Братан

На чтение потребуется полчаса | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Сколько Гриша помнил себя, его всегда и все называли Гришей, хотя иногда, наедине с собой, он подумывал, что пора бы уже стать и Григорием Петровичем. Но всё не складывалось – ни приличной работы, ни сколько-нибудь приличной, хотя бы в перспективе, зарплаты, увы, не светило. Казалось бы, было всё не так и плохо: небольшая фирма по ремонту компьютеров, которую они открыли лет пять назад вместе с приятелем, давала возможность выплывать… Но не о том, совсем не о том мечтал он, выпускник физмата, когда заканчивал универ. Гриша верил тогда в свои силы, верил в свои мозги, верил в компьютерное будущее планеты, и жизнь казалась полной удивительных открытий, за которыми нужно было не то чтобы протянуть руку, но хотя бы пошевелить мозгами. Действительность оказалась более суровой – блестящих стартапов так и не получилось, а с годами даже сколько-нибудь стоящие идеи приходили в его голову, которую его родители по-прежнему считали «золотой», всё реже. Да и времени на идеи было всё меньше, особенно после женитьбы. Так и осел Гриша в маленькой конторе, ютящейся в одной комнатке в деловом центре, на дверях которой красовалась амбициозная, но совсем ненужная табличка «Форвард».

Иногда он буквально гнал от себя мысли о том, что вот уже перевалило за тридцать, а он даже не завёл собственного жилья – вместе с женой Ниной и дочкой Настей они жили в двушке, заботливо прикупленной родителями «на старость», когда в стране начался хаос. Даже машина, и та была у него отцовская – после операции на глаза отец торжественно передал сыну ключи от семейной «девятки», которая, как показало время, была ещё очень даже ничего. Тогда же достался ему и гараж – капитальный, с отоплением и даже с водой. Так и получилось, что, словно переняв семейную эстафету, теперь Гриша, а не отец, загонял каждый вечер «девятку» в гараж, а потом неспешно шёл в сторону автобусной остановки, иногда очень «по-отцовски» потягивая пиво из заранее купленной банки.

 

В тот вечер он как раз припас заветную банку, специально остановившись возле киоска после работы, и всё не мог решить, где же пить – в гараже или всё же по дороге домой. На улице было холодно – эта зима расслабиться не давала совсем, и редкий вечер шкала термометра поднималась выше двадцати.

По длинной узкой подъездной аллее он подъехал уже к самому шлагбауму у въезда в гаражный кооператив, когда с другой стороны вдруг вылетела и резко ударила по тормозам иномарка. Гриша моргнул фарами – пятиться назад добрых сотню метров было глупо, в то время как тому, другому, нужно было всего лишь сдать несколько метров назад. В ответ в глаза Грише мощно ударил дальний свет. Гриша даже подскочил – такого у них в гаражах принято не было. Не задумываясь, он тоже врубил дальний – пусть знают! Сторож, который уже открыл шлагбаум, прилип к стеклу в своей сторожке-аквариуме и буквально подпрыгнул, когда вдруг раздался резкий и трубный гудок.

– Вот же урод, – вяло выругался Гриша и решил подождать – торопиться ему было некуда. В следующий момент пассажирская дверца машины резко распахнулась, из неё легко выпрыгнул человек и в три прыжка оказался возле гришиной «девятки». Резко рванув на себя дверь, он проорал:

– Ты чё, бл.., козлина, проблем захотел? Проблемы тебе, бл…, нужны? Счас будут!

Глаза у молодого, лет двадцати пяти, парня, были почти белыми, изо рта едва не шла пена.

Такого Гриша не ожидал. Трусом он никогда себя не считал, но и геройствовать по пустякам не любил.

– Да какие проблемы-то? – попробовал он быть дипломатичным, быстро оценив безумство ситуации. – Смотри, сколько мне пятиться, а тебе только назад чуток сдать.

– Да мне пох…, куда тебе пятиться, – проорал белоглазый. – Съ…сь отсюда мигом!

Он от души треснул дверцей «девятки», и не успела она закрыться, а Гриша уже сдавал назад – проблем с «отмороженными» придурками не хотелось. Так, до самой дороги, под унизительным слепящим светом дальних фар, он позорно пропятился, получив напоследок плевок из приспущенного на секунду тонированного стекла.

Настроение, которое и до того не было шикарным, упало.

– Бл...ь, – обречённо проговорил Гриша сам себе, а потом вдруг трижды из всех сил ударил по рулю и громко проорал:

– Бл…ь! Бл…ь! Бл…ь!

Под понимающим взглядом сторожа он проехал под шлагбаумом, привычно повернул направо, а затем, через две улицы, налево. Развернув машину перед воротами, он какое-то время бездумно сидел, уставившись перед собой. На душе было мерзко. Он открыл банку пива, сделал пару глотков, и лишь после этого нашарил в бардачке увесистый гаражный ключ.

 

Гриша заметил его почти случайно – на снегу слева, в трёх гаражах от его ворот лежал человек. Гриша снова выматерился, сжал покрепче гаражный ключ и неуверенно двинулся в сторону человека. Тот лежал лицом вниз.

– Эй, – Гриша откашлялся, голос был каким-то неожиданно слабым. – Э-эй, – позвал он уже увереннее, наклонился и легонько потряс человека за плечо.

