала осыпать лицо Аркадия поцелуями. Раньше, в Ташкенте, она никогда так не делала, потому что мать-мусульманка говорила, что такое обращение с мужчиной – грех.

 

Но он не ответил на ее ласки, он хотел знать, сколько ему лет, сколько он прожил на той земле, сколько ему еще осталось жить? Но только не по паспорту, а душой.

 

Кому польза от того, что он посмотрит в паспорт? Кто еще в этом мире поинтересуется, каково ему жить без родины? Хоть с какой буквы! Кинула его родина, будто они были в бегах из зоны, взяла и убежала, оставив ему, корешу по отсидке, лохмотья воспоминаний о друзьях, первой любви, могилах родителей, искренних соболезнований «чурок», которые все в их дворах пришли на похороны отца, а после – матери.

 

Все рухнуло, потому что те, кто решал судьбу СССР, были бестолковы и безродны, рассчитывали на ту вечность, в течение которой они будут богаты и любимы врагами их великой Отчизны.

 

Он попытался уснуть, погасив «грех» своей жены, беспокоясь о судьбе дочки, у которой проявились очень и даже очень восточные черты, потому что ее могут в любой момент, как «чурку», забить бейсбольными палками ребята из подворотен, ребята, воспитанные на кухнях, в мыслях о том, что они – единственные и настоящие русские, а остальное – непонятно, откуда взявшееся быдло!

 

 

 

Наутро, словно по расписанию, он снова отправился на поиски работы. Динара в своей службе занятости предлагала какие-то вакансии, но они были унизительными для человека, прекрасно разбирающегося в тонкостях журналистики. Он работал в республиканском телеграфном агентстве, здоровался в свое время за руку с министрами Узбекистана, было, несколько раз, – с самим Рашидовым и нынешним руководителем страны Каримовым. А здесь предлагают работать в многотиражках…

 

Аркадий купил городскую газету и стал смотреть в колонке объявлений о работе. Но для него ничего не было. Он хотел выбросить газету, но взгляд зацепился за слова «…возвращаю радость жизни…». Это было объявление некоего доктора Дроздова:

 

«Для тех, кто угнетен жизнью, потерял к ней интерес и находится в постоянной депрессии, предлагаю лечение. Достаточно одного сеанса, и вы обретете вкус к жизни, станете полноправным членом своей семьи, трудового коллектива, общества. Я жду вас!»

 

И далее шел адрес. Оказалось, не так уж и далеко от места, где находился Мамонтов.

 

Но не эта близость к доктору зацепила Аркадия, а то, что он был поражен явной, неприкрытой ложью, беззастенчивым надувательством. Ясно, что работу этот доктор не даст, но в нем на миг проснулось ощущение той жизни, в которой людям вешают на уши лапшу! И Мамонтов, не спеша, рассчитывая подойти к часам десяти, направился по адресу.

 

Это был район недалеко от завода имени Масленникова, построенный среди тупиковых улиц, упиравшихся в цеха завода. Лифт был современным, со стеклянным обзором вида Волги. На двери квартиры 16 Аркадий увидел латунную табличку: «В.А. Дроздов, доктор технических наук. Хоспис для мертвых».

 

Вот так все просто и без особых изысков! Осталось только нажать на кнопку звонка. Однако дверь открылась, будто его ждали, высматривая в глазок. Перед Мамонтовым предстал мужчина лет шестидесяти в пиджачной паре с современным галстуком. Он сделал широкий приглашающий жест:

 

– Проходите. Разуваться не обязательно.

 

– Я-то пройду, – пообещал Аркадий, – я, собственно, не на сеанс, а посмотреть на знахаря, который обещает воскрешение ЛазаряЕвангелистический персонаж, воскрешенный Иисусом Христом.. Да, но вот только что прочитал, что здесь хоспис для мертвых. Вычурно это и вызывающе! Да еще, разумеется, сдерете по полной программе.

 

Доктор улыбался, но ничего не ответил. Он лишь отступил, чтобы дать возможность посетителю пройти в квартиру.

 

Аркадий тщательно вытер о коврик ботинки, стесняясь их уродливого вида, стал снимать с себя верхнюю одежду.

 

– Не так давно, – продолжал он свои обличения, – возил жену к кандидату наук в больницу, нового та ничего не сказала, а содрала пятьсот рублей за бумажку с рецептом…

 

– Проходите в комнату, в ту, стеклянную дверь, – указал доктор рукой, будто не слыша сварливую речь Аркадия. – Я – Василий Андреевич.

 

– А я сейчас скажу, кто я, – не остыв, очень сердито буркнул Мамонтов.

 

В комнате было светло и от окна, и от яркого освещения потолочными лампами. Ничего, подобного врачебному кабинету, здесь не было. Две тахты, между которыми стоял журнальный столик. И все.