– Живой? – глупо спросил Гриша, скорее для того, чтобы придать себе смелости. Он в надежде оглянулся по сторонам. Морозный воздух не двигался, с неба равнодушно и тускло смотрели холодные и недружелюбные звёзды. Вокруг не было ни души, лишь вдалеке, на вокзале, коротко прогудел тепловоз.

Гриша аккуратно перевернул человека на спину и даже подскочил:

– Дядь Яша!

Это был сосед по гаражу, с которым долгие годы приятельствовал отец.

– Дядь Яша, ты чего это тут разлёгся, а?

Дядя Яша не шевелился, хотя Грише показалось, что веки его едва заметно дрогнули.

– Погоди-ка, погоди минутку, дядь Яша, я сейчас.

Гриша метнулся к гаражу и, не отпирая тяжёлых ворот, открыл маленькую дверь с навесным замком. Из гаража привычно пахнуло бензином и теплом. Он нашарил на стене выключатель, включил свет, привычным движением вставил в дверной проём специальную деревяшку, которую придумал отец много лет назад, и побежал обратно.

Гриша обежал лежащего, стараясь быть аккуратным, подхватил его подмышки и как можно бережнее поволок к гаражу.

– А то чего на снегу-то… – суетливо приговаривал он, втаскивая его, тяжеленного, через порог. – На снегу-то и замёрзнуть недолго…

Захлопнув дверь, он склонился над соседом:

– Дядь Яша, мы сейчас скорую вызовем!

Тот вдруг захрипел, открыл глаза и посмотрел прямо на Гришу.

– Ники… Никит… – он силился что-то сказать, но в груди вдруг громко забулькало. – Никит…

– Это я, Гриша, дядь Яша, ты не волнуйся! Я уже звоню в скорую. Это Гриша, Гришка, сосед ваш, Петра сын, узнаёшь? – Гриша уже набирал номер.

– Ник… Ни… – сосед вдруг резко забился, выгнулся как-то в сторону дугой и шумно выдохнул.

Гриша бросил телефон, шлепнулся рядом на колени и… Он не знал, что делать. В кино он не раз видел, как делают искусственное дыхание, и люди на экране после этого всегда самым волшебным образом открывали глаза. Гриша медлил – вот так, на грязном полу гаража, начинать делать искусственное дыхание, которое видел лишь по телевизору, было как-то трудно, глупо и неловко. Он все же вскочил, огляделся по сторонам и схватил с ближайшей полки кусок несвежей, промасленной тряпки. Быстро набросил тряпицу на лицо, оттянул подбородок соседа книзу, наклонился и неловко несколько раз несильно дунул в открытый под тряпкой рот. Потом также неловко, долго примериваясь, сначала несильно, потом сильнее, начал ритмично надавливать лежащему на грудь. Воздух, вдруг шумно вышедший у дяди Яши изо рта, взметнул тряпицу, и Гриша испугался от неожиданности. Он повторил всё снова и возился так минуты три. Всё ждал – вот сейчас он задышит, и всё будет как в кино. Сосед не оживал.

– Бля-я-я…. Да что же делать-то? – Гриша даже не заметил, как снова начал разговаривать сам с собой.

Снова трясущимися руками схватился за телефон.

– Вызов приняла в двадцать один десять, ждите, – отрапортовала ему чётким железным голосом дама из скорой.

 

Оживлять соседа он больше не пробовал – казалось, разговор со скорой поставил во всём этом деле некую точку. Гриша начал ждать.

Сидя на корточках у стены, он закурил, время от времени поглядывая на соседа. Одного ботинка не хватало. Гриша огляделся по сторонам, но ботинка нигде не было. Он вышел на улицу. Ботинок нашелся у самой двери – скорее всего, слетел с ноги, когда Гриша тащил его через порог. Гриша ещё раз тихонько выматерился, подобрал, прислушался: не едет ли скорая? Было по-прежнему тихо.

Он вернулся в гараж, присел и осторожно приподнял левую ногу соседа. В сером шерстяном носке соседа что-то лежало. Гриша аккуратно, стараясь не потревожить его, оттянул резинку. Это были деньги, увесистая пачка долларов, от одного вида которой у Гриши перехватило дыхание.

Ему стало вдруг очень страшно, по-настоящему страшно. Он сидел с чужими деньгами в руке и почти чувствовал, что в его жизни начинаются проблемы. «Да какие проблемы!», – сказал он сам себе, оттянул носок и быстро положил деньги обратно. В голове глупо и быстро пронеслась мысль об отпечатках пальцев. А вообще, какого чёрта он притащил его сюда, к себе в гараж? От этой мысли он едва не задохнулся. Действительно, а зачем? Ведь мог бы спокойно вызвать скорую и не трогать его, этого странного соседа с огромными деньгами в старом носке, к тому же уже мёртвого. От отчаяния Гриша изо всех сил прижал к вспотевшему лбу костяшки обоих кулаков.

Было и ещё кое-что, и именно это «кое-что» терзало сейчас Гришу, просверливало мозги и настойчиво просило обдумать ситуацию. Гриша хотел эти деньги. Ему хотелось завыть, но это ничего не меняло – ему очень сильно, просто мучительно захотелось этих денег. В голове стыдливо и неотчётливо пронеслись картинки возможных жизненных перемен, а заодно и предательская мысль о том, что покойнику деньги не нужны.

 

Ну, нет, хватит сумасшествия. Отрезвлённый, Гриша даже вскочил и словно бы стряхнул с себя наваждение. Он даже попытался усмехнуться, нарочито неспешно достал из кармана куртки сигареты, так же неторопливо закурил, вышел за дверь и привалился спиной к воротам. Было тихо, морозно и тревожно. Гриша снова помотал головой, словно стряхивая с себя последние остатки сумасшествия, и заставил себя курить «нормально», не спеша. Через минуту он почувствовал, как остывает горячая голова, как выветривается душный страх последнего часа.

Вдруг он услышал, как вдалеке, на подъездной дороге, по которой он сегодня так позорно пятился от «отмороженных», зашумела машина. «Скорая!», – подумал Гриша, а в следующее мгновение он уже в два скачка вбежал в гараж, грубо вытащил из носка дяди Яши деньги и размашисто швырнул их наверх, на полку со старой резиной, которую отец смастерил над воротами ещё в восьмидесятых годах. Пачка денег, проделав идеальную дугу, угодила куда-то в самую середину.

 

Звук мотора раздавался уже совсем рядом, и Гриша широко распахнул дверку, обозначив на примятом снегу возле ворот прямоугольник жёлтого света.

На скорой приехали двое – угрюмая врачиха и молоденький медбрат. Врачиха вошла в гараж, всё так же угрюмо огляделась по сторонам, посмотрела без эмоций на лежащего на полу соседа и без слов кивнула молодому – работай. Тот шустро склонился над дядей Яшей, поискал пульс, поднял веко и заглянул в безжизненный глаз. Гриша неловко мялся рядом и не знал – то ли ему начинать рассказывать всё сейчас, то ли подождать вопросов.

Молодой тем временем поднялся и всё так же без слов коротко утвердительно кивнул врачихе.

– Время смерти? – повернулась она в сторону Гриши, но по-прежнему не глядя на него.

– Так… полчаса, может. Я как раз и позвонил, когда он умер, у вас должно…

– Фамилия умершего, – перебила его врачихиа, продолжая писать в толстую тетрадь.

– Не знаю я фамилии! – Происходящее всё меньше нравилось Грише. – Это я его в гараж занёс, он на улице…

– В милиции всё расскажете, нам это не нужно, – оборвала его тётка, а молодой её напарник посмотрел на Гришу с явным сожалением.

– В милиции? – удивился Гриша. Он как-то до этого и не думал, что ему придётся отвечать на вопросы милиции.

– А вы как без милиции-то хотели? – подняла вдруг голос врачиха. – Тут труп, а он удивляется, что милиция нужна. – Ну, дают…

С этими словами она решительно направилась к выходу из гаража. Следом за ней поспешил к выходу и молодой.

– Подождите, так а… а его-то… его кто-нибудь заберёт? – Гриша махнул рукой в сторону покойника, терпеливо ожидающего на полу его гаража.

– У нас скорая, а не труповозка, – раздался уже от машины голос врачихи.

 

Гриша снова выматерился. Впрочем, уже в этот момент гаражная улица снова осветилась фарами, и Гриша увидел подъезжающий милицейский уазик.

 

Милиционеров было трое, они с интересом осмотрелись в гараже, сделали каждый по несколько звонков. Никаких вопросов не задавали, один лишь коротко попросил у Гриши «документики». Когда паспорт и права отправились прямиком в карман милиционера, Гриша застонал про себя: начинается.

– В машину пройдёмте, – обращаясь вроде как и не к нему, но не терпящим возражения голосом, сказал он к Грише и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Зачем мне в машину? – Гриша попробовал было не двинуться с места, однако милиционер как бы напирал на него, заставляя пятиться к двери. Двое других незаметно следили за Гришей, он чувствовал их цепкие взгляды.

– А на месте-то нельзя разве разобраться? – сварливо начал было он…

– Ты чо, бл…ь, совсем дурак или прикидываешься? – вдруг жёстко спросил его тот, в кармане которого были теперь гришины паспорт и права. – У него, бл…ь, трупак в гараже, а он спрашивает, зачем ему, бл...ь, в отделение. – Иди давай, и без вопросов.

И он неожиданно грубо начал выталкивать Гришу к выходу.

Напуганный, Гриша предпочёл не спорить – что-то подсказывало ему, что не стоит спорить с ними, но ситуация всё же была дикой.

– Так… а гараж-то что – открытым оставлять? Вы его забирайте тогда, да дайте мне машину хоть загнать, да гараж закрыть, – попробовал он торговаться.

– Это патрульная машина, а не труповозка, – отчеканил милиционер, открывая для Гриши задник уазика.

– Не, ну а мне-то что делать? Вы бы вот так свой гараж бросили, а? – Гриша паниковал, но всё же покорно пробрался в тёмное вонючее нутро машины. Вместо ответа за ним захлопнулась дверца.