 

– Присаживайтесь, – любезно предложил Дроздов. – Куда хотите…

 

Аркадий сел, выбрав тахту, что была ближе к окну.

 

– Итак, у вас проблемы. Можете даже не называться.

 

– Нет уж, назовусь! Я безработный журналист Мамонтов. Зовут меня Аркадием.

 

– Сколько вам лет? – участливо спросил доктор.

 

– В самую точку! Хотел бы я знать сам, сколько! Да и какое это имеет значение!

 

– Да, вы правы, будем считать, что вы достаточно пожили на этом свете, и растратили данный вам запас чувств.

 

– У вас зато полный комплект чувств! – съязвил Аркадий. – Наверное, еще Ваш дедушка занимался колдовством?

 

– А не хотите ли немного выпить? – неожиданно предложил доктор.

 

Он встал, вышел из кабинета и вскоре вернулся с двумя рюмками и бутылкой дорогого коньяка на подносе, ну, точь-в-точь – официант!

 

– Я с утра не пью, но если вы не внесете за выпивку в счет вашего заведения, то, пожалуй, опрокину.

 

– В счет не будет внесено, – улыбнулся сосед; он, казалось, совершенно игнорировал настроение посетителя, – для меня важен результат, а насчет денег мы договоримся, это не проблема.

 

Мужчины опрокинули по стопке. Коньяк был хорош и не требовал закуски.

 

Аркадий не потерял нити разговора:

 

– Так в чем, по-вашему, проблема современного человека?

 

– В том, что у него быстро теряется чувствительность к жизни, как в вашем случае. Не в анатомическом смысле, а притуплении ощущений, потери их остроты. Это и есть первичная смерть человека. Он становится, так сказать, живым трупом.

 

– Согласен, – Мамонтов сменил вызывающий тон на более спокойный, предполагающий интересный разговор, может, и спор. – Многие живые есть таковые, хотя на автомате двигаются ради каких-то своих потребностей. Я недавно перечитал «Живой труп» Льва Толстого…

 

– Это название абстрактно в том смысле, что герой произведения, застреливший себя, был живым, и более живым, чем окружающие его люди… По-настоящему надо было назвать произведение «Среди живых трупов».

 

– Вы знаток литературы? Как мастерски сжали рецензию!

 

– Рецензировать классиков? – усмехнулся доктор. – Увольте, я же не школьник, а создатель хосписа мертвых.

 

– Вы врач?

 

– Нет, я программист, инженер… человеческих душ.

 

Все-таки он литератор, решил Андрей:

 

– Пишите страшилки…

 

– Ну что вы, опять про литературу? Какой из меня писатель! Вы знаете, что такое хоспис?

 

– Читал в прессе про опыты за границей, когда безнадежно больным делают инъекцию, чтобы помочь им умереть без боли и мучений.

 

– Так вот, вы знаете лишь только об одной стороне предназначения подобных заведений, – ответил Василий Андреевич. – А ведь главное, для чего они создаются – это дать больному человеку возможность побыть в атмосфере любви и заботы. Вот я и подумал, почему бы не помочь людям, потерявшим способность чувствовать, обрести на пороге их физической (ведь теряют чувствительность старые люди) смерти ту радость жизни юного человека, которая дарит остроту первой любви?

 

У Аркадия совершенно неожиданно вырвалось:

 

– Я бы дорого отдал за эту возможность!

 

– Верно, люди много отдают за это.

 

Мамонтов посмотрел на своего собеседника, оценивая его одежду, носящей признаки утонченного режима жизни: один только костюм был из натуральнейшей ткани. На руке – швейцарские механические часы. Еще чуть затемненные плюсовые очки. Кожа лица свидетельствовала о высоком качестве тех питательных веществ, которые этот человек принимает, причем очень дозировано. Одним словом, эстет бытия, имеющий для этого необходимые средства.

 

Таких людей в России стало сразу очень много. Они не сеют, не пашут, а доход их не покидает. Вероятно, Дроздов относится к тем «врачевателям», которые нещадно эксплуатируют потребность людей быть вечно здоровыми, молодыми и счастливыми. Но, как правило, их косметические операции лишь разоряют кошельки жертв, внешность которых представляет маску, которая быстро портится, а лицо после этого становится еще страшнее. Такова плата за попытку обмануть природу.

 

А уж если говорить о знахарях, то и их способы связаны с нарушением равновесия в мире ощущений человека. Легкий гипноз, и тот на крыльях летит домой, а на своей территории к нему приходит прозрение, в котором большинство несчастных так и не находят сил признаться. Вампиры же богатеют…

 

Похоже, все эти мысли были плохо упакованы, и Дроздов легко прочитал их.

 

– Я, повторяю, не возьму с вас ни копейки, ну а позже, мы, все-таки, рассчитаемся.

 

– Когда это – позже?