Он не понял, сколько сидел вот так в машине, видеть он также ничего не мог, и лишь услышал, как подъехала ещё одна машина. Он слышал голоса, кто-то смеялся, до него донёсся запах сигаретного дыма. Потом машина несколько раз тяжело качнулась – милиционеры залезли внутрь, зарычал мотор, и уазик тронулся. Гриша был близок к истерике. Что делать, он не знал – звонить родителям? Приятелям? Просить кого-то срочно бежать в его гараж? Да только кто теперь знает, где от него ключи? Где-то на задворках мозга мелькнула и тут же пропала мысль о деньгах из носка.

Гриша судорожно порылся в кармане и с облегчением нашёл ключи от «девятки». Впрочем, что с ними делать, он всё равно не знал, а потому, повертев в руках, снова сунул в карман.

 

Отделение милиции оказалось совсем не таким, какими Гриша видел милицейские участки по телевизору. Так, вместо уютных, как правило, деревянных панелей, какими обычно отделывают подобные места в кино, все стены внутри были покрашены в невыносимый коричневый цвет. Деревянные доски пола скрипели и прогибались под каждым шагом. Открытые двери кабинетов висели на отбитых косяках. С потолка свисали гирлянды съеденной грибком штукатурки. Здание требовало ремонта, по крайней мере, уже лет сорок назад. От застоявшегося сигаретного дыма было трудно дышать.

Гриша в сопровождении одного из милиционеров покорно прошёл по длинному коридору. Он уже ожидал всего, что угодно – допроса, беседы, каверзных вопросов… Вместо этого длинный коридор кончился, и Гриша со своим конвойным оказался в другом, поменьше, в котором было несколько низких железных дверей. Милиционер, не глядя на Гришу, коротко позвонил кому-то по телефону, и вскоре появился ещё один, совсем молодой парень в кожаной куртке, и, повозившись, с трудом открыл одну из железных дверей. Гриша вдруг вспомнил рассказы, которые так или иначе слышал о том, что творится в милицейских участках, истории о невинных людях, попавших в жестокую и бездумную молотилку правосудия. На него накатила волна липкого страха, этот страх словно клещами вцепился вдруг в горло, ослабил ноги и заставил сердце выскакивать из груди. Происходило что-то неправильное.

Первые пару часов Гриша, у которого отобрали все личные вещи (даже ремень и шнурки), всё ждал – вот сейчас это досадное недоразумение окончится, его быстро, для порядка, допросят и отпустят домой. Но проходили часы, а он по-прежнему был в камере. Откуда-то доносились звуки – кто-то надсадно кричал матом, хлопали двери, время от времени раздавался смех. Гриша уснул. Проснулся он от холода – в камере было жутко холодно, и он принялся отчаянно приседать и приплясывать. Время двигалось невыносимо медленно.

За ним пришли лишь утром – угрюмый, уже другой милиционер открыл тяжёлую дверь, бросил ему:

– На выход.

Гриша не спорил – на выход так на выход. Его снова провели прокуренным коридором и завели в грязную маленькую комнатку с одним письменным столом, который занимал почти всё свободное место. Немолодой оперативник в штатском с каким-то серым лицом невнятно пробормотал что-то и снова погрузился в бумаги. Гриша, которого усадили на шаткий стул напротив стола, терпеливо ждал. Прошло минут десять. Наконец тот закончил с бумагами, коротко взглянул на Гришу и откашлялся.

– Ну, что ж, Григорий Петрович, вот я тут отпечатал ваши показания, прочитайте и распишитесь, – и серолицый пододвинул к нему листок бумаги.

– Показания? – переспросил Гриша. – Но я не давал никаких показаний!

– Ну, как это не давали, – терпеливо отозвался оперативник. – Ещё как давали, а если понадобится, то и ещё дадите, – многозначительно добавил он после паузы.

Грише стало неуютно, он протянул руку, взял с края стола листок и начал читать. В голове помутилось. «Я, Григорий Петрович… такого-то февраля…. повздорил с соседом по гаражу Яковом таким-то… он нанёс удар первым… в целях самообороны я нанес ему удар сзади гаечным ключом по голове…». В полуобморочном состоянии Гриша нашёл в себе силы положить листок обратно и хрипло проговорил:

– Это не мои показания, это бред какой-то, и вы это знаете, так ведь?

Он изо всех сил старался оставаться спокойным, но руки вдруг запрыгали ходуном, а перед глазами появилась серая пелена. Горло сдавило ещё сильнее.

Серолицый достал сигарету, молча закурил, встал, обошел стол, вплотную подошёл к Грише. Потом положил сигарету в пепельницу и вдруг резким движением сильно ударил Гришу двумя руками по ушам. От неожиданности и боли тот громко вскрикнул.

– Пасть прихлопнул! – оперативник наклонился к самому лицу Гриши, и он заметил, какие пустые у того глаза. – А теперь сюда слушай, сука! Ты вот это вот, бл…ь, подпишешь, и подпишешь однозначно, и вариантов у тебя тут нет. А если хочешь повы…ться, так у нас тут уже есть охотники до ж..пы твоей, ты понял меня?

 

Гриша понял. Точнее, он понял только то, что в его жизни случилось нечто очень страшное, страшное настолько, что он был даже не в состоянии это осознать. Всё происходило слишком уж быстро – у него совсем не было времени подумать или даже хотя бы попробовать обдумать, что он мог здесь поделать. Одновременно со страхом пришло осознание, что подписывать никакие бумаги нельзя.

– Я ничего не подпишу, я ни в чём не виноват, – неожиданно писклявым голосом сумел выдавить Гриша, а в следующее мгновение он уже лежал на полу, сбитый со стула уверенным ударом серолицего.

Гриша свернулся на полу, от страха он почти потерял сознание и, словно со стороны, констатировал несколько тупых ударов в спину.

– Малой! – крикнул куда-то оперативник, – забирай его!

Гриша вдруг понял, что плачет – громко, навзрыд, как не плакал с самого детства. Кто-то грубо заломил ему за спину руки, щёлкнули наручники. Его грубо заставили встать и прямо так, рыдающего, снова поволокли по коридору.

Гриша хотел было начать кричать, вопить, но вместо этого губы его неумолимо тряслись и кривились, а тело словно обмякло. Он позволил втолкнуть себя в камеру, где буквально рухнул на грязный холодный пол. Он вдруг вспомнил, что где-то там его наверняка потеряла Нина и родители, но подумалось об этом как-то вяло, словно бы издалека.

Через полчаса, уже сидя на деревянном топчане с вонючим матрасом, он попытался обдумать своё невеселоё положение без лишних эмоций. Он понимал, что нельзя, ни в коем случае нельзя подписывать то липовое признание, но когда дверь в камеру в очередной раз открылась, Гришу снова обдало волной липкого пота.

Его вызвали в тот день ещё раз и снова били, и когда Гриша опять лежал на заплёванном полу, он решил: «Подпишу хоть что, будь что будет».

 

Он был готов и ждал этого, когда дверь в камеру открылась в очередной раз. Хотя окон в его камере не было, Гриша предполагал, что уже наступил вечер. О том, что творилось дома и с родителями, не хотелось даже и думать. Сильно дрожали руки.

– На выход, – милиционера, который пришёл за ним на этот раз, Гриша видел впервые. Он покорно двинулся за ним, снова миновав прокуренный коридор, однако на этот раз его провели в другой его конец и завели в небольшую комнату. На столе Гриша увидел свои вещи – документы, права, ключи, ремень и даже кошелёк, а угрюмый милиционер в форме коротко махнул рукой: забирай.

Гриша, не веря в происходящее, покорно сгрёб свои вещи и выжидающе посмотрел на представителя власти.

– Выход – направо и в белую дверь, – как ни в чём не бывало, сообщил ему тот.

– Я… могу идти? – Гриша всё не мог поверить, что это происходит на самом деле.

– Вы свободны, – невыразительно пробормотал милиционер и первым вышел из комнаты.

Трясущимися руками Гриша вдел в брюки ремень, со шнурками справиться не удалось – он сунул их в карман. Поискал и не нашёл свою шапку, махнул рукой и вышел. Как и говорил милиционер, за белой дверью оказался холл – за мутным стеклом конторки сидел знакомый ему «Малой», который отвёл от Гриши глаза. Впрочем, и Грише не особенно хотелось общаться.

 

Он вышел на крыльцо, вдохнул холодного вечернего воздуха, пошарил по карманам – сигарет не было.

– Григорий? – из темноты к нему шагнул незнакомый человек.

Гриша вздрогнул, и лишь потом заметил стоящий на парковке перед участком джип с работающим мотором.

– Мы знакомы? – Грише вдруг снова стало очень страшно, и он даже почти с облегчением подумал, что всё же хорошо быть поближе к милиции. Впрочем, уже в следующее мгновение он отказался от этой мысли.

Незнакомец, лицо которого всё же смутно напомнило кого-то, тем временем остановился на несколько ступеней ниже и протянул Грише руку:

– Егор Янковский. Я сын Якова Янковского, вашего… хм… соседа по гаражу.

Теперь Гриша вспомнил точно, где он видел этого человека – конечно же, это был сын дяди Яши, о котором тот говорил хоть нечасто, но всегда с уважением: в люди выбился, большим начальником стал.

Вместо приветствия Гриша устало уселся на холодную ступеньку и посмотрел в глаза Егора:

– Я не убивал вашего отца, я его спасти пытался.

– Я так и знал, Григорий, поэтому я и здесь. Вы что же думаете, что вас просто так отпустили?

Гриша даже подскочил.

– Так это вы? Вы нашли, кто его… кто это сделал?

– Нет, не нашли, но будем искать. И найдём. – Егор жёстко посмотрел на Гришу. – И я очень надеюсь, что вы сможете нам помочь, Григорий. Очень надеюсь.

– Так я же и хотел помочь, вы понимаете? Я же только и делал, что помогал ему! Я же когда нашёл его, он дышал ещё, понимаете? – Гриша уже кричал, и в голосе его надрывно звенели слёзы. – Да я же дядю Яшу знаю с малых лет, понимаете? Да неужели же я его вот так бросить мог?

Весь страх последних суток, вся злоба и всё отчаяние вдруг словно хлынули из него, и, не справляясь с эмоциями, он снова плюхнулся на холодную ступеньку и с силой треснул себе по лбу кулаками.

– Давайте так сделаем. – Егор Янковский вежливо переждал Гришину истерику и продолжил: – Мы вас сейчас домой подбросим, а завтра с утра встретимся и поговорим. Вам это удобно?