 

– Когда станете работать, появятся деньги, да и вы сами найдете меня…

 

– Хорошо, этот вариант меня устраивает. Все равно делать нечего! Валяйте! Но, скажите, это связано с приемом каких-то лекарств или реагентов для ваших скрытых приборов?

 

Дроздов встал, чтобы закрыть шторами окно.

 

– Только одна пилюля. Я называю ее Радостью Жизни.

 

– Наркотик?

 

– Нет, стимулятор. Эта пилюля делает возможной резонансную податливость вашего организма… Одним словом, мы состоим из жидкости, которая присутствует во всех наших органах. – Дроздов показал рукой на потолок. – Над нами находится небольшой прибор, который вызывает резонанс организма в таком режиме, который позволит очистить чувственные наслоения прошлого…

 

Окно уже было плотно закрыто.

 

– Сидите и не вставайте, – Дроздов подал посетителю небольшую гранулированную таблетку, – я просто выключу освещение.

 

– Подождите, – вскочил Аркадий со своего места. – Вы сотрете память о моей прошлой жизни?

 

– Я обновлю ее, без ущерба…

 

Свет погас.

 

 

 

Говорят, что мгновения перед смертью или в момент таковой становятся вечностью. В книгах или фильмах в сознании умирающего человека проносится вся его жизнь, самые памятные ее события. Творческий метод. Всего лишь прием.

 

Тот провал в темноту напомнил Аркадию сон из его детства. Это был сон в самое жаркое время дня, когда среднеазиатское солнце раскалило крыши домов, камни, расплавило асфальт дорог и тротуаров и еще… души людей. В затемненной ставнями комнате он провалился в темноту, и понесся в ней по спирали. Мальчику стало плохо, он не любил верчения. И вдруг Аркашка вырывался в светлый круг и закричал. Мать, лежащая рядом, проснулась и стала успокаивать

его…

 

– Вот и все закончилось, – говорит Дроздов.

 

Мамонтов посмотрел на незнакомого человека с удивлением. Что он здесь делает?

 

– Как я сюда попал? Кто вы?

 

– Вам стало плохо на улице, и я привел к себе, – ответил мужчина. Взгляд у него был сочувствующий, добрый, и Аркадий успокоился.

 

– Спасибо.

 

Он с чувством пожал руку человеку, помогшему ему.

 

– У вас здесь хорошо, – сказал он. – Как вас зовут?

 

Дроздов представился.

 

– Мы с вами пили? – спросил Аркадий, он увидел бутылку коньяка.

 

– Да, вы потеряли сознание… Но сейчас вам можно еще одну рюмку. Она вас поднимет.

 

Они выпили.

 

– Восхитительный напиток! – с чувством сказал Аркадий. В нем были еще чувства. Он посмотрел на телефон в кабинете.

 

– Звоните, – тотчас же предложил Дроздов.

 

– Дина, – сказал Мамонтов с радостной улыбкой узнавания имени жены, – это я. Понимаешь, здесь со мной…

 

– Аркаша, – ответила жена, – приезжай, здесь поступила хорошая вакансия. Не пожалеешь. Нет, лучше ты сразу же позвони в издательство. Я никому не предложу это место! Вот телефон…

 

Мамонтов позвонил, и ему предложили тотчас же прибыть в здание по улице Ерошевского. Он знал, что по этому адресу было много разных редакций…

 

 

 

С небольшой цветной фотографии паспорта на Аркадия смотрел человек, полный надежд. Да, он получил новый паспорт. А вот и дата рождения. Мамонтов знал, что ему всего 52 года! Он – ведущий журналист нового еженедельника «Время надежд». Его часто приглашают в качестве эксперта на телепередачи.

 

Судьба улыбнулась ему: он обрел родину, которая называлась Россией. Еще не совсем красивой по своему новому устройству, еще болеющей от прошлого, еще недостаточно сильной, чтобы стукнуть по столу переговоров и гордо встать, зная, что за ней необыкновенная мощь, данная Богом! Много было в ней еще недоделанным, она выбиралась из какого-то состояния, словно оживший труп из больничного морга.

 

И это ощущение возрождения Мамонтов воспринимал как свое личное. В течение последних лет он не мог понять, в чем дело, пока неожиданно не увидел из окна своей машины человека, медленно идущего по улице. И Аркадий вспомнил все. Он быстро припарковал иномарку, и побежал вслед за тем человеком. Наконец он догнал Дроздова. Тот обернулся и улыбнулся встрече:

 

– Я же говорил, что мы с вами встретимся. А мне как раз немного нужно денег. Я хочу усовершенствовать резонатор чувств.

 

Они расстались, когда Мамонтов подвез Василия Андреевича к его дому.

 

– Следите за своими чувствами, – сказал на прощание инженер. – Тогда я буду никому не нужен…

 

«Никому не нужен», – повторил мысленно Мамонтов, и пришел к горькому выводу, что это российская формула гениев.

 

 

 

Самара 2007