– Да-да, конечно, спасибо. – Гриша покорно поднялся и поплёлся за Егором к машине. Он мимоходом отметил богатое пальто Егора, а в машине вдохнул ни с чем не сравнимый запах новой кожи.

Дома, когда уже отшумели звонки и слёзы, лёжа в кровати, Гриша вдруг вспомнил про деньги. Вспомнил лишь для того, чтобы снова отогнать от себя эту мысль.

 

Рано утром он съездил в гараж – оказалось, что сторож заботливо навесил на него свой собственный замок. Он долго провозился с машиной, которую так и не смог завести и с помощью всё того же сторожа просто закатил в гараж. Закрывшись изнутри, он нашёл стремянку и судорожно нашарил среди холодной резины пачку долларов. Пересчитал – двадцать пять тысяч – и положил обратно.

Около десяти утра позвонил Егор, вежливо поинтересовался самочувствием.

А ещё через полчаса Гриша уже был в офисе небольшой мебельной фабрики, которой, как оказалось, владел Егор.

Гриша рассказал ему всё – о том, как случайно заметил дядю Яшу на снегу, как приволок его, ещё живого, в гараж, как пытался делать ему искусственное дыхание, как перед самым концом сосед пытался обратиться к нему: «Никита», как приехала скорая, а за ней – менты… Рассказал и про «отморозков» в тонированной машине, которые выглядели просто безумными. Он умолчал лишь про деньги.

Егор слушал внимательно, не позволяя себе никаких эмоций, и лишь время от времени отходил к окну и подолгу смотрел на засыпанный деревянными опилками двор фабрики.

Гриша чувствовал себя рядом с этим уверенным и немногословным человеком кем-то маленьким, неважным или даже ничтожным. Он безотчётно завидовал и его просторному кабинету, и тому, как уважительно обращались к нему работники, и даже его дорогим туфлям на тонкой подошве, вроде бы неуместным в зимнее время. Глядя на гладко бритую голову Егора Яковлевича, Гриша вдруг подумал, что и ему бы надо побриться так же – его залысины на лбу уже давно перестали считаться небольшими. Они были примерно одного возраста, прикинул Гриша – вряд ли тому было больше тридцати двух-трёх.

– Никита, говоришь? – Егор задумчиво вертел в руках телефон. А больше он ничего не сказал?

А через минуту он уже говорил в телефон:

– Эдик, ну всё так и есть – никитинские это…

 

Они проговорили долго, время от времени у Егора звонил телефон, и он коротко и ёмко вёл свои неведомые, очень важные разговоры, и когда мобильник Гриши жалобно и глупо запищал пошлым мотивчиком, сообщавшим, что звонит жена, ему вдруг стало стыдно самого себя. Он грубо оборвал жену на полуслове и в сердцах отключил телефон.

– Спасибо вам, Григорий, – сказал, прощаясь, Егор. – Спасибо, что… не дали отцу валяться там… как собаке. Спасибо.

До работы Гришу довёз один из людей Егора, и, выгружаясь с переднего сиденья дорогого джипа, он мимоходом чиркнул глазами по окнам: видели? В туалете он долго стоял перед зеркалом – ему вдруг очень захотелось измениться, измениться по-настоящему, стать кем-то, кем он на самом деле никогда стать бы не мог. Сам себе Гриша честно признался: ему хотелось быть таким, как Егор – сильным, стильным и мужественным. Крутым.

Когда на другой день в мобильнике раздался звонок (номер не определился), Гриша ответил с едва скрытым волнением.

– Григорий? Приветствую, Янковский. Я хотел сообщить о похоронах отца.

 

Это были весьма странные похороны – здесь почти не было стариков. Пара-тройка друзей Якова, да несколько соседей, остальные же несколько десятков человек, которые пришли попрощаться с немолодым покойником, были молодыми людьми до тридцати. Дорогие иномарки – в основном джипы – до отказа забили маленькую парковку возле невзрачной хрущёвки, в которой жил дядя Яков. Кортеж на кладбище и вовсе выглядел угрожающе – водители жались к обочинам, подобострастно уступая дорогу веренице крутых машин.

Гриша чувствовал свою принадлежность. Ему было одновременно стыдно и до странности приятно участвовать в этих похоронах, он словно бы стал одних из «них», и когда на кладбище Егор подошёл к нему, пожал руку и тихо предложил поехать к нему домой помянуть, Гриша лишь молча кивнул ему – без вопросов.

Дом Егора оказался одновременно простым и роскошным. Располагался он в Восьмом районе, как его называли горожане, говоря иначе – в местной Рублёвке. На фоне кичливых особняков соседей дом Егора не выделялся ни размерами, ни отделкой, зато, оказавшись внутри, Гриша точно понял, что означает скромное очарование по-настоящему дорогих вещей.

Поминали отца Егора по-русски – с водкой, хорошей закуской и пьяными слезами. По очереди вставали и говорили о Якове хорошие слова, а когда слово взял Егор, стало вдруг тихо-тихо.

– Друзья, – просто обратился ко всем Егор. – Я не буду сегодня вспоминать детство, не буду рассказывать, каким добрым человеком был мой отец. Мы все его знали. Вместо этого я хочу напомнить всем, и себе тоже, что он не умер своей смертью. Он умер от рук шакалов, которые бросили его умирать на снегу. А потому я хочу, чтобы вы, мои друзья, а значит, и друзья моего отца, слышали моё слово. Я обещаю, что я их найду. Найду и накажу. Накажу жестко, как они и заслуживают. И только тогда я смогу поминать моего отца спокойно. А сейчас, пока шакалы гуляют и гадят вокруг моего дома, я могу думать только о том, как достать их и наказать. Пусть земля будет пухом.

Все молча выпили, и Гриша вдруг почувствовал в глазах слёзы. Он был уже немного пьян.

 

На крыльце, куда он вышел проветриться и покурить, сидел Егор. Он тоже был слегка пьян, и они какое-то время молча сидели на выложенных ажурной плиткой ступеньках.

– Знаешь, Гриш. – Егор посмотрел Грише прямо в глаза. – Спасибо, что пришёл сегодня. Ты ведь последним был, кого батя в своей жизни видел. Не меня, не мать, не докторов в больнице, а тебя… Понимаешь?

– Выходит, так, – Гриша понимал.

Именно так, на холодном крыльце, дымя сигаретами, они окончательно перешли на «ты».

Гриша чувствовал, что ему уже пора, но уходить всё не хотелось. Друзья Егора глядели на него как-то никак – в их взглядах не было вежливости, не было и враждебности – он попросту был здесь чужим, был для них никем.

Гриша незаметно пробрался в прихожую, с трудом нашёл свою куртку среди дорогих дублёнок и пальто и уже собрался выскользнуть за дверь, когда в коридор ввалился уже изрядно выпивший Егор.

– Гриха, братан ты мой, – он вдруг обнял Гришу, положил ему на плечо руку, горячо дыхнул прямо в лицо. Грише было как-то неловко, но неприятно не было – ему очень льстило внимание этого сильного человека. А Егора тем временем развозило. Он вдруг совсем по-детски всхлипнул, стиснул Гришино плечо и глухо проговорил:

– Гриха, нет больше бати моего, нету! Такой мужик был… Правильный мужик был. Он всю жизнь правильным был… А они его… за бабки, слышишь, братан? За бабки они его…

Гриша молча кивал.

 

Он смутно помнил, как добрался тогда до дома – помнил, как ловил на шоссе такси, а вот самой поездки не помнил. Помнил, как долго висел над унитазом, но совсем не помнил, как оказался в кровати.

Проснулся Гриша внезапно. Зелёный циферблат часов на тумбочке показывал 4:55.

На душе было скверно. Там, в гараже, надёжно прикрытые автомобильными покрышками, лежали двадцать пять тысяч долларов. Гриша в который раз простонал про себя – что, ну, что он мог сейчас сделать? Принести деньги Егору и рассказать, что украл их из носка его ещё тёплого отца? Бред. Избавиться от них? Сжечь? Утопить? Глупо. Оставалось только одно – забыть. Но вот как раз это – забыть – Гриша никак не мог.

 

Егор позвонил ему через день, Гриша как раз закрывал контору, когда в кармане запищал телефон.

– Гриша, Янковский это. У тебя со временем как? Найдётся часок? Отлично, тогда я за тобой сейчас пацана отправлю.

«Пацан» оказался Гришиного возраста, с угрюмым взглядом и очень агрессивной манерой вести машину. Коротко матерясь себе под нос, он всё же уверенно прорезал себе дорогу в вечернем час пике, и уже через пятнадцать минут Гриша снова был на мебельной фабрике. На этот раз его не пригласили в офис – следуя за «пацаном», Гриша спустился в подвальный этаж, и там, после долгих поворотов просторного подвального лабиринта, оказался в неожиданно ярко освещённой комнате. У стены стояло четверо или пятеро приятелей Егора – модно одетых людей неопределённого возраста, которых про себя Гриша уже давно звал «крутыми». Егор стоял посередине помещения, в толстом свитере с закатанными рукавами и в довольно нелепой лыжной шапочке на голове. Перед ним, прочно привязанный к массивному стулу, сидел «белоглазый». Тот самый, который слепил Гришу своим дальним светом возле гаража, и с которого и начался весь Гришин кошмар.

– Ну что, Григорий, узнаёшь кого-нибудь из присутствующих? – возбуждённо и громко, не сводя глаз с «белоглазого», спросил Егор.

Гриша долго и пристально смотрел в лицо привязанного. Он выглядел почти так же, как и тогда – те же дикие глаза, та же пена в уголках губ. Вот только наглая уверенность его сменилась теперь страхом. Отчего-то даже далёкий от подобных «бесед» Гриша внезапно понял – живым этот парень отсюда не выйдет.

– Он, – коротко кивнул Гриша.

– Спасибо, – не глядя на Гришу, не сводя прищуренных глаз с «белоглазого», проговорил Егор. – Я тебя не задерживаю, Гриш, а то у меня есть тут ещё пара вопросов к товарищу, надо бы порешать.

Гриша поспешно вышел, но, ещё будучи в дверях, услышал хлёсткие звуки ударов.

Ему совсем не было жаль «белоглазого», а кроме того, он отчётливо осознал, что именно сейчас, в этот самый момент решилась судьба тугой пачки денег, которая надёжно лежит в его гараже.

 

Егор позвонил снова через неделю. Был он по-деловому краток и предложил Грише поработать. Вскоре стало ясно, что в лице Егора Гриша приобрёл очень перспективного клиента – компьютеры на мебельной фабрике, а также в целой небольшой сети магазинов находились в крайне запущенном состоянии. В следующие несколько недель Гриша почти не появлялся в собственной конторе – налаживал на предприятии Егора компьютерную сеть, закупал необходимое оборудование (бюджет его был неограничен), настраивал вручную каждую из машин. Самой приятной оказалось работа в магазинах – продавщицы у Егора были как на подбор молоденькими красотками с той самой «модельной внешностью». Особенно Грише нравилась бухгалтерша Кристина – высокая, с длинной косой и внимательным взглядом, она смотрела на Гришу с едва скрываемым обожанием.

Так, для бухгалтерии Гриша постарался особо, попутно выудив из Кристининого компьютера массу интересностей личного толка.

Когда сеть и бухгалтерия заработали без сбоев, Егор задумал установить на фабрике видеонаблюдение. И снова не обошлось без Гриши. Платил Егор так щедро, что Грише было даже неловко получать гонорары. Как-то раз, получая очередной гонорар, он попробовал было протестовать – слишком много, но тот прервал его:

– Брось ты это, Гриш, любая работа в радость только тогда, когда она достойно оплачивается. Я тебе так скажу: пока могу – плачу, если не смогу – попрошу так помочь. Договорились?

В ответ Гриша лишь уважительно кивнул.

 

Через полгода он совсем забросил свой бизнес – тратить время на едва живую фирму не было никакого смысла. Компания Егора тем временем разрасталась – незадолго до этого он стал владельцем большого универмага, так что работы хватало. Когда однажды утром «девятка» Гриши отказалась заводиться, Егор немедленно выдал ему «рабочий» автомобиль. Так Гриша стал ездить на не слишком новом, но всё же джипе. Он всё никак не мог привыкнуть к своему новому автомобилю, и часто ловил себя на том, что всякий раз, с ленцой захлопывая дверку и не оглядываясь, нажимая на брелок сигнализации, пытается поглядывать – видит ли его кто-нибудь. Ему хотелось, чтобы видели.

Даже с родителями он взял теперь манеру разговаривать устало, с некоторой терпеливой ленцой. Всё чаще он начал подвозить после работы Кристину, и было вполне естественным, когда в один из вечеров она предложила ему зайти выпить кофе.

Ворчание жены Нины было весьма беззлобным – она не могла не отметить, что новая работа мужа, хоть и отнимает больше времени, но всё же несёт с собой множество очень приятно хрустящих бонусов. Нина азартно ремонтировала их небольшую квартиру, подбирала и покупала новую мебель и даже заговорила о втором ребёнке. Гриша молчаливо соглашался.

Как и планировал, Гриша перестал теперь стричься и стал наголо брить свою голову, а на работу он ходил теперь не в свитере, как раньше, а в пиджаке. С джинсами, за которые он отдал больше двух сотен долларов, и тонкой водолазкой пиджак смотрелся очень стильно. Вообще, Гриша был теперь очень доволен тем, как он выглядел – даже походка его неуловимо изменилась, стала чуть более пружинистой и уверенной. Время от времени мысль о лежащих в гараже деньгах предательски посверливала мозг, но со временем Гриша переносил это всё более спокойно – пусть лежат.

На следующий Новый год Егор и вся компания традиционно ехали в Таиланд. Поехал и Гриша, без Нины. Она была уже на третьем месяце беременности и страшно мучилась токсикозом. Гриша выслушал её короткую истерику с угрозами безучастно и лишь пожал плечами: поступай как знаешь. Нина смирилась, а когда в качестве новогоднего подарка он повел её в самый модный в городе меховой салон и велел выбирать шубу, легко простила его. Отчего-то Нина очень легко поверила в то, что новогодняя поездка в Таиланд с «новым боссом» была частью его новой службы.

 

Таиланд встретил удушливым теплом и злобными комарами. Без лишних сложностей Гришу определили в маленькое и милое бунгало прямо на пляже вместе с Кристиной, и он никогда ещё не проводил столько сумасшедших ночей подряд. Они остужали свою страсть в море, пили много вина и ели вкуснейшие манго прямо в огромной белой постели.

По утрам он лениво потягивал с Егором пиво возле бассейна и уже совсем привык к обращению «братан». Если раньше их беседы касались всё больше компьютеров и работы, то теперь это были уже обычные дружеские разговоры о жизни, о политике, о будущем.

 

В те деньги Гриша впервые залез только весной, чтобы сделать Кристине подарок на день рождения. Так, отказавшись от идеи подарить ей колечко (слишком символично), он остановился на симпатичных бриллиантовых серёжках, и готов был отдать полмира за восхищённую улыбку Кристины, когда она вставила сверкающие камешки в свои прелестные аккуратные ушки. К своим двадцати трём годам Кристина была девочкой умной, а потому совсем не давила на Гришу, давая их нехитрым отношениям развиваться своим ходом.

Счастливый своей любовью и щедростью, Гриша промаялся два дня, а потом залез в деньги и во второй раз. Серьги для Нины были хоть и не такими стильными, зато бриллианты в них были крупнее и чище.